Прозу Татьяны Пушкаревой населяют странные люди. Они любят странные вещи, совершают странные поступки, вокруг них происходит странное. Причем все это оказывается невероятно естественным — ну, странные, «а не странен кто ж?» И, конечно, подобного эффекта можно добиться исключительно такой странной, я бы даже сказала, загадочной и таинственной штукой, как талант. Да, всё это очень странно…
Надя Делаланд
.
Татьяна Пушкарёва — филолог, выпускница Ростовского государственного университета (ныне ЮФУ), поэт и прозаик, детская писательница, фотограф. Публиковалась в литературно-публицистическом журнале «Новый журнал», в журнале ПОЭtree freeДОМ, в литературно-художественном альманахе «Артикуляция», в онлайн-версии журнала «Этажи», журнале «Четырёхлистник», сборниках «Шальные истории», «Одна женщина, один мужчина». Лонг-листер поэтической премии им. А. Левитова (номинация «Поэзия. Мастер», 2024) и премии «Лёгкое перо» (2021), шорт-листер писательского конкурса издательства «Настя и Никита» (2022). Одна из создательниц центра арт-терапии «Делаландия», участвует в работе одноименного издательства и руководит отделом технической поддержки.
.
Небольшие странности Москвы и её обитателей
.
Таганская
Весь июль Анна Степановна выделила под прощание с метрополитеном, потому что нельзя начинать новую жизнь, не расставшись со старой. А начинать придётся. Сын решил, что хватит ей куковать в Москве одной. Калифорнийская Пасифика ничем не хуже: внуки, фрукты, океан. Только метро нет. А метро Анна Степановна любила. С самой первой поездки. Тогда её, пятилетнюю, повезли знакомиться с англичанкой. На «Октябрьскую». Англичанка оказалась поддельной. Какая-то Марианна Владиславовна, высокомерная и недобрая. Стерильная чистота её квартиры дополнялась всегда приоткрытым окном. Аня мёрзла, скучала, ёрзала. Даже хотела попросить маму больше не возить её на занятия, но тогда не будет и весёлого ребристого эскалатора, гулких станций, налетающего из туннеля поезда, влажноватого глубинного тепла — всего, что так нравилось ей в этом подземном городе, в этой изнанке столицы.
Её настоящий роман с метро начался позже, в средней школе. Она побывала на всех без исключения станциях и пересчитала все колонны на них. Гуляла по переходам. Перекликалась с эхом. Около года развлекалась игрой «поверни направо», по правилам которой нужно идти за выбранным в вагоне человеком до тех пор, пока он не свернёт налево. Однажды, увлёкшись, Аня преследовала даму в забавной шляпке до самой её квартиры и потом едва нашла дорогу обратно. Иногда она писала сочинения, наворачивая круги по кольцевой. Читала, приткнувшись на коротком трёхместном сиденье в конце вагона. Навещала аммонит на «Библиотеке имени Ленина» и вела перепись окаменелостей, встречавшихся в облицовке. Метро могло научить, порадовать и удивить в любой день.
С будущим мужем она познакомилась 30 декабря 1975 года. В тот день открыли четыре станции на Ждановско-Краснопресненской. И пока все варили холодец, резали салаты и разыскивали лимоны к коньяку, Анна поехала осматривать «Сходненскую» — третью односводчатую станцию. О, прекрасную. Просторную, гулкую и светлую. Её соседок с колоннами тоже не оставила без внимания. На «Планерной» в вагон заскочил крепкий парень, улыбнулся, поздравил с наступающим новым годом и протянул мандарин — самый вкусный в её жизни. На «Тушинской» он уже учил её, как запомнить порядок станций на любой ветке. Рецепт подразумевал составление нелепых историй, включающих названия или ассоциативные прозвища станций. «Например, — начал он прямо с того места, мимо которого они только что проехали, — тушка щуки приплыла на Октябрьское поле, полежала и побежала строить баррикады с Пушкиным на Кузнецком мосту». От хохота она не могла слушать дальше, но и спустя 45 лет могла безошибочно назвать тогдашний порядок станций на этом отрезке фиолетовой ветки: «Тушинская», «Щукинская», «Октябрьское поле», «Полежаевская», «Беговая», «Баррикадная», «Пушкинская», «Кузнецкий мост».
Шесть лет спустя он уехал строить метрополитен в Питере, да так и не вернулся к жене и сыну. Анна Степановна после этого год не спускалась в метро. Обижалась. И, кажется, до сих пор не простила измены. Одиночество, которого она не знала до этого расставания, с годами росло и ширилось, как будто развод был крохотной семечкой, ростком, постепенно превратившимся в раскидистое дерево сиротства и оставленности. Анна Степановна сосредоточенно размышляла о связях между событиями прошлого и настоящего. Распутывала клубок своих чувств, вынимала из него тоску и отчаяние, без сожаления расставалась с былыми бедами. Из задумчивости её вывел вопрос.
— Разрешите присесть с вами?
Анна Степановна подивилась такой галантности — всё-таки метро предполагает, что каждый садится на свободное место, не интересуясь мнением потенциального соседа — и внимательно посмотрела на вопрошающего. Примерно её возраста, высокий, седой и такой тощий, что походил на подростка. Но костюм, эспаньолка, не новый, ещё крепкий портфель.
— Пожалуйста, — ответила она, изобразив лёгкую попытку сдвинуться правее. Он переложил портфель из руки в руку, остался стоять и продолжал смотреть в лицо Анне Степановне. Она полувопросительно улыбнулась.
— Извините, — мужчина всё-таки сел. — Извините, я понимаю, что это глупо и никто так не делает. Но не могли бы мы с вами познакомиться?
Он выглядел таким взволнованным и смущённым, что сходство с подростком усилилось. Не покраснел он, видимо, только потому, что у человека за 70 и такой худобы сердце не могло быстро пригнать необходимый объём крови к лицу.
— Вы не подумайте ничего плохого, — он уронил портфель, подхватил его, — я приличный человек, преподаватель, с лекции еду. И знаете, — тут он всё-таки покраснел, — у вас такое лицо… Я, знаете, искусствовед… у вас лицо… Я уверен, старые мастера писали бы вас. Вы похожи на Дульсинею, — он запнулся, когда механический голос перекрыл его горячечную тираду: «Станция “Таганская”, следующая станция “Курская”», — на Дульсинею Таганскую. И неважно, возраст здесь совсем неважен, ибо в ней воплощены все невероятные знаки красоты, коими… Я вообще, когда вас увидел, хотел сделать вам предложение. — Выпалил он скороговоркой, окончательно смешался, встал. — Простите. Я не хотел вам помешать.
— Да, — сказала Анна Степановна в узкую спину, — я согласна.
.
Небольшие странности Москвы и её обитателей
Лёгкую страннинку можно найти в каждом. Костя не был исключением. Он питал слабость к чужим разговорам. Он слушал старушек в автобусе. Он согласно кивал девчоночьим голосам в парке. Он внимал, как бухарики в подъезде выясняют отношения. Везде он находил, чему удивиться. В сети он подписывался на сообщества, группы и блоги, в которых люди рассказывали о подслушанных беседах.
Метро Костя не очень любил — там почти ничего не слышно. Обрывки реплик растворялись в грохоте поездов, многократно усиленном стенами тоннелей. А ведь метро — это несколько миллионов пассажиров ежедневно. Какой простор для слуха. И Костя нашёл решение: направленный микрофон, встроенный в наушники с подавлением низкочастотного шума, звукозаписывающая программка на телефон — готово. Всех расходов — меньше 30 баксов, слава китайским умельцам!
Когда миниатюрная шпионская система была собрана, Костя дождался выходного и с утра отправился в подземные глубины. Микрофон делил мир на сектора, будто нарезал на куски именинный пирог. Стоило повернуть голову, и в ухо начинал литься совсем другой поток речи. В подземном переходе Костя остановился, чтобы настроить громкость своего устройства: шаги и шарканье ног создавали ощущение беспрерывно ползущей по пятам змеи.
Костя шёл по пустоватому вагону, слегка поводя головой то вправо, то влево. Подростки обсуждают футбольный матч. Не интересно и слишком много мата. Женщина ругает дочку за очередную потерю сменки. Скучно пилит, без задора. Парень шепчет подруге непристойности, она отвечает ему тем же. Ох, ребята, вагон не подожгите. На последней короткой лавочке сидели два мужчины. Коренастый брюнет в хорошем пальто и невнятный мышастый дрыщ.
— …Нет, никаких разборок. Продолжай наблюдение. Информатор, видимо, сливает и нам, и конкурентам.
Ого! Неужели пресловутая русская мафия? Не каждый день попадёшь внутрь настоящего детектива. Костя уселся напротив мужчин, которые хорошо вписывались в «кусок» звукового торта. Они же, как нарочно, больше не проронили ни слова. На станции мышастый подхватил сумку, стоящую на полу, и вышел. Костя разочарованно вздохнул. Целый перегон он скучал и подумывал сменить местоположение. Но тут к брюнету присоединилась женщина. Джинсы, куртка, незапоминающееся лицо без макияжа. Только коленки какие-то квадратные. Она тихо заговорила. Костя замер: язык был незнакомый. Не английский, не немецкий, не испанский. Кажется, вообще не человеческий. Он походил на стук земли о крышку гроба: отдельные слова гулко падали и раскатывались дополнительными шелестящими звуками. Костю передёрнуло. Спустя две станции женщина сменилась миниатюрным существом неземной красоты, абсолютно андрогинным. Оно не стало садиться, подошло, поставило у ног брюнета переноску, из темноты которой фосфоресцировали глаза, и ушло. Жаль, ничего не сказало. Молчал и лысый дядька с забавными оттопыренными ушами. Он разместился рядом с брюнетом, закрыл глаза. Брюнет как будто хотел принять телепатограмму и немного подался к нему, «послушал», кивнул. Дядька медленно удалился. Позже явился лысый детина под два метра. Он плюхнулся рядом с брюнетом:
— Этого доставить? — он легонько пнул переноску.
Мужчина кивнул.
— Особый режим или обычный? Охрану заказывать?
— Заказывай. Он хитрожопый.
— Но-но, полегче, — злобно прошипел кто-то из-за сетки.
Костя не выдержал и рассмеялся. Это какой-то розыгрыш наверняка. Скрытая камера. Интересно, где она? Костя улыбался от уха до уха и вертел головой. Их должно быть несколько. Дрыща и иноязычную женщину хорошо бы снимать у него из-за спины, а бесполое существо и зверька с точки пониже и параллельно поручням. Да и вагон неспроста такой пустой. До этого Костя напряжённо смотрел в телефон, имитируя исключительную сосредоточенность на собственных фотографиях. А теперь заметил, что рядом нет ни футбольных фанатов, ни нудной мамаши, ни горячей парочки — эти-то точно статисты, развлекали друг друга, как могли. Не сомневаясь, что на станции в вагон ввалится съёмочная группа с уже совсем не скрытой камерой, Костя впервые прямо и открыто посмотрел на собеседников напротив. Они не разделяли Костиного веселья.
— Устранить? — равнодушно поинтересовался амбал, глядя Косте в лицо чёрными глазами.
Его шеф пожал плечами:
— Квоту на этот месяц выбрали вроде. Отпустим.
— Как скажете.
Поезд дёрнулся и остановился. Двери открылись.
«Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны», — проскрежетал механический голос.
Костя полувопросительно привстал: «Я пойду?», — произнёс он одними губами.
— Иди, — разрешил незнакомец в пальто, приветливо махнув заглянувшему в вагон сотруднику метрополитена.
Пристрастие Кости к чужим разговорам после этого случая пошло на убыль. Правда, он приобрёл другую странность: ни при каких обстоятельствах Костя не спускается в метро. Немного неудобный каприз для жителя Москвы, но он справляется.
.
Инсульт
Метим псу хвост
Молли Блюм
.
Пока путь не врастёт в мышцы и кости, дорога отнимает массу сил. Нужно следить тот ли вагон поезда ты выбрала, сколько станций уже проехала и сколько осталось, куда свернуть при переходе, нет ли где кроссплатформенной пересадки и выход с каким номером окажется ближе к работе. Детали новых мест, ещё не сглаженные многодневной привычкой, требуют глаз, мозга, каждая отжимает себе внимание.
В сентябре на Марину свалилось сразу два новых маршрута. Они с мужем перевели ребёнка в другую школу: далековато, зато в классе всего 15 человек и английский каждый день. Плюс её работодатель решил завязывать с постковидной удалёнкой — сколько можно?! Сняли офис в новом месте — подальше и подешевле, уволили тех, кто не согласился с такими переменами, дали большую нагрузку тем, кто решил остаться.
Марина исполняла самую простую часть своего утреннего транспортного танца — пересадку с «Белорусской» (кольцевой) на «Белорусскую» (радиальную), когда заметила на лавке (второй от лестницы, справа) огромного мужчину. Мужичину. Он сидел, свесив тяжёлую голову так, что его затылок походил на загривок какого-то могучего животного. Да и волосы, густые, слегка засаленные, были коричневатого звериного оттенка с проседью. Ноги мощными столбами упирались в мрамор, над ними колыхался необъятный живот. Люди, окружавшие Марину, несли её к ступеням с непреложностью океанического течения. Её робкую мысль: «Может, инсульт? Потормошить его?», — унесло очередной волной, она только успела окинуть взглядом чистые туфли, небольшую кожаную сумку, какой-то пакет на коленях. Было похоже, что человек спит.
Марина весь день не могла избавиться от ощущения, что она что-то сделала не так. Работа не ладилась, офис был гадкий, старый ковролин цеплялся за каблуки, окна в нём не мыли, кажется, с момента строительства (а было это ещё в прошлом столетии), компьютер несколько раз перезагрузился без видимых причин, а коллеги, отвыкшие видеть других людей так близко и так долго, после пары рабочих часов уже не могли скрыть раздражения. Только на обратном пути, в вечерней пассажирской каше, она вдруг поняла, что весь день в голове сиял светодиод тревожной мысли и уже выжег там изрядный кусок серого вещества. Оказывается, она всё это время боялась, что великан из метро помер, а она поленилась помочь ему. Всего-то и надо было сделать два шага в сторону.
Ночью Марине приснился медведь. Бурая туша тяжело дышала, нависая над изголовьем кровати, переваливалась с ноги на ногу, несколько раз по полу клацнули когти — словно кто-то коротко и с нажимом провёл каменным ножичком по наждаку. Марина видела, как разгораются глаза на почти неразличимой башке, медленно надвигающейся на неё из тьмы, а потом почувствовала запах. Изо рта твари несло гнилым мясом, влажным теплом и землёй, не остуженной летним дождём пылью, а чёрным перегноем могильной глубины. Внутри фигуры крутилось чуть заметное серое веретено, точно желавшее вырваться. Оно звенело на одной еле слышной ноте. Звук натягивался, казалось: ещё немного выше и мир распадётся на миллионы стеклянных игл. Зверь надвигался, а она не могла пошевелиться, заледеневшие мышцы не слушались, крик не выдавливался из напряжённого горла. Морда уже почти касалась лица Марины. И вдруг медведь сказал резким женским голосом: «Вам плохо? Плохо? Вызовите скорую, человеку плохо!» Марину мгновенно облило холодным потом, тело сбросило броню онемения, она проснулась и подскочила на кровати. Три часа ночи! Спать бы ещё и спать, но куда уж теперь.
Несколько дней Марина вздрагивала от резких звуков, замечала, как стучат коготки выгуливаемых собак, принюхивалась к раковине на кухне — иногда из сливного отверстия будто бы начинало пованивать гнилью. Вот тебе и новый маршрут, вот тебе и свежие впечатления. Хоть к неврологу иди! А потом она опять увидела в метро этого дядьку. На той же лавке, в то же время. Спит. Марина выдохнула с облегчением. Следующие поездки доказали: это лавочный завсегдатай. Иногда она проходила чуть раньше или чуть позже привычного времени — и тогда не заставала его на месте. Но в 8:35 он всегда был там. Марина с усмешкой вспоминала своё прежнее беспокойство и свой страх. А там, где усмешка, там и любопытство — жадная до впечатлений зверушка. Марине в конце концов стало интересно, чем заканчивается это великое сидение. Неужели он просто встаёт и идёт дальше? Или приходит его коллега, будит и они вместе продолжают свой путь? Он ждёт женщину? Почему каждый день надо дремать на этой лавке? Неужели нельзя лишние пять минут доспать дома и не добирать каждый день в метро? Что с ним такое?!
Марина уже отвела сына в школу и шла к метро, когда позвонила коллега: в бизнес-центре ночью случился пожар, в здание никого не пускают, на работу можно не ехать. И Марина сразу поняла, как использовать свободное утро. Она домчала до «Белорусской», удовлетворённо кивнула, заметив знакомую фигуру на второй лавке. Уселась напротив и стала ждать. Как только она умостилась, радостное возбуждение, похожее на азарт прогульщика-старшеклассника, улеглось и её стало неудержимо клонить в сон. Набегающие поезда, гремящие, злые, превратились в вагончики на резиновых колёсах, мягко тюкающие по войлочному полу. Люди выталкивались из дверей в неуловимом ритме, ах нет, уловимом — волны, волны. Больше людей, меньше людей, секундная пауза, новая волна. Голова Марины свесилась на грудь, глаза закрылись, но продолжали видеть. У них даже прибавилось зоркости. Марина видела слой бетона под плиткой, арматуру, навсегда вмурованную в бетон рукавицу строителя, крысиные ходы, проложенные между любыми неплотно прилегающими слоями строительных материалов, тени самих крыс, слабые шевеления какой-то жизни в толще земли. «На такой глубине?», — удивилась рациональная часть Марины. Но её тут же смело волнение — ведь и люди в этом новом зрении выглядели совсем не так, как раньше. Через пальто и куртки, через шапки и платки, через штаны и юбки, через кроссовки и сапоги то тускло, то с победительной яркостью выступали очертанья тел. Ох не зря люди носят одежду! Тела сразу выдавали, кто есть кто. Мимо Марины шли кабаны, собаки всех видов, лисы, шакалы, рыбы (эти были особенно любопытны — им удавалось не терять равновесия, смотреть вперёд и переставлять свои хвостоноги), котов почти не встречалось, а вот разнообразные птицы прошмыгивали там и тут. А один парень со всей очевидностью был кустом. Зелёным, юным кустом на бодрых корешках. Очередной поток схлынул. Марина подняла глаза, чтобы посмотреть на своего визави, ради которого всё и затевалось. Она не сомневалась, что там будет сидеть медведь. Возможно, тот самый медведь из её сна. Но его не было. Мужская фигура колыхалась медузой, а внутри неё мелькали в водовороте вороньи крылья, волчьи хвосты, лапы, клювы, глаза, шерстяные вихри. Марине захотелось понять, что там происходит, что это за призрачная карусель. Она подошла к противоположной лавочке, вглядываясь в вихрь, но при приближении он терял резкость, распадался, так у дальнозоркого двоится в глазах, когда он пытается читать этикетку на маленькой коробке. Она наклонилась, стараясь понять, что заставляет нестись этих животных друг за другом. Сама того не понимая, подняла руку, потянулась к серому веретену — её вдруг зацепило призрачным водоворотом, по ушам ударил высокий звон, заболело, заломило в висках, три, два, раз! — выбросило из воронки, впечатало в стену. Марина открыла глаза и увидела себя на лавке напротив. В ней, замедляясь и наливаясь цветом, вился фантастический звериный хоровод, он рос и заполнял всё её тело. Марина рассердилась: чего это они хозяйничают! Надо прогнать их всех. Она дёрнулась, хотела вскочить, кинуться к себе. С колен упал пакет и глухо бумкнул о пол. Рука запоздала дёрнулась — Марина не смогла поднять её и перевела взгляд на непослушную конечность. Хотела закричать — ручища судорожно подёргивалась на огромном колене — но её сил не достало, чтобы наполнить воздухом такие большие лёгкие, они еле-еле приподнимали тяжелые мышцы и раздвигали свинцовые кости. Марина стала заваливаться набок, кто-то испуганно ойкнул, процокали каблуки, резкий женский голос спросил: «Вам плохо? Плохо? Вызовите скорую, человеку плохо! Инсульт, наверное». Толпа густела, но Марина всё равно увидела, как её лёгкая фигурка подскочила с лавки, одёрнула юбку и лёгким шагом побежала по лестнице на «Белорусскую» радиальную.
.
