Стихи Натальи Игнатьевой вырастают из трёх острых чувств: зрения, слуха и чувства времени. Город и мир — или город-мир, потому что все тексты в подборке отчётливо «городские» и сами сыронизируют над «энским текстом» — разворачиваются перед нами во всей полноте этих трёх чувств-измерений. Наталья Игнатьева замечает и любовно нанизывает детали и сходства: рядом с масками на людях в метро возникают нимбы Джотто, жар на улице сливается с жаром больного, яблоко катится из реального леса прямо в сказку. Зрение перетекает в слух и обратно, не заменяя друг друга, но подхватывая — посмотрите, как это происходит на примере одной строфы: «бумага холмится и старится // знаки расплющены слиты // малина малина двести рублей малина // сочная красная каплет // по всей платформе // красные кру́ги держите дистанцию // вам до какой // до цыганской казанской таганской // эх раз да е-щ-щё раз // как много зачем так много». Я насчитала три перехода картинки в звук — и все сделаны без единого шва, потому что именно так творится жизнь: единым потоком в глаза, уши, нос, на язык и кожу.
Точно так же в этой подборке сегодняшняя реальность с масками, дистанцией и прочим сосуществует с реальностью истории и памяти: «дети проходят в школах // пробуют по кусочку // хлеб немнущийся первых веков поминанья». Город здесь становится неким коллективным телом, хранящим память о каждом, кто покинул его, чтобы сгинуть где-то далеко и «остаться в снегу» — не зря одно из стихотворений берёт за отправную точку «трамвайную вишенку» Мандельштама. Наталья Игнатьева умеет заключать жизнь и дыхание этого тела в стихи — и потом эти капсулы времени что-то расскажут о нас будущим незнакомцам.
Евгения Ульяникина
Наталья Игнатьева родилась в 1999 году. Студентка филологического факультета НИУ ВШЭ. Публиковалась на портале «Полутона» и в журнале «Волга».
Наталья Игнатьева // Кажется дышится воздух
московское лето
что затерялось
средь строек церквей гарнизонов
занозистых рёбер
досок уложенных штабелем
довременно липких ладоней
пальцев опухших
перебирающих воздух как чечевицу
за тридцать жар у знакомого тридцать восемь
бумага холмится и старится
знаки расплющены слиты
малина малина двести рублей малина
сочная красная каплет
по всей платформе
красные кру́ги держите дистанцию
вам до какой
до цыганской казанской таганской
эх раз да е-щ-щё раз
как много зачем так много
мальчики девочки
кружатся маршем
на школьной площадке
дети дети
расти ещё и расти
ни ветерка
мы здесь не первый год
говорят усмехаясь бомжи на чистых
что же и мы научились
угадывать по губам
беспомощность и бессловесность
под широколистной дрёмой
под знаком ремонта
привыкли к грохочущей
киновари авариек
к статистике
мертвотрепещущих взглядов
у злобного крошки опалены волоски
кто же станет министром
молнии смог перечесть
останкинский шпиль
бумага холмится и старится
знаки сливаются
дверь разбухает
ключ из-под коврика вымыт
поднимается аква альта
все шире и шире шоссе
почти как раньше
как до войны
как ничего бы и не было
инвалид одноногий
играет на старой гармони
сидя у лавочки
плещется влага
в глиняных тельцах
птичек-свистулек
фью-у
кажется дышится воздух
***
морщишься вздрагиваешь плечом
отпугнуть комара
никместную фразу
сказанную тобой сказанную тебе
теперь ты слышишь видишь
срывается с ветки яблоко
сшибает листья
притихло в траве
тихо мокро
недавно прошла гроза
катится яблоко клубочек катится
куда-покатит-туда-иди
мимо осевшей избушки
в ней никого
почти до крыши поленница
забытое слово из песни
проходит по скату пятнистой кошкой
незнакомый мальчик
здоровается на бегу
запыхался
бормочет хорошей прогулки
женщина в белом платье
вытянув ноги сидит на бревне
смотрит перед собой
не стоит её отвлекать
издали слышится
шарканье-вдох шепелявящий шаг
старику тяжело идти
за палками тащатся ноги
обходишь капельки крови
разбросанные по тропе
те кто лиху выбили глаз
спаслись под овечьими шкурами
капли мёртвые капли живые
тронулись в совокуплении
солдатиков здесь так много
того и гляди наступишь
почти невидная
на секунды высвечена лучом
висит спираль паутинки
дальше никак не пройти
стоишь в Pusteblumen отцветших
тихо пусто
ты здесь
ты вс-помина-вспоминаешь
***
ключ лежащий
в задворках шкафа
под старым пальто
попадается на глаза
окорябал ладони
ладони запахли железом
взгляд за спиной как будто
рембрандтовский старик
стоит всевидящ всезнающ
никого позади никого
лишь полосатит стену
закатное солнце
вот этот двор
зарос вьюнками крапивой
женщина хлопает у гаражей
набрякшей простынкой
девчонка подросток
зовёт под окном подругу
балкон осыпается
транспаранты на окнах
аренда продажа
звоните номер такой-то
ключик нагретый в ладони
в замок не войдёт
созвездия ласточек
рассыпаются
в сумерках
на дом посмотреть
как на дворнягу
бегущую через дорогу
***
а отходит от б на отрезок тепла
человечьего тела дыханья
и домов разогретых жарой
балансирует на тротуарном камне
не слыша ни оклика ни вопроса
на небе ни облачка
сквозь закопчённые окна
казалось всё время пасмурно будет ливень
угольком на стене одного из домов
на центральной улице города
нацарапаны имя и дата
рядом похабная фразочка мелкими буквами
остановился кто-то сделал фото на память
горелая рукопись тлелые стены зола
смешались словно чаинки в тёплом стакане
всё запомнилось всё что было и не было
а упало и где-то пропало б
невпопад на вопрос ответив
сейчас эти книги и надписи
именем города названы энский текст
фотографии напечатаны
и дети проходят в школах
пробуют по кусочку
хлеб немнущийся первых веков поминанья
***
время ужина стол торопливо накрыт
закуски и хлеб горячее чай вино
кто-то привычно ворчит двор проходной а не дом
садятся на лавки всё новые новые гости
неловко встают у дверей спинами ищут углы
вы что в самом деле приткнулись как бедный родственник
а сесть и некуда некуда некогда некогда
не видно лиц паутинки от взгляда до взгляда
надвинуты маски нимбы с картины джотто
в час пик попали сесть совершенно некуда
никто не задержится время считают по станциям
здесь остаются те кому до конечной
осторожно двери закрываются
поезд следует только до станции энская
просьба покинуть вагоны
какой у нас длинный стол
его хватает на весь коридор барачный
на тысячи взглядов друг другу
не ты ли не ты ли не ты ли
доели хлебные крошки остыла печка
ты ближе сидишь иди быстрей разожги
***
четыре ветра идут за нами
четыре ветра зимы
спереди сзади слева справа
позёмистый бег
дыхание колкости острые пальцы
спустились долго ли коротко
пере-ходили-езжали
меняя стороны света
голоса в разговоре срывая
и чьи-то и наши руки гладили
клюв гребешок петушиный
собачий нос
матросский флажок
на площади революции
когда поднялись в даунтаун
на первой минуте
казались громкими голоса
как в августе первый холод
пустосторонний свет
ветра примолкли
воротники поднялись
(до)(после)
I
был не звук
подражание звуку
его не вычерпать
из глубины
замутнённого горла
проглотили в припадке
что-то бескостное скользкое
не-моё и немое
так и не опознали
на детской
крестильной ложке
осталось чужое имя
II
однажды начнётся осень
может быть сразу зима
неизвестно
своими словами услышали
так бывает
время сейчас такое
III
в панцире
ороговевшего страха
с горбиком не-жития
шла по вагону метро
в картонном стаканчике
сберегала рубли
кажется жизнь
никто и не смог догадаться
IV
брошены кости
зрачки перебегают
по граням
многие многие
fetzen
покрытые инеем
на чёрно-белых
цветных страницах
подтаявших книг
утеряны faces
город их ищет
вращает фасеточным глазом
ты знаешь в китае
император китаец
и подданные китайцы
к чьему же лицу
причислят тех чьи имена
остались в снегу
