Стихи Дмитрия Шабанова нередко именуются «эскизами» и сопровождаются номерами, а персональные названия текстов вытесняются в подзаголовок. Сопоставление с эскизом или наброском легко продлевается, обнаруживая ряд характерных черт: здесь и работа с натуры, и свободолюбивая резкая необязательность в движении карандаша, и существование у подножия некоего большого замысла. Линии, ложащиеся на лист, могут производить впечатление случайных – но вот появляется очередная, и всё складывается: зритель уясняет геометрию пейзажа. Необъяснимые фигуры и чёрточки превращаются в горизонт и всё, что лежит перед ним и за ним. Впрочем, «уяснение» и «объяснение» этим текстам подходят мало: напротив, приходит на ум «преднамеренное затемнение смысла», свойственное метареализму. То, что было явлено, снова заштриховывается и желает скрыться из виду – не предназначаясь для того, чтобы быть разгаданным. Но, как мы помним из детства, контуры рисунка норовят проступить даже через самую плотную штриховку.
Оля Скорлупкина
Дмитрий Шабанов родился в 1985 году в городе Минусинске Красноярского края, с 2009 года живет в Санкт-Петербурге. Публиковался в журналах «День и Ночь», «Зинзивер», «Иные берега» (Хельсинки), «Среда», «Кольцо А», Homo legens, в «Литературной газете», в альманахе «Илья»; в сборниках «Антология премии ЛитератуРРентген» (2012, Нью-Йорк), «Антология Григорьевской премии – 2016» (2017, СПб), «Антология современной русскоязычной поэзии начала XXI века» (2017, СПб); в интернет-журналах «Точка зрения», «Пролог», «Полутона», «45-я параллель», «Новая литература», «Знаки», «Новая реальность» и др. Лауреат премии журнала «Зинзивер» 2015 года. Автор сборника стихотворений «Надпись под книгой» (серия «Том писателей», 2018).
Дмитрий Шабанов // Картина была ужасная
***
Ни кола ни двора
Не хочу выбирать
Я в британский парламент приду умирать
Оштрафован посмертно но кроме
В государственный счет похоронен
Ну и о вечереет сыреет сырье
Я в Шпицберген доставлю
Все тело своё чтоб
Отправлен на землю большую
Ни одесную был
Ни ошуюю
Ну и мене и проч. всему упарсин
Совершенно не против я сдохнуть в России
Только здесь это в корне не можно
И от этого боже тревожно
Ну допустим паду я в сирийском бою
За Россию страдальную эту свою
Пропаду не помянутый чортом
Не узнав что Россия причём там
Управляет всем пошлым в миру имярек
Тот что должен давно быть распят на горе
Умерщвлён и отправлен
В конвертер
Только стих этот вот
Не о смерти
***
Картина была ужасная.
Принцесса была прекрасная.
В костях не хватало кальция
От скорбных Твоих щедрот;
И всё б ничего, но полнилось
Тщедушное тело помесью
Катарсиса с божьим промыслом –
Не важно наоборот.
Квартира была ужасная.
Принцесса была опасная.
И нам не хватало пластыря
Крест-накрест заклеить рот,
И извести, чтобы выбелить
Все грани вселенской гибели,
Сведённые к параллелепипеду
До боли наоборот.
Отчизна была ужасная.
Принцесса была ненастная.
Как будто блокадный наст на ней
Намёрз ленинградских вод,
Налип сталинградский пепел, и
Доподлинно мы окрепли там,
Застывши клетушным месивом
До смерти
и наоборот.
И так совлекало оползнем,
И так проникало поползнем…
Тончайшая речь над нами –
Акафистом, полыньёй.
Отчизна была ужасная,
Квартира была ужасная,
Картина была ужасная,
Но верилось: все моё.
Каштаны, платаны выжжены.
Спасибо за то, что выжили.
В худом переплёте книжица –
Там слов-то на разворот.
Ходок на большой дистанции,
Принцесса ушла по плацу;
Не дрогнет на стук о панцирь,
На оклик не обернётся.
Д. Р.
Вот этот пацан
Который рассказывал мне про чёрный снег
И его дружбан
Тянул пяточку
И выдыхал в раззявленный мусоропровод
В чёрном-чёрном городе
В чёрном-чёрном подъезде
В чёрной-чёрной зиме
Это был мой день рождения
И я пил с ними
Именно пиво «Абаканское»
Именно портвейн три эти топора семерки
И говорил им
Ребята
Всё будет хорошо
В этой чёрной-чёрной зиме
В этом чёрном-чёрном городе
Это был мой день рождения
И когда я озвучил им
Братки корефаны
Я должен уйти
Меня ждет родня
Названные родственники
С ювелирным столом
С одною бутылкой шампанского
С салатом из печени и пельменями
Поскольку
Это мой день рождения
И тогда
Полукровка этот нерусский
Меня провожал
Вещая лишнюю информацию
О том что его мать нашли убитой на берегу
О том что отец его сгинул от пьянства
А после
Он читал рэп на чёрном-чёрном снегу
В чёрном-чёрном городе
Он читал русской поэзии больше
Чем я
Но говорил не волнуйся
Ведь это
Твой день рождения
И тогда твой отец любимая выволок
Меня наружу
Потому что я был слишком пьян
И грубо прижал к холодной щеколде на двери в подвале
Он с воинственным трепетом объяснял мне
Что я не должен быть пьян настолько
Ведь теперь они не отметят по-семейному
Мой день рождения
В чёрной-чёрной стране
В чёрном-чёрном городе
Среди снега
Чёрного от дымящих печных труб
Ты прикладывала мне ледяной к щеке комочек
А я тебе говорил
Ведь это мой день рождения
Тут важно угодить всем
Эскиз № 12 (Стрелецкий)
откупные всем выдал на-гора
по миру бродил напевал Егора
про куда летит всё и про винтовку
слишком громко пел угодил в ментовку
вот сидишь теперь не солдат не весел
ночью страх исходит из наших чресел
прогонять сквозь строй за невинность мыса
и опричь за то что инако мыслил
Я ж живой человек я не квант в котором
умещается скрытое за притвором
я герой не времени только места
мне земля невеста и смерть невеста
я могу сидеть на харчах казённых
я могу сидеть и в домах казённых
только слово пахотное живое
мне дозволь срывать даже с губ казнённых
и гундишь себе за простые вещи
и соседний узник заводит цыкать
и зело некий знак по стене скрежещет
нескончаемо
кажется что пацифик
Эскиз № 15 (Воспоминание для С.)
Свет ни на чём стоит, только движение звука.
Озеро финское. Ягода юолукка,
Даже вблизи от фьорда – кромешный угол –
Слишком по-русски вяжет на языке.
Только язык способен творить основу…
Прямо из снов косматых царя лесного,
Прямо из брани спорного и прописного,
Клеить как битум, резать как автоген.
Эту презумпцию крыть совершенно нечем.
Terra incognita дустом его проперчена.
Даже твоя фигура – фигура речи:
Дрожь кринолина, крапинка на холсте,
Капелька мёда в пагубном изобилии.
Главное, чтобы тебя и меня любили,
Не изменяя тебя и меня любили,
Эти и те любили, и даже те.
Птица, картавя, убьётся с размаху оземь.
Неотвратимо за нами придет бульдозер,
В общую тьму совлечёт в некрасивой позе,
Известь задвинет, и дело его с концом.
И даже тело твоё, уложенное на пясти,
Сплавится частью речи – деепричастием –
И потечёт к нанимателю, словно чартер.
…станет отточием это твоё лицо.
Свет ни на чём стоит, ненароком, заневедь.
Всё воплощается, мглится, исходит заново.
Даже фотон не знает, когда он замер –
Я замеряю плотность и глубину:
Лес или полдень, скалы или синица,
Ягода голубика. Не возвратится
К нам не один синоним, но будет длиться
Опять же, ну…
