Читателя «Белых тепловозов» – второй поэтической книги Андрея Пермякова, вышедшей в 2018 году, – новая подборка стихотворений, должно быть, удивит. Эти шесть текстов оставляют непростое, светлое и глубокое, как «лучики в подвале», а главное – антиномическое впечатление. Перед нами одновременно и знакомый, и неузнаваемый автор. Так сталкиваешься спустя жизнь с человеком, с которым был близок когда-то, и воспринимаешь его сразу в двух ипостасях: новой личности, с которой предстоит знакомиться с чистого листа, и прежней – бесповоротно родной. Антиномии прошивают и саму материю этих стихов, допуская утверждение двух несовместимых вплоть до взаимного исключения тезисов в один момент времени. Оказывается, можно стоять на земле и лететь налегке, а воздушное равно безвоздушному.
(Читать рецензию «И времени больше не будет» полностью)
Оля Скорлупкина
Андрей Пермяков родился в 1972 году в городе Кунгуре Пермской области. Окончил Пермскую государственную медицинскую Академию. Жил в Перми и Подмосковье. В настоящее время проживает во Владимирской области, работает на фармацевтическом производстве. Стихи, проза и критические статьи публиковались в журналах и альманахах «Абзац», «АлконостЪ», «Арион», «Вещь», «Воздух», «Волга», «Вопросы литературы» «Знамя», «Графит», «День и ночь», «Новая реальность», «Новый мир», «Октябрь» и др. Автор книг стихов «Сплошная облачность» (2013), « Белые тепловозы» (2018), а также трёх книг прозы. Лауреат Григорьевской премии (2014).
Андрей Пермяков // Покров
Перед осадками
Тихие стояли тихие недели.
На земле стояли, налегке летели.
На земле стояли, лапами качали.
Тихие недели — малые печали.
Тихие недели — время электричек,
комнатных девчушек, маленьких привычек,
журавлиных точек, муравьиных кочек,
золотых печурок, торопливых дочек.
Тихие недели даром пролетели.
Птицы не успели, рыбы не доели.
В слове «неужели» листья порыжели.
Люди что-то пили, люди тихо пели.
Без великой цели видные едва ли,
тихие недели тихо бытовали:
лютики в портфеле, лучики в подвале.
Плыли еле-еле — над водой летали.
Жили, как умели — плохо помирали.
Иллюзия
Не вечер, но сплошная благодать —
покой и воля.
Кукушка нарушает, так сказать,
нейтральность семантического поля.
Автомобиль, красивый, как баран,
ныряет на холме, ещё ныряет.
Двумя ногами трогает туман
и пропадает.
Так, будто старый шмель ушёл в кристалл,
Так, будто выбыл во вторую лигу.
Так, будто Тот[1], что нас ещё читал,
захлопнул книгу.
Краткое содержание
I.
— Понимаешь, чего наделал, да?
Оставалась самая ерунда.
Червь тебе в пищу был дан.
А ты его сам подкормил!
С ним теперь тысячи лет напролёт…
Тысячи лет напролёт теперь его сокрушай.
Ты мне по-прежнему мил,
Но всё же вали, не мешай.
II.
— Дал ему такой предмудрости лоб,
А он беспримерно глуп.
Истинно сам про себя говорит — повапленный гроб.
И коры ливанского дуба луб.
Мизинцем чуть шевельнёшь, а у них — потоп.
Чтоб я ещё хоть бы раз. Вот чтоб…
III.
— Ну, говори, Кадмон.
Сына?
Чего ты молчишь, Кадмон?
Думаешь, Сына?
Далее — тишина.
Сына — так Сына.
Эпоха сна.
В листопад
Воздушный всё равно как безвоздушный
Там, за рекой на расстоянии руки.
Преодолимый, матовый, послушный,
Передающий частые шаги;
Неслышные шаги по верху вод
Неуловимые ничем есть свет бесценный.
А взглянешь чуть подробнее, и вот —
Пустое множество, пейзаж обыкновенный.
Но самый воздух предсказуемо красив.
Да, самый воздух. Атмосфера. Ничего.
Ходила Дева по Святой Руси,
Искала Дева Сына своего.
Минутка
Человек сочиняет письмо и вдруг зависает.
Пальцы как лапки тарантула бегают над клавиатурой.
Начинает письмо вдругорядь и снова бросает.
Моргает, вернее — дёргает глазом, ругается дурой.
Затем улыбается, быстро печатает, делается такой,
точно он юный и мудрый; точно всё просто.
Точно его молитва вдруг получила прямой,
тёплый, смешной, однозначный и отрицательный отзыв.
Инфаркт
Или метафорически —
самолёт оказался одномоторным.
[1] Да, тот Тот — покровитель знаний, изобретатель письменности, начальник Луны.
