В Комбре идёт дождь. Поток сознания то растекается, то собирается в ручей, подтапливает пашню, когда-то взрастившую мировую культуру. Под культурным слоем противотоком пульсирует подсознательное/бессознательное. Проснулась Персефона и ворчит, пока где-то глубоко: где — лучше не знать. Так спокойнее. Для кого-то ничего никогда не меняется. И хорошо. Вечером на спектакль.
Михаил Квадратов
.
Тео Омский (паспортное имя — Татьяна Александровна Рыжкова). Поэт. Родился 10.07.1991. Астматик, католик, европеец по папе, еврей по маме, тролль по жизни. Профессия — скандалист, характер — не дай Бог. Пишет с трёх лет и занудно. Основатель культурологического кхаласара «Приёмы лирики», где обсуждаются античные девиантные женщины, мармеладные козлята, эллинский пессимизм и всякое. Всякого ощутимо больше. Автор курса «Девиантная женственность: как Федра, Медея и прочие стали героинями хорроров и драм», который прошёл весной 2024 года в Библиотеке иностранной литературы (Москва). Журналистские материалы публиковались в разных изданиях, в том числе «Нож» и «Москвич». Дважды (в 2019 и 2021) входил в лонг-лист премии «Лицей» как поэт. В 19 лет стал одним из авторов и вдохновителей научного сборника «”Гарри Поттер” как Филологический камень: семикнижие Джоан Роулинг в зеркале викторианской культуры и английского Текста Первой мировой войны».
.
Тео Омский // Комбре. Стихотворения к Прусту
.
Посвящается А.А.Т., который открыл мне Пруста
и В.В.Б., который открыл мне глаза
.
Цитаты из Набокова в стихотворении «Под сенью…» выделены курсивом, в остальных случаях выделенное жирным и курсивом — цитаты из Пруста.
.
0. Брейгель
Теплокровен, не холоден, не горяч
Ты глядишься в вечность, а видишь мзду
Бог проходит, пока ты играешь в мяч
Бог проходит, пока ты скользишь по льду
Чтоб узнать, пожертвуй мячом и льдом
Обернись на звук, подними клинок
Зрения узких ос — видишь, сирый дом
Сер осёл, везущий с собой восток.
Словно птица небесная у силка
Так смешон твой труд и забавна лень
Ты играешь в мяч и не знаешь, как
Иисус рождается каждый день
Под весной дымятся кармины дач
И блестят цветы в голубой дали
Бог проходит там. Ты играешь в мяч
Ничего не важно,
Не правда ли.
1. Меланхолия Дюрера
Потому что зови меня голос превыше звезды,
Где сады Валинора и счастья сады,
Где не слышно кнута и не видно узды —
За пределы воды.
Как закончится кровь — так закончится страх,
Ранний ангел качает звезду на руках,
Эта искра под сердцем и боли в ногах —
О других берегах.
О, молчи грусть, молчи,
Всё ключи и лучи
На картине, где сумрачный ангел как чит —
Он покажет дорогу, он выведет в рай —
Но смелей умирай.
Здесь кончается ночь, мандельштамова ночь.
Её критской жене не помочь и не смочь
Одолеть вязь верёвки — прощай, беги прочь
Гелиосова дочь.
Этот голос во тьме слаще дней Гесперид,
Слаще вакховых плясок и смертных Прокрид,
Гнев, богиня, воспой — пусть проснётся Пелид —
Бог не зря ковал щит.
Этот голос — я слышу его. Я больной.
Нет ни стен — да и что бы звалось здесь стеной —
Ни границ — мир иной, мир иной, мир иной —
Он не тот, что спас Ной.
Эта музыка — знаю — от соль и до ре
В ожидании рая мне снится Комбре,
Звук нездешний, смелее, возьми же баррэ —
Трибьют Божьей игре.
Пусть не кончится голос, пусть всходит на мост
В осиянии полночи, в сумраке звёзд —
Не сомкнут они глаз — не уступят утру —
С ним сегодня умру.
Но пока я живой и ещё ношу плоть,
Я прошу, расскажи, расскажи мне, Господь —
Здесь, пока я одной ногой в этих стенах —
О других берегах.
Где нет времени больше, но много вина,
Нет России и Польши, но общность одна,
Нет еврея с арабом — забыта война
И разбита вина.
Расскажи мне о крае, где мёртвые ждут,
Расскажи мне о рае — под грохот минут —
В коем встречусь — как голос твой славен и мил —
С Той, Кого Я Любил.
В ожидание неба-как-будто-шатёр
Пусть горит подо мной похоронный костёр.
Не хочу воевать, воровать, ликовать —
Но хочу умирать.
Расскажи мне, пока мой не кончился вдох,
Как полнеет восход и алеет восток,
Расскажи, пока плоть обращается в прах —
О других берегах.
2. Ода винной пробке
Деконструкция плача.
Оглушение запаха. Звука.
Оглашение павших — как это негодно для уха,
как негодно для рук, невозможно для глаза.
Винная пробка, страж границы экстаза
и реальности форм — неотвратимости настоящего, мушка шпанская,
Закупорь меня в память, представь, будто я — шампанское
Будто я игристое золотое — отрезвляющее допьяна,
Выкликающее имена.
Восприятия тишина.
Тишина,
Тишина,
Тишина,
Тишина любезна для слуха —
нет трагедий таких, чтобы шли не от музыки духа.
Не оставь стеклянное горло, не дай мне разлиться,
Винная пробка, страж и сама граница —
Никогда мне не выйти на воздух
Не излиться в бокал
Не стать содержимым стакана.
… Долгое время я ложился спать рано.
3. Под сенью дев, увенчанных цветами
[Опыт прочтения Пруста через «Другие Берега» Набокова]
Первая среди них была воплощенная Синева —
сытая Сомма, льдом обласканная Нева.
Её танец — заговор лекарок или масонов, не отличишь вдали —
Кружение невесомо, как бывает лишь впредь любви.
Синева, Синева, Новалис, дань небесной реке —
Бессмертный цветок, что виднеется вдалеке.
Винно-венный кивок античности — какому предку лепа эта из дев,
Каким ваяна отцом?
Под ней песок становится пеплом,
кроны древ — пеплос на лицо.
[Память моя, говори
Говори, время
Я снимаю с тебя печать]
Другая была задумчивая как темень, сладковыпетая печаль
Смурной понедельник, реальности зыбкий трип —
Такой красотою мрачнеется ельник —
Но зелень его зеленее лип.
Третья была воплощенная страсть,
Бой быка со шпагой у смертной двери под валенсийской жарой
Скулы — высокая масть, посмотри, огонь, не ребро.
Яда и мёда сшивка, чей шов нескончаем,
азарт бойцов перед сшибкой —
Её тень была крепким чаем,
на фоне которого солнце жидко.
[Память моя, говори
Говори, время
Я снимаю с тебя печать]
Четвёртая была тонкая, хрупкая как анчар.
Песня утра, в которой поют цикады, и Фаэтон медлит, над пропастью замерев —
Если если кого и воспеть в балладах — то только эту из дев.
Она шла, ногами земли касаясь едва — у неё было тело лилеи:
тёмно рубиновая листва густела над розовым мелом аллеи.
Так я влюблялся в каждую из кузин Терпсихоры, потомицу Мелюзин.
Но потом появилась она, мой дорогой Расин.
Не было ничего, что роднило её с этим пёстрым роем,
девьей семьёй, радужной чешуёй:
Она выглядела под знакомой хвоей трезво белевшей скамьёй.
Ничего из того, что писал Шодерло де Лакло —
с комаром одиноким в углу простое стекло.
Здесь она обернулась глотком воды — пресным,
когда ты не хочешь пить,
Катком слюды ветра в дикой ночной степи,
Тем, что разносится вереском, плеском,
кроя Дублин и Йорк.
Из всех разноцветных стёкол я выбрал смотреть в неё.
4. Астма
Расскажи обо мне. О моей красоте. Обо мне.
Мы лежим в темноте. Ты так любишь кувшинки Моне
Жаркий труд орхидей. В тени зноя — падение калл.
Ты так любишь Моне, чья игра — перекличка зеркал
Здесь кувшинка любуется лебедем — так она видит своё
Бытие, обретённое формы битьём
Так взмывает она в пустоте на грунтованном белом холсте
Это всё — обо мне. Это всё — о моей красоте.
Мы лежим у разрыва — виднеется двери проём.
Это невыносимо — когда вы не вместе вдвоём.
Не познать суть другого: но вся она — лишь водоём
Расскажи мне о страхе моём.
Разделённые веком, мы так нелюбимы синхронно
Заметённые снегом — ну что ты глядишь оборонно —
Окольцованы славой твоей и безвестным позором моим:
В одиночестве неба нам хватит дыханья двоим
Семикнижье — а выдоха два, годы, столько имён
Обернись, подожди меня, ангел времён
Золотая решётка, что кована памятью, выдержит страсть
Дай мне руку на смене веков. Как бы мне не упасть.
Этот лебедь, пушинка, пленённая осью абсцисс
будто и не кувшинка совсем, а солярный нарцисс
Он меняется, лики дробя, он взволнован недвижной водой
Там пленяя себя, где вода называет его красотой
Он склоняется. Но — невозможное,
Дальше — вода.
Поцелуя не будет уже никогда
В отражении лебедя суть — тина в свежести струй —
Альбертина-вода не отдаст поцелуй.
Не склоняйся к воде, будто к пашне — пусть длится безвечность свидания.
Я не знал это раньше: у нас на двоих есть одно лишь дыханье
5. Ревность
[Монолог Тесея, сцена из «Федры», переосмысленная]
Посейдон,
По сей день
я не обращался к тебе по праву сына.
Но сегодня особое торжество.
Она выбрала не меня, а его.
Тогда, на Наксосе, она предугадала его в моих чертах.
Ибо знала она — придет день, и
Я-я померкну, состарюсь, утону в седине.
И тогда Я-он поднимется в моей красоте,
которая станет его —
и всегда была.
Она не Кассандра, но предугадала это.
Все женщины — змеи,
она затаилась и стала ждать.
Её любовь ко мне была ненавистью к нему.
Её ненависть к нему была страстью.
Страсть стала насилием,
Которого не было.
Она сочетала Эрос с Танатосом
До того, как это стало мейнстримом.
Мы все
Жили в её голове.
Драматург на сцене — какая poshlost’.
Я проклинаю его, зная, что эта любовь
Обвилась вокруг её шеи миртовым запахом.
О, ради меня
Она пренебрегла бы миртом.
Она выбрала не меня —
Я был
лишь дорогой, по которой она прошла от Крита в Трезен, чтобы его увидеть.
Я был
только хранилищем семени вожделенного цветка, который она решила сорвать —
Как Персефона собиралась сорвать нарцисс
и провалилась в Ад.
Я хочу видеть, как
тело его взовьётся над морем, и
Как сердце его разорвётся на части.
Уничтожь, отец, всё, что её привлекло,
Что уже не будет моим,
Её это не будет и вовсе,
Но и ему оно пусть больше не принадлежит.
Я говорю эти слова, и
Орёл окунает клюв в алую рубиновую кровь
6. Summertime Sadness
10/07/1__1
Дубовый лист, оторвавшись от ветки родимой
Лежит на траве изумрудной
Коричневый, жухлый
Свинцового Бога предвестник
густо марево полдня
марево ожидания
Аполлоновы сны
пять минут до войны
До начала иного сказанья
до жертвенной крови кронпринца
Гаврило пойдёт на принцип
и нажмёт на курок
о марево полдня
которое бьёт в висок —
Струящийся в веки с небес апельсиновый сок
ленивая щенная сука
Застывшее время
Одно на земле не исчезло, одно на земле
Ожидание звука
Аполлоновы сны
Натолкнутся на мины
Этот лист на траве —
ранняя прядь седины
на челе у любимой
7. Барбюс и Толкин
I
Обними меня, книга
посреди невыносимого здесь
Обними меня, книга
Проводи меня до двери
За которой Сомма, Руан, Дижон
Парень в окопе смотрится в небо, и
если он откроет глаза и увидит орлов — его имя Анри
если он закроет глаза и увидит орлов — его имя Джон
II
Зыбь бытия в окопах.
Как ни трудись, ни пли —
Встанут из мёртвых топей
Мёртвые короли
8. 1914
Колонны в утреннем сиянии золотистом
Встают как встарь.
Над тьмой тенёт,
Над гибелью тенистой,
Чумой, Войной,
Болотом зыбким мглистым
Построй Версаль
В тот час, когда мир зыбко страшен
И весь трещит —
Не видно башен, обожжённых пашен —
Сбрось шаль как щит
Вот жест, вот песня —
Та, что льётся
Как кровь, сама.
Над роком,
Над позорным чёрным солнцем
Играй, Берма
9. После рая
Когда реки весны потекут
Превращаясь в медвяное лето
Поражение слабых минут
Ты торжественно примешь у света
Тот, кто создал твой город Комбре
Измышлялся чеканными ямбами
Нет ни смерти, ни зла, на земле —
Только яблони, яблони, яблони
На рассвете ты встанешь, а там —
Пляска белых цветов — твоя память
Она будет с тобой — красота
Возвращается, чтоб не оставить
Как волна за волной — вал за вал
Как пальба из бескровных орудий
Ну а тех, кто тебя убивал
Ты, конечно же, помнить не будешь
