Саша Андер входит в «список 20 лучших дебютантов 2022 года в поэзии», составленный известным критиком Борисом Кутенковым. Андер пишет: «Плохие, вероломные не времена, а взрослые: / “покиньте зону комфорта! Вы арестованы!”, — / скажет начальник, еще с молодой и привлекательной / грубостью, в васильковой фуражке с околышем / красным Министерства внутренних дел». Но, похоже, в поэзии не бывает юности и старости. Не плохие взрослые, не синдром Тургенева, времена такие, были ли лучше. Гранж, непослушание, осколки бутылок. Но это не бунт юных, просто все и так крошится, древо жизни переработают в древесно-стружечную плиту, из качественной ДСП спрессуют последнюю матрицу. Бастионы держатся, но надолго ли. «Дорогая няня, где же радость?» Но это-то да, еще порадуемся.
Михаил Квадратов
Саша Андер — поэт, художник. Родился в 1997 году в Вольске. В 2017-м переехал в Санкт-Петербург. Участник ежегодного фестиваля «Центр весны» (Саратов), а также 14-го фестиваля «Новых поэтов» (Санкт-Петербург, 2021). Публикации: «Феромоны» (самиздат, 2018), повесть «Петергофский этюд» в альманахе «Черные дыры букв» (Самара, 2021), стихи и рассказы в 25-номере журнала «Вещь» (Пермь, 2022), книга стихов «Фаталь оргазм» в издательстве «Русский Гулливер» (Москва, 2022).
Саша Андер // Подборка номер 6
Русский мальчик
Мягкий податливый стебель зелени
сладкими пальцами в узелки стягивается,
и нити краюх как не зашивающий шов заплатки.
Из белья и мебели посреди гостиной комнаты,
шалаш на дереве или грузовой контейнер
в поле — места уединения русского мальчика.
Плохие, вероломные не времена, а взрослые:
«покиньте зону комфорта! Вы арестованы!», —
скажет начальник, еще с молодой и привлекательной
грубостью, в васильковой фуражке с околышем
красным Министерства внутренних дел.
Студентом же русский мальчик стал жить во флигеле,
все стены были в плесени, а пол усеян книгами.
Являл же он собой пример стремления к знанию,
и веры в прогрессивное будущее все-человечества.
Такая была бы справка для родственников
и, конечно, университетской прессы.
А помимо — природная развязность оконечностей
и конкуренция инициатив — делали свое дело.
Не дождавшись воскрешения мертвых, конца нового,
уверенность в знаниях спадала под пинки среды обитания,
а вместе и с утратой дружбы, зовут которую — Родина,
он сам измельчался в щебенке ханыг, скучающих лунтиков
в поисках дозы по водосточным трубам и клумбам.
Качество сменили бюджетные смены профилей,
как и на ноги теперь обуты паленые Найки Аир Джордан.
Одобряется словесный пинг-понг и лайф-стайл нейробезобразная кучка
(в кроссвордах это называют эклектикой).
Ранним утром русский мальчик лежал под скамьей,
не требующий игр, любви и признания.
А когда выполз он как из раковины, направился туда,
где дом сожжет свой унаследованный.
А дым все будет попадать в глаза,
припадущие в далёких созвездиях инфернального неба.
План не выполнен: выстроить свой Аламут,
весь укреплённый белой акацией.
Сообщение Софии Камилл, с любовью
Гармонью сползают гетры твои
под взглядом Люсии, невесты Христа.
Ножка игриво качается, одна на другой,
стопят хохотушки-пальчики бричку, —
что дух соловеет! И весь табор
Цыганский несется в Адреанополь тверской,
свистя и бренча русско-шведский дрим.
Что нам Суперсоник дивижн,
Марии Стюарт сонетная жизнь,
на Руси множество точек, вдали от опричнины,
где жизнь не собачья Кесаря, Пилатова,
аут оф контрол — главный мотив на предпенсии.
Откроем что ли тогда фанфарами шампэ,
это ведь утро и создано для нас?
Бахроме. Гульфик. Пузырики.
Лазарет
Эти одинокие стены пропитаны
радиоактивной ртутью, даже если такой
в природе нет. В природе растения
В горшки расставлены. Пробивается живительный свет.
Хоть лезь по этим стенам, взбирайся на потолок,
но чувства упакованы для катафалка
в пакеты — расчлененный рефлекс.
Отправляется от Крыма Врангель,
невозвращенцем он машет прощально,
а на берегу смиренно принимают удел.
А ты вернись в объятия, милый,
только плач о «живео!» сейчас дан, —
скользя лунной дорожкой, перепишется факт.
Боже, дай милость и сил, тем отчаянным нам.
Дорогая няня, где же радость?
«Будущее ищем.
Исходили вёрсты торцов…»
«We are looking for the future. We’ve knocked on each and every door…»
(Владимир Маяковский, «Радоваться рано»)
Я ломился в ту дверь,
за которой слышал стон
ноющей прорези плоти.
Щеколда открылась, и
пролетели лишь семь мух,
но не видно было знакомых
черт лица.
Оставлен бокал с пинотажем,
череп с поля боя олегова коня.
Откройтесь все двери, хватит стона!
Нам всем понятен уход Годара,
последнего чешуегорлого мохо.
Не будут же напрасны выбитые двери,
одинокий лазарет — заветный Аламут.
Укрой же библиотека своим одеялом…
надёжной тиши.
***
Без новостных клопов, без возгорания фонем,
так приютилось грязное звучание в тимпане ушей,
что руки свисли арлекиновым крылом.
Ни слова для неспокойной души,
для этой гуляй рванина жалящей тоски,
а очень жалко каждого пацана, пишешь ты мне.
Так хочется скрыться от повторов,
от истерик красного цвета и скучающих лиц,
от вздернутого денежного х**,
срывающего Олимп эфемерных небес.
Мраморными ошметками спадают вздохи,
а косая пуля ложится на шею колье,
наговаривающего шепотом неминуемых побед;
но у вечного огня свой елей — наффт и кровь жертв!
Перед кроличьей норой я бью бокал,
а тремор выдает все сомнения на стороже,
да и морская струя бьёт по истощенной земле.
Нездешнее присутствие, фантом моей радости,
накинь на меня мешок и увези в свой Абхаз,
где ты испытал на себе дыхание вечности,
погрузи меня и в свою разрывающую боль,
я стремлюсь найти от нее лекарств.
Но нет утешения горя над апофеозом братания,
мясо жизни оборванных стремлений — это тот динамит,
что мы бросим под престол так или иначе,
так-то и так-то называемого Господа Бога, Врага нашего! Аминь!
***
Закуси покрепче палец в кулаке,
не истощенная зима, а весна пребудет.
Песни АукцЫона и послевоенный синт
рядом лягут на траву под дубом.
Внутри переломы света в нескольких местах,
надежда надрывно лилейником колышется вдаль.
Весна пребудет, весна пребудет…
верь, молись и повторяй.
Поэтом_у
«Синоптики белых стыдливых ночей,
Сумевшие выжить на лютом морозе.
Вы сделали нас чуть теплей, чуть светлей,
Мы стали подвижней в оттаявших позах»
(Вячеслав Бутусов)
Ближе к зениту звезды становятся ближе;
В индустриальных районах
в местах перекличек и схода
стены исписаны через сигил
надписью «свАбода»,
по полу ползет неопознанный
протестный субъект.
То ли он один самый такой,
или таких много?
При открытых окнах
в замкнутых комнатах
не хватает разряженного воздуха,
и тени прохладной Энкиду
под бетонным сводом:
«разве ты не такой же, как он?»
Учи зажигать
лампы на керосине и свечи,
делай тиши перегруженный
нечистотами шум,
расскажи историю по ту сторону
добра и зла,
дай нежности
выйти необходимостью, друже.
Вход каждого в странство сердца
разделяет его и делает больше,
больше, чем от Дарданелл до Бактрии,
с глухими Сибирью, Амазонкой и Тропиками,
и этого не отнять никогда.
Может разве что засухой,
разрывом на частицы атома,
всесожжением памяти и мирской страсти,
праздно из хума проливающейся
плодородным илом в Маргуше.
Упокоением сердца
прорастет ли земля, синоптик?
Распустятся ли
пионом паучьи глаза?
Ответь, да или нет?
Что усмотрел на будущий день?
***
1
Ловил я взгляд обаятельного бармена,
Понять, что жизнь любви не кончена.
Наедине тень биографии уводит во тьму,
в сторону, где невыносима даже не деталь,
а вся кайма за хрусталиком глаза пополам.
2
В сквотах молились над раствором в кастрюле,
в притонах сыпали солью на гноящаяся раны,
цыганка гадала уколом терновника древа жизни,
а над горящим северным сиянием неба в искрах
мы говорили, что душа лишь рудимент тела,
но щемящее сердце выло через ребер решетку.
И только плакальщицы стенают в дальнейший путь,
плача о том, кто пал, кого будут вспоминать после.
Омойтесь H₂O, затмившее человеческие слезы!
Я так привык, еще один шаг, не измеряя свой пульс,
что в один из дней не услышу ни голоса, ни шума,
и только перед сном говорю пароль — явись,
веди по Гриновской тропе, я мертво пускаю слезу.
По улицам кличем «асса!», не строя башни Таргима,
хоть и дирижируем кучерявой петлей времени,
проводя сквозь внебрачное людское тождество.
А на Варшавке наперекор томительной Голгофе
воскрес обоженный человек, вызвав всеобщий приют.
Придется, необходимо, любовно считаться со временем.
