Инна Домрачева // Мама, не учи меня бояться

Стихи Инны Домрачевой полны лирической эмоции и собственной смелой правды, не прячущейся за сложными филологическими конструкциями, которыми частенько грешат современные поэты. Многим кажется, что чем сложнее семантический рисунок текста, тем интереснее, но это далеко не всегда так. Редкий автор не упустит главного – того самого волшебства поэзии – гонясь за внешними эффектами. Инна Домрачева находит этот баланс, золотую середину между внутренним контекстом и способом его подачи, не утяжеляя текст, но и не упрощая его. Но что важнее всего – у этих стихов есть нерв.

Яна-Мария Курмангалина

Инна Домрачева родилась в 1977 в Свердловске. Выпускник факультета журналистики УрГУ (ныне — УрФУ). Живёт в Екатеринбурге, занимается копирайтингом. Публикации в журналах «Знамя», «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «Плавучий мост», «День и ночь», «Новая реальность», «Белый ворон», в изданиях «Лучшие стихи 2011 года. Антология», «Антология современной уральской поэзии» (3,4 тт.), «Поэтический атлас России», альманах «Паровозъ». Автор книг «Обечайка» и «Лёгкие». Лауреат конкурса им. Н. Гумилёва «Заблудившийся трамвай», дипломант Волошинского конкурса.

Инна Домрачева // Мама, не учи меня бояться

***

Смотры, театры, перчаточки девичьи,
Всё, как при папеньке заведено.
Юра, не спрашивай Павла Андреича,
Есть отвратительней смерти кино.

Видел и сам, а подробнее надо ли?
В ямы помойные лучше не лезть.
Пахнет спиртным, нафталином и падалью
Вся эта их офицерская честь.

В пьяном Болконском разбуженный Долохов
Крестится мелко империи вслед,
Мазью колёсной, суглинком и порохом
Пахнет Советов холодный рассвет,

Жаждой свободы и вольности спаянный
Сон на дерюжном боку вещмешка…
Кажется, грязь эта чище и праведней.
Веришь ли, Юрочка, — это пока.

Годы, как зубы молочные, выпали,
Век, обезумев, пускается в пляс.
Ты пожалеешь о сделанном выборе,
Что бы ты, мальчик, ни выбрал сейчас.

***
Темней, и шум всё монотонней,
И вечер фарами в глаза.
Гвоздями из моих ладоней
Растут уральские леса.

Январь зарылся в одеяло,
Не выключая фонаря.
Немногим, вроде, доверяла,
А всё равно, выходит, — зря.

Теперь садись на сорок третий,
Да, он идёт в двадцатый век.
Мои слова роняет ветер,
Как ёлки, воткнутые в снег.

***
В тренажёрном зале до судороги потей,
Из-за стола вставай с чувством растерянности и недосказанности,
И знай, что Джелаладдин Руми писал для людей
С избегающим и тревожным расстройством привязанности.

Адаптируем: надо беречь покой и вкушать сорбе,
Для оценки уровня заведения просить натурального лимонада
И смотреть вот на этого, который находит счастье в тебе,
А на того, который смотрит на птичек, смотреть не надо.

А что до меня, так я вообще ничего,
И все эти женские паблики чту без единой эстетской жалобы,
Только если бы Джелаладдин Руми мог любить тех, кто любит его,
Он об этом, как ты понимаешь, не написал бы.

***
В конспекте не слова сокращены,
А вымарана чувства желтоклювость.
Мне проще расстегнуть твои штаны,
Чем выговорить это «я люблю Вас».

Но каждому ничтожеству, нолю
Шепчу на ухо вкрадчиво, с оттяжкой,
Чтоб сказанное мною «я люблю»
Осталось бы заплёванной бумажкой.

Чтобы слова утрачивали вкус
И пахли паутиной, а не зверем,
Чтоб если я когда-нибудь сорвусь —
Ты мне ни в коем случае не верил.

***
Серого общажного матраца,
Ржавого ножа для овощей,
Мама, не учи меня бояться,
Я боюсь совсем других вещей.

Сдаться, промолчать, сказать «а ну вас»,
Не нащупать у печали дна,
И ещё боюсь, что не вернулась
Из чужого сумрачного сна.

Гляну — и споткнётся, уронив нож,
Но перечеркнёт дыханье стриж.
Мама, я пройду, где ты погибнешь,
И умру, где ты перелетишь.