Дмитрий Калмыков, автор таких уважаемых журналов, как «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», в какой-то момент исчез с литературных радаров. А спустя несколько лет вдруг обрёлся причудливым, с привкусом магического реализма, образом на другой стороне мира — в Венесуэле. Теперь он живёт там и переводит местных писателей. Один его перевод мы и представляем. Рассказ совершенно очаровательный, со свежим, сочным языком. Чуть ли не каждая фраза заставляет улыбнуться, вызывает желание прочитать её ещё раз, смакуя и будто пробуя на вкус. Передать и не растерять этот колорит при переводе — непростая задача. «Слава Мампораля» — извечная история непримиримой розни соседей: «Границы порождают ненависть, соседство порождает вражду». Увы, её актуальность не только не падает, но растёт с каждым днём. Однако у Элоя Бланко она подана легко и с юмором, которого, как известно, боятся самые страшные демоны на земле.
Евгений Сулес
Андрес Элой Бланко родился в 1896 г. в городе Кумана, Венесуэла. В ранней юности переехал в Каракас. Первый же его поэтический сборник «Обрезка» (стихи 1923-1928гг.), приносит ему славу «лучшего поэта Венесуэлы».
Многообразная литературная деятельность Бланко на протяжении всей жизни плотно связывалась с политической активностью. В 1928 году он участвует в протестном движении против диктатуры генерала Хуана Висенте Гомеса, в результате его арестовывают и отправляют в печально-известный изолятор ла Ротунда. После смерти генерала Гомеса и падения его режима Элой Бланко возвращается в Каракас. Параллельно с политической деятельностью Бланко ведёт и литературную. Он публикует рассказы, стихи и статьи в центральных периодических изданиях страны — «Эль Насиональ», «Эль Паис», «Эль Универсаль» и в юмористическом издании «Синяя черепаха». Кроме того, в 30-х Элой Бланко пробует себя в качестве драматурга.
В 1948 году случается новый поворот в жизни писателя. Его бывший учитель и почитаемый поэт Ромул Гальегос становится Конституционным Президентом Республики, а сам Бланко его советником. Политическая власть поэта продержалась всего девять месяцев. После военного переворота 24 ноября 1948 года Элой Бланко вынужден бежать из страны. В 1949 году умирает его мать, Элой Бланко пишет пронзительную поэму «Год света твоего», которая осталась одним из главных его поэтических творений. Поэма издаётся в Мексике в 1950 году. Спустя пять лет Андрес Элой Бланко погибает в автокатастрофе в возрасте 59-ти лет.
Дмитрий Калмыков. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького, отделение прозы, семинар В. В. Орлова. Лауреат Волошинской премии 2012. Публикации в журналах «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Волга», «Гвидеон»; альманахах «Тверской бульвар, 25», «Повести Белкина», «Кольцо А»; сборнике коротких рассказов «Жить» (издательство Эксмо).
Андреас Элой Бланко // Слава Мампораля (перевод Дмитрия Калмыкова)
«Приезжайте сами». Приезжайте, чтобы хоть немного почувствовать, сколь полнокровна моя жизнь в Мампорале. И не рассказывайте мне, что жизнь в деревнях — тягомотина, а в городах — бьет ключом. «Этого я не могу принять». Не далее, чем вчера, я написал эти слова в письме Адриане, своей отважной подруге. И добавил: «Мампораль, уж вы как хотите, для меня — мировая столица. Сейчас в эти дни, на мой взгляд, Мампораль — центр мироздания».
В столице ничегошеньки не знают об ураганной динамике, насыщенности головокружительной жизни Мампораля. Там, в пестроте космополитизма, автоматизации, социальном расслоении и прочем, что только может быть в больших центрах, они так погружаются в новые проблемы, что забывают о горячке повседневных вопросов, об утомлении от домашних дел, о маленьких сенсациях, об обоюдных стычках, которые по горло насыщают деревенскую жизнь, уравнивая ее с удушливой жизнью мегаполисов. Думать иначе, значит отрицать простой факт — микроскоп открывает столь же кипучую вселенную, что и телескоп. Мампораль — «самый динамичный» город из известных мне. И я утверждаю, что, узнав Мампораль, я узнал целый мир, и как же хороша жизнь, когда знаешь целый мир!
За прошедшие тридцать дней в поселении случились поистине сенсационные события разного рода. И каждое из них задевало и приводило в движение общество во всей полноте. Такое невозможно в больших городах. Кристаллизация события в коллективной сущности, единодушность чувства. Весь Мампораль в каждом событии Мампораля.
Сенсационные происшествия последних дней можно было бы классифицировать по насыщенности и по характеру. Однако я утверждаю, что даже самые проходные и банальные случаи, потрясают всё население, от ранчо до ранчо и по всей протяженности земляной улицы города. Подлинно мампоральские политические дела не перекликаются с национальной политикой.
Для местных национальная политика весьма тёмная наука, практически из области сверхъестественного. Для Мампораля Властьимущие Страны — это что-то очень серьезное, оторванное от местечковых нужд. Где же по-настоящему бьётся живой нерв крестьянства, так это в обсуждении большого домашнего события. Глава Мампораля, его Секретарь, Судья и Шеф Полиции — старосты, олицетворяющие родину. Приезд же большого начальника — это родина, олицетворяющая старосту.
Последним политическим эксцессом был жаркий, клокочущий спор между Судьёй и Секретарём Управы. Секретарь «цапнул револьвер». Мужчины забрались на навозные кучи, женщины звали своих мужей и сыновей, по всей улице раздавался звук падающих засовов. Но приехал городской Глава, и оказалось, что прав Судья. Секретарь отступил потихоньку, а девушки пожирали его глазами.
Общественным скандалом стало изнасилование малютки со старой фермы Гарабунда. Оттуда привезли разодранные и окровавленные панталончики.
Что и послужило поводом к моему приезду. На месте никому и ничего не объяснили, для чего я приехал. И целую неделю люди с опаской меня обходили. В конце концов, пришлось делать официальное заявление. Я прибыл для выяснения дела об изнасиловании. После шести дней расспросов я повязал Франциско Сьерру и отправил в столицу штата. Народ в Мампорале меня полюбил, и я имею честь сообщить, что это местечко стало моей второй родиной. Все делятся со мной своими сокровенными тайнами. Я — консультирующий адвокат.
Однако же главным событием месяца стала встреча «Мампораль Атлетик Клуб» с «Девятью звёздами» из Манати. С давних времён партизанской войны не бывало здесь такой экзальтации. Без преувеличений. Всякий кто знает Мампораль и Манати прекрасно поймёт, какое там было кипение.
Мампораль и Манати — соседние города. Между городами шесть лиг. Долгих и непримиримых лиг. Манати для Мампораля то же, что сеньор Муссолини для сеньора Модильяни или то же, что сеньор Фриас для сеньора Хуана Рамоса.
Манати — католики, Мампораль — гугеноты, Манати — ахейцы, Мампораль — троянцы, Манати — сам Дьявол, Мампораль — посланцы Господа.
Не так уж странно наблюдать ненависть меж двух соседних селений.
Лучше сказать, странно было бы её не обнаружить. Границы порождают ненависть, соседство порождает вражду. Во многом это зависит от значимости одного селения в отношении другого. Эль Вайе не может ненавидеть Каракас, потому что Каракас гораздо важнее, чем Эль Вайе. Арганда может ненавидеть Чинкон, но Чинкон не может ненавидеть Мадрид. Мампораль и Манати могут ненавидеть друг друга, но не могут ненавидеть Калабосо. Мампораль и Манати ненавидят друг друга, как ненавидят друг друга шофёр доктора Пауля и привратник министерства в Швейцарии, или как могли бы ненавидеть министерша и жена доктора Пауля.
Ненависть между Манати и Мампоралем имеет глубокие исторические корни, и порой переживала невероятное ожесточение и спорадические кризисы. Тут всё дело в соперничестве, в неуправляемых позывах раздражения. Однажды дело было в священнике. В Манати служил премилый старичок, покладистый, словно шёлковый. В то же время в Мампораль прислали молодого священника, надушенного и галантного. Он пел романсы и арии из опер, читал наизусть «Смеяться рыдая», а службу вёл с изяществом вышедшего на пенсию тореадора. Манати взревел в небеса. И вот, люди без устали травили старенького, смиренного священника, чуть не пуская в ход батоги, и не успокоились до тех пор, пока не заполучили в свой приход щёголя, который декламировал «Розу садовника».
В другой раз правительство решило пустить через Манати шоссе. Ни один мампоралец в жизни не ездил по дороге. Все сплавлялись по реке Апуре, что удлиняло путешествие на пять дней.
В один прекрасный день в Манати привезли пианино. Каждый манатинец, один за другим, присаживался к пианино и играл пьесы, по громкости исполнения можно было подумать, что предназначались они для жителей Мампораля. Пятнадцать дней спустя в доме Дамиана Роблеса из Мампораля стояло сразу два пианино.
Дошло до того, что по несчастью во время грозы в Мампорале ударила молния и загорелось разом три дома.
В Манати ликовали:
— С Мампоралем покончено!
Однако несколько дней спустя всплыло страшное обстоятельство — Мампораль привлёк внимание национальной прессы. В газетах Калабосо, Сан Фернандо и даже в крупных изданиях столицы Республики писали: «Катастрофа в Мампорале…», «Из-за повреждений в Мампорале…», «Объединение “За Мампораль”…». В Манати забили тревогу и вскоре четверо «филантропов» предложили сжечь свои дома во время следующей грозы.
Как-то раз, в оба города прибыл циркуляр президента страны. Долгое время Магистрат рассматривал необходимость создания в наиболее отдалённых селениях инициативных групп, для реально ощутимого улучшения жизни на местах. «Помогай себе и Господь тебе поможет», — словно бы наставлял этот документ, когда советовал малым объединениям не ждать предписаний из столиц штата или страны, а позволить им заняться трудами более срочными, самим же активизироваться, собственными руками осуществлять небольшие завоевания в таких областях как общая санитария, благоустройство и образование, которые остаются в ведении рабочих коллективов. Заканчивался документ рекомендацией местным властям и обществу в целом по созданию Групп поддержки, «которые станут постоянным побудителем, всегда открытым клапаном для инициатив по достойному труду…», и которые покроют «срочные нужды на местах».
В результате в Манати была создана группа, в соответствии с полученным циркуляром. Именовалась она «Группа поддержки Манати» и включала в себя предпринимателей, скотоводов, аграриев и представителей власти. Лучших в своей области. Цели её, опубликованные на желтом летучем листке, были весьма похвальны и выражались предельно ясно: «Неусыпно бдеть прогрессивное развитие селения, покрывать основные потребности, приводить в жизнь неординарные инициативы и в целом горделиво держать Манати на высоком уровне привилегированного города, каким он стал благодаря своим трудолюбивым сынам».
Мампоральцы дождались резолюции группы из Манати и, ознакомившись с их программой, выпустили свою. Их группа называлась «Прогрессивная группа округа Мампораль». Выпущенная листовка содержала подзаголовок — «Слава Владыке Нижних Равнин!». «Цели, к которым стремится эта группа, — гласила листовка. — Таковы: продолжение непрестанного возвеличивания нашего любимого Мампораля, юного султана Нижних Равнин. Нашими усилиями да накроет несущийся шквал Прогресса отрадные улицы привилегированного селения, чтобы виделось оно ещё величественнее, стоя на основании Привилегированного Города, каким он стал благодаря своим трудолюбивым и героическим сыновьям. Да здравствует Мампораль!».
Хоть до дела так и не дошло, всё же иногда звучали намёки. В день провозглашения резолюции бакалавр Мирабал Вийасмиль в своей чрезмерно порывистой речи даже сказал: «Прогрессивная группа округа Мампораль станет той рукой, которая вывернет красноречивую изнанку тупорылых и злокозненных соседей…».
Было ещё так, принимать роды у одной дамы из Манати пригласили Теобальдо — акушера из Мампораля. Тип мерзкой наружности, весь перекрученный из-за травмы позвоночника, косоглазый настолько, что один его глаз смотрел на Мампораль, а другой выворачивал на Манати. И пошёл Теобальдо расхрястанной походкой и прибыл в Манати. Когда же прошла родовая агония и на свет появился новый манатиец, кто-то сунул нос в спальню и спросил:
— Кто там, Теобальдо? Девочка или мальчик?
Теобальдо, повивальник из Мампораля, покачивая на руках крепкого мальчугана, проговорил ясно и умильно:
— Девочка, как всегда.
Чуть на смерть его не пришибли. Однако, вернувшись в Мампораль, Теобальдо, сквозь известного рода смешки, рассказывал, как «умыл» этих «гомосеков» из Манати.
Столкновение двух бейсбольных клубов стало самым напряженным событием. Первую игру выиграл Мампораль с тридцатью двумя пробежками против двадцати, не говоря уже о двадцати семи хитах, выбитых мампоральцами. Вторая игра, сыгранная в Манати, осталась за «Девятью звёздами» и счёт по матчам уровнялся. Третья — решающая игра, осталась незавершённой. Когда мампоральцы увидели, что проигрыша не миновать, то заварили крутую кашу. Лучше рассказать, как оно было.
В восьмом иннинге Манати вел со счетом тридцать девять пробежек против двадцати трёх у Мампораля. Игрок Мампораля хотел занять вторую базу, но кэтчер принял сильный и точный бросок, тем самым заблокировав базу, и, крепко стоя на ногах, поджидал бегуна. Мампоралец улучил момент и с разбегу жестко боднул в грудь своего противника. Тот покатился, выронил мяч и стал изрыгать кровь изо рта и носа. Тем временем бегун прошёл третью базу и завершил пробежку, сделав хоум, где его остановил судья.
— Вы в ауте!
— Как это — я в ауте? Ваша бабушка в ауте!
— Но вы…
— Минуточку, — вмешался капитан мампоральцев. — Что происходит?
— Сеньор в ауте.
— В ауте? Вон тот заблокировал пробежку?
— Нет, сеньор. Его боднули.
— Правильно сделали.
Люди собирались в грозную толпу. Манатинцы сбились в кучу, держа биты наготове. Судья — настоящий мужик, крикнул:
— Объявляю игру завершённой в пользу «Девяти звёзд»!
— «Девяти звёзд»?! Сейчас ты увидишь всю тысячу звёзд и небо в алмазах, гадёныш!
И врезали ему битой так, что судья повалился на спину, истекая кровью даже из ушей.
В разгар заварухи появился Глава Города. Страсти поутихли.
— Что ж, друзья мои. Игрок со второй базы не в ауте, потому что другой его выпихнул, и он отправится в полицию. А тот, кто ударил битой судью, он — в ауте, и тоже отправится в полицию. Игра откладывается по причине дождя. Чемпионат будет завершён в другой день.
Под палящими лучами солнца игроки «Девяти звёзд» пешком возвращались домой. Но вот что сказал бакалавр Мирабаль Вийасмиль:
— Если Мампораль проиграет, то небо упадёт на Землю!
Новость, пришедшая в Мампораль, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Не было ещё прецедентов подобных этому. На главной площади Манати, 19 апреля будет установлен бюст полковнику Хулио Рондону — национальному герою, славному войну Великих Равнин и уроженцу Манати.
Абсолютное отчаяние. По-другому и не скажешь. Внезапная катастрофа поразила Мампораль, всю ночь город стоял унылый и опустошенный, отброшенный на тысячу лиг от своего ненавистного соперника.
И ведь всё ясно, в Манати есть площадь и есть бюст, потому что есть свой герой. А у Мампораля нет героя, у Мампораля нет славы, у Мампораля ничего нет!
В Мампорале есть площадь, но до сего момента никто и не думал использовать её иначе как для ярмарок, стоянки ослов и ночных прогонов скота. Конечно, в ином случае можно было бы подумать об установлении памятника Боливару или Паэсу… Но против «особенной» славы, против «местной» славы, против славы «по рождению» ничего не сделаешь.
Прогрессивная Группа округа Мампораль собралась на заседание. В виду тяжести ситуации член собрания Франциско де Паула Вера выразил мнение: «не допустить любыми средствами воздвижения омерзительного бюста Хулио Рондона».
Глава Города запротестовал именем свободы личности и добавил в конце:
— Кто ж вам запрещает иметь кого-то своего? У нас в Кароре есть Педро Леон Торрес.
Бакалавр Мирабаль Вийасмиль — секретарь Группы, при поддержке Антонио Карама, мампоральца сирийского происхождения, предложил «оспорить у Манати честь считаться местом рождения полковника Хулио Рондона, славного борца за Независимость и отыскать указания на то, что родился он в Калабосо».
Акушер Теобальдо отверг предложение.
— Э нет, дядя, Хулио Рондон родился в Манати, это всякая козявка знает. Да и записи о крещении у них есть.
Филипе Рада скромно высказался:
— Можно было бы доказать, что Хулио Рондон был полным придурком…
— Так нельзя! — вскинулся Глава Города. — Это будет поклёп на национальную честь.
— Значит и говорить не о чем… Что тут поделаешь?
— Есть кое-что… — закинул удочку Теобальдо.
— Что именно?
— Ну… Бюст…
— Бюст? Чей?
— Я не знаю. У меня дома стоит бронзовый бюст, вот такой здоровенный… Уже много лет.
— Но кому это бюст?
— Я не знаю. Может, Рохасу Паулю из Андуэсы… Я не знаю. Или Варгасу.
— Ну а на кого он похож?
— Ни на кого. Вот в этом будьте уверены. Двадцать лет он стоит в углу спальни моей старушки. Не знаю, как он там оказался. Но что совершенно верно — он ни на кого не похож.
— Ага! — воскликнул бакалавр Мирабаль Вийасмиль. — Мы спасены! Ура Мампораль! Ура Мампораль! Ура Мампораль!
Теобальдо вторил:
— Ура Мампораль!
И это «Ура!» в устах повивальника Мампораля звучало как крик новорожденного, как появление на свет героя.
19 апреля, в тот час, когда над Манати гремел салют, приветствуя первый бронзовый бюст полковника Хулио Рондона, храброго уроженца Равнин, здесь, на чистой, залитой солнцем площади Мампораля, Глава Города потянул белую простыню и открыл сверкающий бюст строгому мужчине в простом цивильном платье. На пьедестале блестела надпись, немудрёная и благородная:
Благодарный Мампораль своему Благодетелю.
