Подписаться на Telegram #буквенного сока
Михаил Квадратов // Иэн Макьюэн. «Утешение странников». Роман. Издательство «Эксмо», 2010
Часть 1. Заметки о книге
Какова статистика количества отдыхающих, не вернувшихся из отпуска — никто не знает, а может, и скрывают. В отпуске человек расслабляется, это полезно для здоровья, но не очень полезно для безопасности. Да и вообще лучше быть повнимательнее. Роман «Утешение странников» издан в 1981-м, для рассматриваемого издания переведен на русский язык в 2010 году. За тридцать лет многое стало другим. Потом прошло еще десятилетие — и все изменилось кардинально. Скорее всего, и отношение к роману менялось. У нас он не прошел незамеченным, можно встретить отзывы в книжных интернет-магазинах, чаще всего короткие и отрицательно-энергичные; обстоятельных и доброжелательных меньше. Значительная часть покупателей заявляет, что все это омерзительно; но даже такие подчеркивают, что прочли книгу до конца, остановиться не могли. Омерзителен ли роман, или зеркало таково, что отвращает в него смотрящихся и не могущих оторвать взгляд. То, что происходит в повествовании, страшно и необычно. Конечно, мир внутри другого человека интересен, но, судя по жизненному опыту, лучше с ним не связываться, чужая душа — потемки. Вот, снаружи человек привычен, иногда даже прекрасен, как хорош собой главный герой, но это обстоятельство ему как раз не помогло, скорее наоборот. Правда герой не особо положителен, этим приемом часто пользуются в построении сюжета, такого персонажа не очень жалко. А распущенные и аморальные сами виноваты. Но ведь все индивидуально, и в семьях приличных и традиционных тайком, поколение за поколением, с детства ломают психику, формируют монстров. Меняется ли человек, умягчаются ли нравы от зверских до ангельских со временем и прогрессом? Или человеческая психика неизменна? Может ли под действием воспитания, образования и морали поменяться коллективное бессознательное, или как еще это явление называется в других парадигмах (а где-то вообще отрицается)? Роман насыщенный, интересный, скажем, любителям словесности; понравится любителям эротики как нежной, так и брутальной; обращают на себя внимание рассуждения героев о социальных проблемах того времени, например, о феминизме, тогда еще явлении свежем и обсуждаемом не всеми.
Часть 2. Художественные приложения
«Колин устроился в кресле. Над ним был объемистый купол чистого неба, и он вздохнул опять, на сей раз удовлетворенно. Рабочие на баржах оставили свои инструменты и стояли теперь кучкой, курили, глядя на закат. В гостиничном кафе-понтоне уже собралась публика, вечерний аперитив, и голоса за столиками звучали приглушенно и ровно. Позванивал в стаканах лед, каблуки расторопных официантов механически выщелкивали по палубе. Колин встал и принялся смотреть вниз на идущих по улице прохожих. Туристы, в значительной мере пожилые, в лучших своих летних костюмах и платьях, с замедленностью рептилий вышагивали по тротуару. Время от времени какая-нибудь пара останавливалась, чтобы с благосклонным видом поглазеть на завсегдатаев, выпивающих в кафе-понтоне на фоне гигантского задника: закат и крашенная красным вода. Некий престарелый джентльмен поставил на авансцене жену и полуприсел на тоненьких дрожащих ножках, чтобы сделать снимок. Завсегдатаи за ближайшим столиком тут же с улыбками подняли стаканы и развернулись в кадр. Но фотограф, противник постановочных сцен, встал и размашистым жестом свободной руки попытался загнать их обратно на тропу бездумного и бессознательного времяпрепровождения. И только когда завсегдатаи, все как один молодые люди, потеряли к происходящему всякий интерес, старик снова поднял фотоаппарат и еще раз присел на не слишком послушных ногах. Теперь, однако, подвела жена: она отошла на несколько шагов в сторону и с интересом рассматривала что-то лежащее у нее на ладони. Он застал ее в тот самый момент, когда она разворачивалась к объективу спиной, залавливая в открытый ридикюль последние лучи солнца. Муж окликнул ее довольно резко, и она послушно вернулась в изначальную позицию. Решительный щелчок застежки на сумочке вернул молодых людей к жизни. Они картинно откинулись на спинки стульев, снова подняли стаканы и расцвели широкими невинными улыбками. С тихим стоном раздражения старик схватил жену за запястье и утянул ее прочь, молодые же люди, которые едва заметили самый факт их исчезновения, в очередной раз переадресовали улыбки и тосты друг другу».
Михаил Квадратов // Ирина Иваськова. «Бумажный саксофон». Рассказы. Издательство «Новация», 2016
Часть 1. Заметки о книге
Явное часто запутано, наслаивается, рвётся. Явное — надстройка над скрытым. Говорят, что как раз скрытое подчиняется строгим законам. Законам неизвестным, но это ничего не меняет. В сборнике «Бумажный саксофон» есть важные (по их собственному мнению) персонажи, которые поучают, указывают на недостатки. Вещай умно, хмыкай, когда тебе что-то пытаются сказать. Другие же (симпатичные, например, мне) воспринимают окружающее по-иному, считаются глупыми или не от мира сего. Часто таким героям не хватает слов, и вообще для них слова не главное. «Она думала, что обижаться на жизнь совсем глупо. Ну, в самом деле, как можно обижаться на свет, дыхание и тепло». Так устроен мир. А вообще рассказы Ирины Иваськовой, конечно, про любовь. Чаще — неразделённую. Хотя в нормальной книге всё должно заканчиваться счастливым финалом и свадьбой. Тут же люди чаще отталкиваются, чем притягиваются. В жизни не всё следует линейной логике, финал в лучшем случае открыт, мечты не сбываются, да и вообще всех ждёт смерть. Правда иногда, когда уже все отчаялись, смирились, вдруг происходит что-то счастливое и хорошее, но так редко, что называется «чудо». «Мимо горящих витрин, машин, раззявленного рта метро, укутанных в чёрное и коричневое прохожих — скажите на милость, отчего вы так любите цвет земли, но так пугаетесь смерти?» Где любовь, там и смерть. Вообще смотришь на речку, поверхность гладкая, спокойная, а на дне рассыпано битое стекло, сопит неприятное каменное существо или зияет окно в другой мир. В рассказах Ирины Иваськовой быт переходит в фантасмагорию плавно, зачем пугать читателя. И герой, если сталкивается с чем-то страшным, обычно просто замолкает, зачем расстраивать других. Хотя кому-то, читающему не совсем внимательно, рассказы покажутся бытовыми сценками. Что поделаешь. Никого не заставишь быть внимательнее, да и воспринимать мир мешает болевой порог или даже боязнь проснуться от этой жизни. А про то, что происходит на самом деле, в книге пытаются рассказать не совсем обычные люди, но нам с детства велено таких сторониться.
Часть 2. Художественные приложения
«Родион страдал странной формой невроза — его терзали слова.
Он и сам не мог понять, почему так зудяще, вроде укуса комара, действовали на него некоторые сочетания букв и звуков. Начинались приступы именно так: ощущение раздражающего укуса — где-то в глубине, ровно посередине тела, чесалось и покалывало. Слово, прилетев с книжной страницы, экрана или чужих уст, стрекоча и перебирая лапками, пробиралось внутрь, и иногда Родиону даже казалось, что он может проследить путь паразита к точке взрыва, к эпицентру истерики.
— Это же муть какая-то, — говорил кто-нибудь рядом.
И в голове у Родиона тюкало — вот оно, слово-мучение, муть, м-у-т-ь, му-у-уть. Муть садилась на кончик языка, свиристела и покачивалась, и несчастный уже знал, что через полчаса он будет плохо видеть, мало что осознавать, а боль заполнит целую вселенную вокруг — не видимую никому, но огромную и плотную.
Муть, муть, муть — слово подпрыгивало внутри, падало и разбивалось, царапая острыми осколками букв. Осколки множились, метались, и Родиону казалось, что вся его сущность кровоточит, разодранная. Слово звучало эхом в голове, металось от одной стенки черепа к другой, как крик в пещере.
Впрочем, Родион умел бороться со своим недугом. Приступ шёл на убыль, когда у мучительного слова исчезал смысл.
Повторенное тысячи раз, расколотое и искрошенное, оно теряло содержание и форму, подобно выглаженным морской водой бутылочным осколкам.
<…>
Однажды во время обыкновенного телефонного разговора Родион сам произнёс роковое слово — что удивительно, до этого проговариваемое им без ущерба и слышимое без последствий.
— Я… — начал фразу Родион и вдруг замолчал, положил трубку, сел в кресло и закрыл глаза. Выхода не было — «я» змеёй извивалось внутри, билось, кусалось, растягивалось и гнулось, истекало слизью и ядом.
И Родион, терзаемый миллионами укусов одновременно, готовый на всё, лишь бы прекратить эти мучения, привычным образом, тысячными повторами разорвал короткое слово-букву на отдельные частицы, измельчил оставшиеся звуки до крошева, вымел мусор прочь. И слово, наконец, трепыхаясь, издохло.
В тот же миг не стало и Родиона».
Егор Фетисов // Бернадин Эваристо. «Девушка, женщина, иная». Роман. Издательство Inspiria, 2021
Часть 1. Заметки о книге
«Полифония голосов… чернокожих британок» — что-то подобное вы прочтете в отзывах. На самом деле голосов в книге никаких нет: в лучшем случае это портретная галерея с историями, подогнанными под социальные взгляды членов жюри различных премий. О читателе Бернадин навряд ли думала. Потому что в противном случае едва ли взялась бы создавать своих полукартонных персонажей на основе «какое бы еще меньшинство упомянуть и проиллюстрировать?» И дело вовсе не в том, что не надо поднимать вопросы смены пола, или однополых браков, или эмигрантов из Африки в Британию в третьем-четвертом поколениях, нет, дело в том, что героини Эваристо начисто лишены внутреннего мира, он заменен проблемой, которую они иллюстрируют, у них просто на лбу написано: «лесбиянка», «бизнес-карьера из низов», «феминистка», «полукровка», «трансгендер». Им и рта открывать не надо. И это, признаться, скучно, потому что многие из этих историй были бы интересны, возьмись автор действительно их проследить, показать конфликт, внутреннюю логику, дать поглубже характер героинь. А так читатель бредет по полутемному коридору, стены которого увешаны обрывками историй (автор намеренно избирает такой стилистический прием: мы имеем дело с отрывочными фразами, причинно-следственные и временные связи читатель должен выстраивать сам), и постепенно перестает ориентироваться в этой безликой мозаике. Потом коридор внезапно обрывается эпилогом, в котором дается завершение ОДНОЙ из историй! Остальные автор просто бросает. Итоговое ощущение: несмотря на все сложности, связанные с происхождением и непростым общественным статусом, все героини оказываются успешными, реализуют себя. В общем, мораль, наверное, в том, что надо бороться, не сдаваться, и ты всего добьешься, даже если ты «черная, мусульманка, женщина, нищая и в хиджабе».
Часть 2. Художественные приложения
«твой папа, Грейс, был высоченный, он не ходил по земле, а летал, как существо из другого мира
он таким и был
мне он казался очень обходительным, не то что местные парни, считавшие нас, девушек, своими, только свистни
мы часто спускались гурьбой к докам, когда разгружались пароходы
каждая надеялась встретить моряка, который ее увезет далеко-далеко, в волшебное место вроде Занзибара, Касабланки, Танганьики, Очо Риоса или Южной Каролины
твой отец немного говорил по-английски, как все моряки, так что мы с ним перебрасывались отдельными словами, а в основном жестами
я за тобой вернусь, пообещал он, уходя по молу и поворачиваясь ко мне, глядевшей ему вслед
только бы не уплывал
я за тобой вернусь!
когда-нибудь, Грейси, мы сядем с тобой на корабль, поплывем в Абиссинию и там его найдем, я постучусь в его хижину, вытолкну тебя вперед и скажу: гляди, мистер, кого ты оставил
Дейзи
родила Грейс в многоквартирном доме, где она спала вместе с братьями и сестрами на мешках, брошенных на пол
родители спали за занавеской, разделявшей единственную комнату
полукровки
отец Дейзи говорил, что сгорает от стыда в пабе
куда он шел прямиком после тринадцатичасовой смены в шахте, где он вырубал уголь
а потом на нетвердых ногах шел домой, чтобы собачиться с их мамой
отдай эту дрянь в церковь или я тебя саму вышвырну отсюда, Дейзи
но разве я могла тебя отдать, Грейси, такую чистую и невинную, настоящее творение Божье?
я тебя защищала, я о тебе заботилась и перегрызла бы горло любому, кто попробовал бы нас разлучить»
