В поэзию Каната Омара хорошо вслушиваться. Имеющий чуткое ухо, даже не читатель, а слушатель, почувствует в строках этих стихов и отголоски европейской культуры, и звучание востока, и ноты русской культурной традиции. Мы услышим и музыку слов, потому что для автора она, судя по всему, является не менее важным инструментом созидания стихов, чем образ, идея, структура. Думаю, что поэзия для Каната — это стремление к некоему надмирному диалогу, когда взор всеобъемлющ и можно «говорить о невозможном», неважно, на каком языке.
Яна-Мария Курмангалина
Канат Омар, поэт. Родился в 1971 году. Окончил Санкт-Петербургскую Академию культуры по специальности режиссер кино. Автор пяти книг стихов. Публиковался в журналах «Аполлинарий», «Арион», «Балкон», «Воздух», «Волга», «Дактиль», «Двоеточие», «Лиterraтура», «Новая Юность», «Носорог», «Простор», «Трамвай», «Цирк Олимп+TV», «Эмигрантская лира», «First Class», «TextOnly» и др. Участник антологий «Явь и сны: Новая поэзия Казахстана», «Освобождённый Улисс: Современная русская поэзия за пределами России», «Солнце без объяснений», «Как становятся экстремистами», «Антология анонимных текстов», альманахов «Графит», «Прогулка», «Сквозь свет», «Na barje», «Poesia A Sul». Пишет также прозу, переводит с английского и казахского языков. Произведения переведены на английский, испанский, казахский, китайский, немецкий, португальский, сербский и французский. Участник литературных фестивалей в Бельгии, Германии, Казахстане, России, Франции и США. Редактор международного полилингвистического журнала ANGIME, который выпускается с 2020 года группой независимых редакторов. Живет в Астане.
Канат Омар // Никто никуда не уходит
***
говорить о невозможном
каким-то мёртвым языком
которым только мертвецы
только и могут
и звери птицы насекомые
рыбы и невидимые
и отправлять в дрожащий хор
над головою у беззвучных
лучащихся сквозь людоедский
рык
разъярённое немотство
***
скелеты листьев всплывают из-под воды
помутневшие стёкла серых историй
выуженных из речки умирающего леса
прячущейся от близоруких глаз
обречённых на вымирание теряющих всякие свойства
существ всё меньше поддающихся определению
вымываемых из очертаний
уже прозрачнее прозрачнейших
***
мы с тобой глядим и тонем
нету ничего
а как станет всё понятно
это мы мертвы
не прочесть беспрекословно
вырвать отодрать
от вонючей занавески
и уже шипят
***
о чём бормотать куда странствовать
сердиться обсуждать напасти
стуча коленками возя ступнями по полу
залитому лаком
когда обернёшься и вот уже нет его
с кем ещё вечером толкались и фыркали
и вот уже дом его разъедает
кислотой на глазах рушится
шар сияющего мира
болтавшийся тут между нами
толкавшийся в воздух
кувыркаясь и разлетаясь во все стороны
думая что это надолго
ошибившись как метеоролог баюкающий обиду
как примёрзшую к крайнему северу
крайнюю плоть своих опасений
острым воздухом срезая всё что держит его
отрываясь от полюса в бесконечное после
возвращаясь домой из пылающего путешествия
удаляясь из виду
Двадцать пятый кадр
светлые промежутки мелькают один за другим
по замёрзшему
местами тронутому кофейной пеной сепией марта
бежевому тротуару
следом текут и тут же испаряются
лужами невидимых чернил
тени сказали бы раньше но что теперь повторять
кашей молочной давиться кисель сосать из кастрюли
промелькнули через дорогу
от нашего дома и вот уже прочь
по промёрзшей до самого ледовитого
напоминания об атмосферных осадках
астрономических бурях и штормах любимой вселенной
или салют от богов от которых мы отвернулись
а может пустая азбука шифровка поверх фронтовой
борозды между теми и этими
криптограмма о том что
никто никуда не уходит остаются хотя бы на веках
с внутренней стороны
и ветер тому порукой
что утро опять повторится и они опять протанцуют под нашими окнами
он не забудет
Все супермодели
все супермодели учились со мной
а катарина витт в зелёной шапочке мелькала на всех переменах
во всех отражениях стеклянных дверей
шаловливой счастливицей
готовой вылететь из школьных стен на тревожный лёд скуластой сибири
на виду у всех остальных невероятных девчат
танечки саши балжан сании настасии синди риты джулии светы
и всех остальных
кого не назвал только чтобы их не тревожить
спустя столько лет
и кому благодарен за всё что случилось потом
только им
им одним
не хрестоматиям же пустоголовым
