Подписаться на Telegram #буквенного сока
Михаил Квадратов // Вячеслав Харченко. «Чай со слониками». Сборник рассказов. Издательство «Время», 2018
Часть 1. Заметки о книге
Книга хорошая. Действие небольших рассказов происходит в период последних тридцати лет и охватывает практически все слои нашего общества. От странного НИИ, где воспитывают деятелей будущей экономической формации — до психиатрической лечебницы, куда попал известный писатель. Основной материал — отношения между мужчиной и женщиной, эти отношения вечны, они примерно одинаковы в любое время, даже в суровые годы перемен, когда людям вроде и нет дела до других, выжить бы самим. Книга умная и добрая. Обычно современному человеку читать некогда. Часто невозможно выделить время, чтобы охватить большую главу целиком. Проще пробежать глазами маленький рассказик. Но вот читаешь один рассказ, и делаешь это внимательно, потому что затягивает, потом следующий, и невозможно оторваться, уже пора на работу, ну еще — и так один за другим. И проезжаешь свою станцию метро, и опаздываешь на работу. Вот такая книга «Чай со слониками». В нее входят небольшие рассказики, и даже повести составлены из микроглавок всего на полстраницы. И в то же самое время каждый маленький текст здесь — вселенная.
Часть 2. Художественные приложения
«После обеда следует тихий час, но если вы в палате без наблюдателя и помогали санитаркам по хозяйству, то они втайне от докторов нальют вам кружку кипятка из самовара, стоящего на кухне. В кипяток нужно засыпать полпачки индийского чая со слониками, принесенного сердобольными родственниками, и дождаться пока он заварится и образуется чифир. Сумасшедшим запрещены наркотики, алкоголь, кофе и чай. Они бодрят, а это может привести к срыву крыши, и тебя не выпишут, а оставят на целый год. Но из-за уколов все подавлены и хочется веселья. Чифир на десяток минут бьет в голову, и ходишь, размахивая руками во все стороны, по коридору, и спать абсолютно не хочется. Когда идет врачебный обход, то доктора требуют больных показать язык, и если язык от чифира темный, долго еще доктора ругаются с санитарками на кухне».
«Сергей вообще не понимал, как Гозман сумел устроиться на работу дворником. Обычно муниципалы берут только таджиков без прописки. Азиаты бесправны. Можно половину зарплаты присвоить, можно полгода не платить, можно выкинуть, когда хочется, а у москвича все социальные гарантии и денежки капают на карту. Сергей Паланский часто размышлял над этим в перерывах между чтением Бурдье и Витгенштейна. У них в ЖЭКе все сантехники делились на тех, кто читает Бурдье, и тех, кто штудирует Витгенштейна. В ЖЭК брали москвичей лишь потому, что мигранты еще не полностью освоили все премудрости сантехнической и водопроводной науки. Как-никак, но здесь требовался некоторый философский склад ума».
Егор Фетисов // Дмитрий Данилов. «Саша, привет!». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2022
Часть 1. Заметки о книге
Начинали с «Преступления и наказания», пришли к наказанию без преступления. В стране введен режим Общей Гуманизации, в рамках которого восстановлена смертная казнь. И героя повести, Сергея, приговаривают к ней за любовную связь с двадцатилетней девушкой. То есть просто так. Пулемет может расстрелять его в любой день, в момент выхода на прогулку. Может, завтра, может, через много лет. Пулемет зовут Саша. Данилов исследует самые потаенные уголки понятия «свобода», показывая, как человека можно лишить ее полностью, не сажая при этом за колючую проволоку. Просто нужно повесить над ним дамоклов меч смерти. И не менее дамоклов меч страха. Подлинная свобода подменяется при этом иллюзорной. Нет высокого забора и колючей проволоки, но побег невозможен в принципе. Нет привычного облика тюрьмы, но КИН — Комбинат Исполнения Наказаний — еще более обесчеловечен, чем возможная тюрьма. «Вообще, у Сережи много степеней свобод, возможности выбора. При всей незадачливости его положения». Он может выбирать еду, делать покупки в интернете, выбирать одежду. Это мир Магритта, где на тюремной камере написано «гостиничный номер», а у пулемета есть имя. Даже сама жизнь Сергея иллюзорна, хотя по диалогу героя с женой видно, что он еще не осознал этого окончательно:
«Но я есть. Вот, я есть.
Но в каком-то смысле, важном смысле, тебя нет. Они тебя уже казнили. Хотя ты этого пока и не чувствуешь.
Света… Я…
Сережа, никакого “я” уже нет. К сожалению».
Вот, собственно, и ответ на вопрос, о чем повесть. О расчеловечивании. О том, как человека можно лишить его «я», которое, как выясняется, целиком и полностью держалось на внутренней свободе. И когда пулемет, наконец, стреляет, он поражает пустое место, героя там уже нет, в этом коридоре. Только его оболочка.
Часть 2. Художественные приложения
«Сережа и Антон начинают идти по коридору. Как положено — Сережа по полосе, которая ведет к Красной зоне, Антон — параллельно. Они идут и мирно разговаривают. Они идут, идут. Коридор все длится, и вот он уже постепенно прекращается. Сережа и Антон идут теперь просто по улицам Москвы. Мы видим их немного издалека, со спин. Мы понимаем, что они оживленно разговаривают, смеются. Они идут сначала по старым московским окраинам, примерно на уровне ТТК, а потом постепенно углубляются в новые районы Москвы. <…> Сережа и Антон идут мимо очень длинного нового дома с диким количеством подъездов. Они идут по внутридворовой дороге вдоль дома, мимо подъездов. Рядом с подъездами стоят люди, улыбаются и машут им руками. Мама Сережи стоит, слегка улыбаясь, Света стоит, слегка улыбаясь (она это вообще очень хорошо умеет делать), Виталий стоит и тоже машет, начальник Комбината стоит и машет рукой <…> а отец Павел не машет рукой, а осеняет Сережу и Антона крестным знамением, и разные еще люди стоят и машут, и девушка из суда, и красивая девушка, которая спрашивала о любви на смотровой площадке, все они здесь, вдоль этого дома, и Сережа с Антоном идут дальше, дальше, по новым московским районам, идут, идут, и мы постепенно перестаем их видеть.
Если бы это был не просто текст, а кино, то во время их вот этого прохождения по экрану шли бы титры. Там бы перечислялись сначала какие-то важные люди, режиссер, актеры, художник вообще и художник по костюмам, потом бы пошли второстепенные люди, дошло бы до водителей, а Сережа с Антоном, как точки вдали, все шли бы и шли.
И вот титры закончились. Конец фильма. Люди в зале начали вставать со своих мест — либо просто, чтобы уйти из кинотеатра, либо чтобы хлопать стоя, в общем, людям кажется, что фильм уже окончен. Некоторые люди в процессе вставания говорят, какой это дикий киношный штамп вот этот вот уход героя в никуда под титры.
В это время <…>»
Вы же не думали, что мы будем спойлерить финал. Прочтите повесть и узнаете, чем она кончается.
Михаил Квадратов // Максим Шмырев. «Гавань». Роман. Издательство «Эксмо», 2019
Часть 1. Заметки о книге
«Гавань» располагалась бы на уютной жанровой полке: да, это магические миры, фантасмагория, но кожура тесна, а ядро ореха объемно, распирает изнутри. Может быть, местами это даже поэма в прозе. В «Гавани» есть и двигатели, без которых не обходится ни один роман — любовь и смерть. Любовь многолика. Смерть же обычно поддается более скромной классификации, скажем, убийство из ревности, убийство ради обогащения (плюс сообразительный следователь), есть и массовые смерти. Последний сюжет описывается со времен возникновения древних мифов. Тогда люди брали пример с божественных персонажей, воевали за идеалы. Или просто за пищу и территории, ведь природа человека не совсем идеальна, остается в ней и что-то животное. Хотя нет свидетельств о битвах опоссумов. Но муравьи… В романе война идет на границе сна и бодрствования, тут драконы и небывалые приспособления, сон реальнее самой реальности, а может все происходит внутри чьей-то только что написанной безумной картины, и вот уже прибывает Поезд Без Расписания. «Когда разрушается теплое гнездовое царство, остается кочующее царство, царство перелетных птиц. Царство ночных звезд, царство далеких огней… И держава — припорошенное снегом яблоко, и скипетр — ветка, горящая в костре…» Вот Фьялар (карлик) — порождение Хель, в настоящее время менеджер по рекламе, лжец по природе; в «Младшей Эдде» — один из убийц Квасира, мудрейшего из людей. Вот Форсетти Браге — в «Младшей Эдде» вершит правосудие, он же Фенрир-волк, он же обладает древним артефактом — неиссякаемой фляжкой, он же полковник Черных егерей. Имена вряд ли произвольны, но это герои немного другого эпоса. А вообще многие персонажи имеют двойников, так что все запутано. Оглянись, времени нет, вокруг все те же небесный город Асгард и подземелье Хельхейм. И еще Рагнарек — последняя битва. Говорят, Рагнарек пока отменяется и вообще считается признаком дурного вкуса. Но Хель, повелительница мира мертвых, точно никуда не делась.
Часть 2. Художественные приложения
«Город расположен на большом наросте, вроде гриба… Возможно, это определило особые свойства этого места, — заметил Ньёрд. Он выходит на залив, в который впадает несколько рек, а дальше начинается море Ближних снов.
— Мотоциклы и автомобили скоро придётся оставить. В Призрачном городе они будут подвержены воздействию Ближних снов. А выше моторы будут работать со сбоями, а потом остановятся, — сказала Фрейя. — Возможно, доедем до Обители Неусыпающих — но точно я сказать не могу…
— Наш инструктор в летной школе служил в Специальной Службе Короны, летал на Верхушке. Он рассказывал, что механизмы там иные: они не мёртвые, а живые — плод метаморфоз элементов, раскрытия их качеств, переплетения в сложном единстве. Они пластичны, как вода и её отражения. Они больше мыслимы, чем вещественны. А наши — словно механические цветы. Там они не работают и постепенно возвращаются к исходному состоянию: становятся песком, нефтью, рудой, деревьями… В чём-то это напоминает сны, только там всё настоящее, подлинное, — сказал Ньёрд.
— А как же моя винтовка?.. Шинель?.. Ну и остальное? То есть всё развалится? Заколосится? — забеспокоился Форсетти. — Хороши мы будем у врат Асгарда!
— Если мы туда доберёмся, это будет волновать нас меньше всего… — заметил Хёд.
— Энтропия идёт по нисходящей: от сложного к простому… За шинель бы я не беспокоился, а идея винтовки крепко сидит у тебя в голове, — рассмеялся Ньёрд.
— Как жаль, что нам не ответил Управляющий… — вздохнул Форсетти.
Фригг прислушалась к беседе.
— Когда-то так умел делать и Главный механик!.. Тот, про которого я рассказывала! В нашей музыкальной композиции! Оживлять вещи, высвобождать скрытую суть предметов!.. Однако потом он пошёл другим путём!.. Это принцип сумеречных созданий! Низвести всё до простейших форм, а потом создать из них всё что угодно! Но неживое! Имеющее только подобие жизни… Её имитацию! Но и тут он заблуждался! Ему казалось, что эти создания принадлежат ему! Что он мастер! Однако он был только инструментом — создателем гнезда для кукушкиных яиц! И они вылупились! И выбросили мастера из гнезда!..
— Интересное предположение, — заметил Форсетти. Он курил трубку и осматривал поле в бинокль. — Ты сама это всё придумала или прочла где?..
— Да, я много думала! И про эти часы с кукушкой тоже — у вашего Хельга! Это своего рода символ! И поэтому я сочинила такое продолжение!..
— Кто знает, девочка, может, ты и права… — ответил Форсетти. — На поле я не вижу ничего угрожающего, просто ничего, во всех режимах наблюдения — только сухая трава».
