1. Чем запомнилось Вам прошедшее условное «полугодие» в литературном отношении (январь-июнь 2022)? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего полугодия (поэзия, проза, нон-фикшн).
3. Появились ли на горизонте в этот период интересные авторы, на которых стоит обратить внимание? Удивил ли кто-то из уже известных неожиданными открытиями?
4. Как происходящее в политике и в мире отразилось на российском литературном процессе? А на Ваших планах и творчестве лично?
5. Как изменится литература — в свете, опять же, происходящих политических событий, — по Вашим прогнозам? Вопрос касается как издательской стороны дела, так и настроений пишущей и читающей публики.
В этом выпуске на вопросы «Формаслова» отвечают Валерий Шубинский, Евгений Абдуллаев, Александр Марков, Владислав Толстов, Владимир Березин, Сергей Костырко.
Ответы Льва Наумова, Дмитрия Бавильского, Александра Чанцева, Ольги Бугославской читайте в предыдущем выпуске «Формаслова».
Валерий Шубинский, поэт, литературный критик, редактор журнала «Кварта»
Попытаюсь ответить на все вопросы сразу.
Начало года я встретил с некоторым энтузиазмом. В поэзии (а меня интересует именно она) происходили живые и интересные процессы. Неожиданно получила новый импульс и пополнилась новыми именами та линия, которая всегда была для меня важнее всего. Вышел долгожданный двухтомник Олега Юрьева. Удалось создать журнал «Кварта» и выпустить два первых номера. Все это — на фоне пандемии, на фоне тяжких утрат (Бородин!), но казалось, что это уже подходит к концу.
И вот 24 февраля реальность поставила перед нами новые вызовы. Первой реакцией в моем случае был шок, перешедший в депрессию и неготовность заниматься какой бы то ни было деятельностью. Позднее пришло осознание возможности и необходимости работы. Но какой она должна быть?
Рассуждения о том, что стихи и проза должны быть тематически непременно посвящены происходящим драматическим событиям, кажутся наивными, а призывы к отказу от всех устоявшихся форм публичной литературной жизни (премии, конкурсы, фестивали) — лицемерными. Люди, выступающие с такими призывами, похоже, видят в литературе не труд, а необязательное развлечение. Я рад, что продолжение литературной жизни дало мне в эти месяцы возможность побывать в Самаре и Екатеринбурге, пообщаться с прекрасными поэтами, в том числе молодыми. Надеюсь, так будет и дальше. Нелепо и мнение о том, что художественный текст может и должен содержать прямое высказывание и быть действием. На самом деле такого рода тексты чаще всего оказываются лишь постыдным суррогатом необходимого социального действия.
Но писать так, будто ничего не происходит, — нельзя. Многое из уже сказанного становится невозможным, непроизносимым больше. Общение поверх идеологических разделительных линий кажется невозможным. Многие коллеги покинули страну, некоторые институции приостановили работу, продолжение издательской деятельности под вопросом. А самое главное — исчезло ощущение прочной, равной себе, «нормальной» жизни. Бездумное хипстерство, самодовольное обывательство, надрывное обсуждение личных травм выглядят сегодня неуместно. Ужасное и темное, жестокое и омерзительное теперь присутствует рядом с нами каждое мгновение, мы не можем от него ничем заслониться. Но именно поэтому мы не можем позволить себе забывать о мучительно, некомфортно гармоничных слоях бытия. Именно такая поэзия, бесстрашная в своем обращении к миру опасных стихий, может соответствовать духу времени.
Появилась ли она уже? На меня произвели впечатление новые стихи Ростислава Ярцева. Вышла первая книга Валентины Фехнер — поэта, как будто заранее предчувствовавшего трагические переживания этих дней. Есть и другие открытия — например, пермский поэт и прозаик Виталий Аширов. Важным событием стала книга Глеба Морева «Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920-1930-е годы)». Опыт сложного взаимодействия поэта с тоталитарным мифом, отраженный в этой книге, сегодня, увы, понятнее нам, чем полгода назад.
Евгений Абдуллаев, поэт, прозаик, литературный критик, член редколлегии журнала «Дружба народов»
Начну с последних двух вопросов. В этом, думаю, буду не одинок среди участников опроса. Нужно обладать какой-то буддийской отстраненностью, чтобы не почувствовать, насколько изменился воздух времени. И, соответственно, воздух русской литературы.
Снова вполне свежо звучат хрестоматийные строки. «Писатель, — если только он / Волна, а океан — Россия, / Не может быть не возмущен, / Когда возмущена стихия».
Стихия возмущена, и волны с перехлестом гуляют по всей литературе.
В чем-то стало понятней и легче. Позиции авторов определились, теперь ясно, кто, с кем и почему. Никого осуждать не собираюсь; обстоятельства выбора могут быть разными. Да и вообще. «Каждый выбирает для себя…»
Список потерь пока не слишком длинный, но тревожный.
Премия «Национальный бестселлер». Премия имени Аркадия Драгомощенко… Громкий уход из «Большой книги» ее создателя и бессменного руководителя Георгия Урушадзе (хотя о назначенной на его место Татьяне Восковской могу сказать только хорошее). Не состоялась ярмарка Nоn/fiction (официально перенесена на декабрь). Замер, похоже, сайт «Новая карта русской литературы»; в сайте «Современная литература» продолжает жить только новостной отдел, остальное с начала апреля застыло.
Все это очень разное, и отношение у меня к этому разное. Но мне не нравится этот звук захлопывающихся дверей.
Остальное продолжает продолжаться. И это хорошо. Идет — пока пишу эти строки — ежегодная книжная ярмарка на Красной площади. Прошел майский «Книжный салон» в Питере. Хотя, конечно, и здесь ветра перемен ощутимы. В программе «Красной площади» еще не так явно, а вот в «Книжном салоне»… «Когда перо приравнивали к штыку: отражение военных и трудовых побед в литературе». «Пою мое Отечество». «Духовное наследие на службе государства»… Словно темы выпускных сочинений моей юности выкопали откуда-то, поплевали, протерли и попытались вдохнуть что-то вроде жизни.
Теперь — собственно, о прочитанном. Которое, к счастью, не ограничивалось новостной лентой.
Насчет «неожиданных открытий» не уверен — но радостных моментов хватало. Особенно связанных с чтением стихов.
Замечательная подборка питерского поэта Александра Малинина на июньской «Лиterraтуре». Анна Гринка — крайне редкий случай предельно прозрачной, кристальной зауми — в «Зеркале». Яркие и энергичные стихи старейшего Юрия Ряшенцева в майском «Знамени». Последние стихи Сергея Круглова или Санджара Янышева, существующие пока в сетевом пространстве…
Вообще, последние события как-то повысили температуру русской поэзии, она стала похожа на хорошо протопленную печь. Даже у поэтов, к которым прежде относился достаточно теплохладно, то и дело встречаю что-то вполне достойное упоминания. Например, стихи Светланы Кековой в «Звезде» или Евгения Лесина в «Зинзивере».
Из прозы читал меньше, но и здесь есть о чем говорить.
Рассказ «Последний путь» Вадима Муратханова в майском «Знамени». Сборник прозы израильского писателя Михаила Книжника «Отгул», вышедший в прошлом году в серии «Библиотека “Иерусалимского журнала”», но добравшийся до меня только в мае. Кстати, если говорить о русской литературе Израиля, то назвал бы еще итоговую книгу стихов Изяслава Винтермана «Свет дрожащий» (Москва, 2021).
И — в личной рубрике «новые имена» — Владислав Городецкий с повестью «Человек из Кемерова» в февральской «Дружбе народов» и Анастасия Карпова с рассказом «У изголовья» мартовской «Лиterraтуре». Городецкий, впрочем, имя не слишком новое (дебютировал лет шесть назад), но до этого осмысленной встречи с его прозой у меня как-то не происходило.
Хотелось бы, конечно, говорить не назывным порядком. Но формат короткого обзора не слишком располагает даже к беглым, в две-три строки, замечаниям. Надеюсь, о чем-то получится написать более подробно.
Главное, что пока современная русская литература держится. Да, сменила свой сетевой адрес, почти полностью переехав в «Телеграм». Да, уже издается, судя по всему, в меньшем объеме (веселую статистику узнаем в конце года). И переводится на иностранные языки меньше… Главное, чтобы не меньше читалась и не хуже писалась. И не теряла чувства боли. Боли и надежды. Тогда, глядишь, и выстоит.
Александр Марков, литературовед, профессор РГГУ, доктор филологических наук
1. Событием для меня стал выход романа Сергея Соловьева «Улыбка Шакти». Этот роман, прочитанный за один день и одну ночь, считаю сразу по нескольким причинам переломным в русской литературе. Во-первых, обычно в русском романе эмоции вытесняются событиями; порядок эмоций оказывается не то чтобы ничтожным, а отодвинутым на время в сравнении с перипетиями героев. У Соловьева, благодаря индийской сценографии романа, на время отодвигаются события: они не так важны в сравнении с тем, как о них можно рассказать, как вспомнить, как еще раз пережить. Это вовсе не проработка травмы, но скорее эксперимент с памятью, как у брахманов, запоминавших десятки тысяч строк: как вспомнить так, чтобы не лелеять воспоминание, но сразу быть с ним, войти с ним в бытие. Во-вторых, этот роман освобождает русскую литературу от некоторой хронологической косности, когда события подчинены настольному календарю или вовсе ничему не подчинены, когда, чтобы показать отношения героев, обиды или планы на будущее детей, сначала смотрят, соотносится ли это с календарными привычками и сколько дней надо на подготовку. Здесь вдруг оказывается, что кроме измерения «недельку» или «прошло два года», может быть более открытое будущее, может быть миг примирения или вечность обиды, долгие годы счастья, и не година испытаний, а день испытаний или, скажем, семь лет испытаний. В чем-то это как в сказке, «и жили они долго и счастливо», но только эта сказка сплетает судьбы такого числа героев, которых во всем собрании сказок не найдешь. Наконец, в-третьих, это роман, который не предвосхищает чужой мир, мир за стенами дома соседа или в другой стране моралью, как часто в современном русском романе, хотя бы эта мораль и была лучшей или оспаривалась. Слишком уж часто наши авторы не могут перейти к описанию другой страны, не сделав нажим, что там всё по-другому, или что знакомство с этой страной поможет выправить сюжет и раскрыть характер героя. Соловьев относится к другим людям, домам, семьям, судьбам и городам по-кантовски, не как к средству, а как к цели.
2. Кроме романа Сергея Соловьева, это роман Алексея Сальникова «Оккульттрегер». В нем он проделывает что-то противоположное тому, что делали русские авангардисты и формалисты, находившие в лубке, сказке, иконе или мифе остранение, необычный взгляд на обычное, благодаря чему и стали возможны теории Шкловского, Флоренского, Бахтина. Для авангарда было важно найти прецеденты радикально иного взгляда на мир и показать, для чего надлежит смотреть на мир иначе, что это дает для критического отношения к готовым жанрам и словам. Сальников, наоборот, смотрит из лубка, из сказки, из мифа, создавая какую-то смесь лубочного романа, славянского фэнтези и советской научной фантастики с ее прогрессистским обожанием работающих вещей и работающих отношений. Тем самым он позволяет критически отнестись к нашим привычкам все остранять, везде видеть какое-то второе дно, показывая, что оно может быть, но часто его и нет. Это не «новая искренность», а скорее просто борьба с конспирологией и близкими идеологиями.
3. С неожиданной стороны открылся русский поэт из Нью-Джерси Григорий Стариковский: все мы его знали как очень тонкого и вдумчивого интерпретатора и античной, и русской культуры, в чем-то он у меня всегда связывался с Юрием Иваском и Яном Каплинским. Но в новой книге «Птица разрыва» я увидел поэта, который обновляет понятие об индивидуальном и социальном воображении. Совсем просто говоря, он показывает, как возможно воображение без примеси ностальгии или мстительности, производит «критику воображающего разума».
4. Прежде всего, собственно литературный процесс был открыт внешними наблюдателями. Раньше для человека не из посвященных, для психолога или социолога, русская литература зачастую представлялась как некоторое число имен; например, из современной поэзии были известны в основном Быков и Полозкова. Теперь эти профессора, исследователи, интеллектуалы, школьные учителя открыли для себя — кто Линор Горалик, кто Александра Дельфинова, кто кого-то еще. Я натыкаюсь время от времени на такие открытия, «оказывается, поэзия существует». При этом, конечно, и в сам литературный процесс вошли те, кто были незаметными для него. Выход небольшой хрестоматии «Деколониальность: настоящее и будущее» в издательстве «Горизонталь» стал здесь вехой начала открытия тех, кто прежде был незаметен для самого литературного процесса.
5. Мы не знаем, как в сентябре будет существовать книжная отрасль, учитывая слабость книготорговли и отсутствие долговременных инвестиций в нее. Очевидно, что учебники будут выходить, даже если часть учебного процесса переведут на электронные пособия, — это будет не сразу. В любом случае, какое-то избранное из литературы недавнего прошлого тоже будут издавать, и в «походной сумке» айтишников или менеджеров, переезжающих с места на место, будет не «Тихонов, Сельвинский, Пастернак», а например, только что вышедшее избранное Виктора Кривулина «Ангел войны» — тематическая хрестоматия стихов, подготовленная его вдовой Ольгой Кушлиной.
Владислав Толстов, литературный критик, автор блога «Читатель Толстов»
1. Очевидно, что после 24 февраля ситуация в культуре, литературе сильно изменилась. Я в феврале работал ответственным секретарем оргкомитета литературной премии «Национальный бестселлер». И этот раскол был особенно заметен, но удалось довести сезон до объявления финала (как известно, в нынешнем сезоне оргкомитет принял решение не проводить финальной церемонии и не объявлять победителя), поэтому, пользуясь случаем, хочу поблагодарить всех, кто несмотря ни на что, смог отработать этот сезон до официального завершения, до 11 апреля, — членов жюри, оргкомитета, авторов, номинаторов. Поэтому говорить о каких тенденциях не вижу смысла, мы видели только зарево большого взрыва, а как будет распространяться взрывная волна и какие разрушения принесет, пока рано говорить.
2. В этом сезоне был сильный состав участников «Нацбеста», отличные тексты, но было немало и других новинок отечественных авторов. Перечислю только тех, кто мне особенно понравился, — Александр Прост «Свистулькин», Юлия Кисина «Бубуш», Мария Панкевич «Долина красоты», Владимир Гуга «Путь Пса», новый роман Кирилла Рябова «Щель», великолепный проект «Лимбус Эпика», где в этом году вышли «Богатырщина» Ильи Бояшова и «Одиссей» Сергея Носова. «Альпина. Проза» переиздает книги Эдуарда Лимонова, Алексея Иванова, и в этом году к «переиздаваемым» добавилась Лена Элтанг, чьи книги в России издавали давно, мало и их не найти. А между тем «Побег куманики» или «Каменные клены» — это отличные романы, как и новый роман «Радин», такая необычная вариация «Пнина». И еще они переиздали — спустя 20 лет! — «Мифогенную любовь каст», главный российский постмодернистский роман, это отличная новость. Я бы, кстати, назвал переиздания новым трендом: заново выпускают книги, которые выходили не так давно — а какие-то и довольно давно — чтобы дать возможность молодым читателям с ними познакомиться. Среди таких переизданий особенно хочу обратить внимание на «Подстрочник» Олега Дормана, «Завидное чувство Веры Стениной» Анны Матвеевой и переиздание «Бегства из рая» Павла Басинского, за которого он получил «Большую книгу» десять лет назад.
3. Конечно, новые интересные авторы появляются постоянно. Из моих персональных открытий за последние пару месяцев — «Тоска по окраинам» Анастасии Сопиковой, «Stabat Mater» Руслана Козлова, «Пьяный полицейский» Антона Ботева. Неожиданным открытием стала книга Веры Аркадьевны Мильчиной «Как кошка глядела на королей», я люблю исторические книги Мильчиной, которые выходят в серии «Что такое Россия» издательства «НЛО», а новая книга — автобиография, сборник забавных историй из жизни переводчиков.
4. На моих планах и творчестве события последнего времени, можно сказать, никак не отразились. Я не присутствую в активной литературной жизни, не участвую в дискуссиях, читаю себе новые книжки да пишу о них в свой блог «Читатель Толстов». Какой-то всплеск был в марте, когда мне сыпались в почту письма с требованиями подписать какие-то коллективные воззвания, немедленно и гневно осудить или, наоборот, поддержать. Потом эта волна схлынула, сейчас присылают приглашения на фестивали и творческие школы, то есть ситуация в литературном мире, насколько могу судить, постепенно восстанавливается.
5. Я думаю, если ситуация с санкциями сохранится, Россию постепенно будут отрезать от крупных западных книжных издательств, какие-то из них уйдут с рынка, и это сильно переформатирует ситуацию в книгоиздательской отрасли. Поэтому я последние месяцы внимательно слежу за теми издательствами, которые выпускают переводную литературу, читаю анонсы. Если же попытаться строить прогнозы, для меня очевидным является всплеск интереса к отечественным авторам, к русской прозе, потому что издателям теперь придется обратить внимание на талантливых авторов, и это может привести к взлету российской современной прозы.
Я ожидаю, что в ближайшие пару лет нас ждет ренессанс военной, окопной, фронтовой прозы — по понятным причинам. Те, кто сегодня сражается на Украине, вернутся домой, будут осмыслять свой военный опыт, и это не может не привести к рождению интересных произведений. Мы же почти ничего не знаем о том, что сегодня происходит на Украине, что чувствует человек, который находится внутри этого процесса. Думаю, первая же книга, написанная участником, очевидцем боевых действий, станет бестселлером.
С другой, стороны, следует ожидать очередного издания прозы эмигрантской, написанной людьми, покинувшими Россию и рассказывающими об опыте вживания в другое общество, — но книги такого жанра, полагаю, будут пользоваться довольно ограниченным спросом.
А так — да, ждем взлета русской прозы, смены поколений в русской современной литературе и появления новых неизвестных имен. Я на эту ситуацию гляжу с большим оптимизмом.
Сергей Костырко, прозаик, литературный критик, член редколлегии журнала «Новый мир»
1. Увы, ответ мой будет очень кратким, поскольку полугодие еще не закончилось, у меня просто физически не было возможности «прочитать» его и как-то оценить. О текущем литературном процессе, на мой взгляд, лучше судить по журнальным публикациям. Но большинство журналов начали выставлять еще только свои майские номера.
Ну а одним из безусловных событий этого года я бы назвал выход трехтомного собрания повестей и романов Дмитрия Данилова в издательстве «Городец». Жаль только, что в трехтомник не успел попасть роман «Саша, привет!», на мой взгляд, лучший роман прошлого года.
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего полугодия (поэзия, проза, нон-фикшн).
Алексей Музычкин. «Паноптикон». Сборник рассказов. — «Новый мир», № 1, 2022;
Саша Филипенко. «Кремулятор». — М., «Время», 2022;
Валерий Попов. «Сочиняя жизнь». — «Звезда», № 3, 2022;
Александр Кушнер. «Биография». — «Звезда», № 1, 2022;
Сергей Дмитренко. «Салтыков (Щедрин)». — М., «Молодая гвардия», 2022 (в серии ЖЗЛ);
Олег Лекманов. «Лицом к лицу». — М., «Время», 2022.
Что касается поэзии, то, увы, самым ярким стихотворным текстом последних месяцев для меня по-прежнему остается подборка стихов Александра Кабанова в «Дружбе народов» (№ 10, 2021) «Память — это стог, а в стогу — игла».
3. Новых литературных имен в последние месяцы я для себя не открыл. Что же касается «неожиданных открытий» у известных авторов, то здесь я хотел бы назвать Александра Мелихова, который за последние три десятилетия вроде как продемонстрировал все свои возможности, и вдруг появляется действительно неожиданный цикл его литературно-исторических фантасмагоричных повестей о персонажах советской литературы: «Жизнеописание Мишеля Z» («Новый мир», № 6, 2021), «Сапфировый альбатрос» («Новый мир», № 2, 2022) и «Гриф и мамонт» («Дружба народов», № 3, 2022).
4. На российском литературном процессе происходящее сегодня в мире пока не отразилось никак. Литературный процесс не зависит напрямую от телодвижений политиков. Что касается «моих планов и творчества», то – да, разумеется, отразилось – моя литературная работа резко замедлилась.
5. Ничего прогнозировать не берусь. Что касается издательских дел, то здесь, видимо, в ближайшее время нам следует ожидать общего провисания самой книгоиздательской отрасли. Тревожит судьба литературных журналов, которые и в последние, относительно мирные, годы не жили, а выживали. Похоже, нас ждет расцвет сетевых литературных изданий.
Про настроения читательской публики ничего сказать не могу, могу только про себя: для меня наступившее время стало временем сосредоточенности и переоценки некоторых своих представлений о мире вокруг, литературном в том числе.
Владимир Березин, прозаик, критик, эссеист, обозреватель портала Rara Avis
1. В литературном отношении это полугодие мне было интересно моей работой над биографиями забытых писателей ХХ века. Те публикации, что я прочитал по службе или по собственной инициативе, никакого удивления у меня не вызвали. Другое дело, что во время переформатирования мира становятся актуальными произведения классиков, а не современников. Но так было всегда, и наше время не исключение.
2. Это совершенно непонятный мне вопрос. Никаких значительных книг на расстоянии в полугодие увидеть невозможно. Лучше поговорить об этом через год-два. Не говоря уж о том, что восторженный ответ о ком-то может быть пересмотрен самим его автором за это время. Недаром по нашему (московскому) законодательству нужно ждать десять лет (впрочем, не помню, сколько) со дня смерти человека, чтобы назвать его именем улицу.
3. Новых авторов, таких, ради которых стоит отложить Тынянова (к примеру), — не наблюдаю.
4. За последние месяцы я вижу множество новых стихов, увы, очень дурного качества при разной политической направленности. Я понимаю, что это род психотерапевтического выговаривания, но всё же нужно иметь достаточно храбрости предъявлять его на публике.
С другой стороны, общественные потрясения всегда отрицательно влияют на тексты, написанные незадолго до них: они смещают акценты, игра слов выглядит иначе, читатель находит в недавних книгах ассоциации, которые в них не заложены, или не считывает заложенные. Это, разумеется, неприятно.
На мои личные планы это повлиять никак не может. Большую часть своих текстов я распространяю бесплатно и в общем доступе, потому что общего языка с издателями найти не могу.
5. Литература меняется и без происходящих политических событий. Например, ещё до них изменилась её социология: в рамках традиционного крыла литературы исчезла такая мотивация писателя, как гонорар. Сжалась база читающей публики. То есть литература вернулась в состояние до пушкинского социального контракта и превращается в частное дело человека. Это не отменяет успехов драматургов, сценаристов и концертирующих поэтов.
