Между духовным миром и миром материальным существует незримая связь. Нам кажется, что обыденное действие, например завтрак с блинами — это ничего не значащее событие, но неожиданные последствия такого события могут привести к самым загадочным проявлениям, да таким, что только вмешательство более зрелого ума может объяснить ребенку, что же произошло. Блины в этой истории становятся символом или связью между прошлым, настоящим и будущим и переносят нас в мир детства, когда все было понятным и непонятным одновременно. Александру Невмержицкому легко даются сюжетные переплетения. Он умеет ясными и простыми словами передать всё самое сложное и запутанное.
Вячеслав Харченко
.
Александр Невмержицкий родился в Красноярске в 1995 году. По первому образованию инженер-нефтяник. В 2020 году окончил факультет драматургии в СПБГИКиТ. В 2023 году окончил курс в Briva universitate по направлению «Поэзия Пастернака — герменевтика и понимание поэтического текста». Публиковался в журналах: post(non)fiction, «Подтекст», «Дистопия», «Колко» (Красноярск), «Метрополь». Литературные сценарии входили в шорт-лист сценарного конкурса «ПитерКит».
.
Александр Невмержицкий // Блины
.
Блины были такие великолепные, что выразить вам не могу…
А.П. Чехов
Блины были вкусные — в меру жирные и горячие. Они, словно песочные пузыри, поднимались со дна водоёма, попадая в руки бабушки прямо со сковороды.
Пока на кухне стоял жар, бабушка вспоминала боженьку. Она вспоминала его всякий раз, когда отковыривала новый блин. Вскрикнув как ужаленная, она произносила его имя. Зачем? Почему? Так, бывало, кричал дед на огороде, когда колупался в земле. Но он всегда показывал место укуса, куда приложился слепень. «Нечего рубашку задирать», — говорил он. А я смотрел на красную точку на его спине у загорелых лопаток. А почему кричит бабушка, не мог понять совершенно.
Блин лежал на тарелке, как невиданное насекомое — плоское, живое и упругое. Дышал, пускал пар, как собака, выдергивающая вату из подушек. Он словно жил в тарелке, украшенной речными камышами. Сметана, как озеро, расплылась у берегов каймы. Я взял блин в руки, хотя он сопротивлялся, и опустил его в густую солоноватую массу. Озеро охладило его. Жар спал, и я сделал первый укус. Блины были вкусные — в меру жирные и горячие. Я съел целую гору.
В тот день бабушке стало плохо. У неё закрылся один глаз и не открывался. Я сильно испугался, ведь образ боженьки всё ещё стоял перед моими глазами. Но вскоре страх испарился, как остыли блины. Из кабинета вернулся дедушка с тонометром, а бабушка открыла мне глаза на тайну:
— Видишь, внучок, я тебе блинов сколько сделала. Из-за блинов бабушка устала, — сказала бабушка, а я только икнул в ответ.
Конечно, я рассказал Шурику о случившемся. Он сидел на дереве, раскалённом от солнца, с палкой в руках и делал вид, что рыбачит.
— Представляешь, у бабушки глаз закрылся от блинов, — сказал я.
— В смысле? — переспросил Шура.
— Она блины готовила. А потом глаз закрылся. Открыть не может.
— От блинов?!
— Да, — подтвердил я.
— Не может быть!
— Может, может!
На следующий день глаз у бабушки открылся. Дед свозил её в больницу, где ей поставили диагноз — микроинсульт.
— Ну как? — спросил Шура, когда я зашёл за ним.
Я разулся, и мы пошли в кладовую.
— Врачи сказали, микроинсульт.
— Это что?
— Не знаю. Но точно из-за блинов теперь бабушке уколы ставят.
— Ты видел?
— Видел.
— А она?
— Молчит.
Почему-то мы посмеялись. На лестнице в кладовую пахло холодом. Шура включил свет и открыл шкаф в глубине комнаты. За дверцами висели рыболовные крючки на гвоздях, а рядом лежали две большие удочки. Моё внимание привлекли карамельные блесны, которые лежали отдельно в коробке из-под конфет.
— А ты представляешь, моя бабуля мне сегодня блины предлагала, — сказал Шура. — Говорит: можно блины, а можно вареники.
— На завтрак?!
— Да! Конечно, я отказался! Вареники поел, — сказал Шура.
В воскресенье мы пошли на карьер. Шура любил рыбачить, а я — смотреть, как он ловко это делает. Плавать без взрослых нам всё равно запрещали. Но иногда, если взрослые были в хорошем настроении, нам с собой давали хлеб, дюжину помидоров с грядки и немного соли в пустой упаковке из-под аскорбинок. Я грыз солёный помидор и заедал его хлебом. Шура стоял босиком в воде с самодельной удочкой, а вокруг его ног прыгали водомерки, толкаясь о жёлтую песчаную воду.
— Короче, бабушка опять за своё, — сказал он, закидывая крючок в воду. — Говорит, что завтра будут блины, и без разговоров.
Я перестал кусать хлеб, хотя он был сладко обмакнут в помидорные косточки.
— Нельзя, — сказал я.
— Конечно, — сказал Шура.
— А что, если ей сказать про мою?
— Скажет, что я выдумал, чтобы не есть блины. Я ведь уже дважды отказывался.
— А моя с того дня не предлагает.
Косточки на хлебе были похожи на глаза и смотрели на нас. В воздухе у воды отражалась глинница.
— Лежит? — спросил Шура.
— Лежит, — ответил я. — Желтые помидоры дед собирал. А он не знает, что я их не люблю.
Шура ничего не ответил, потому что для него не имело значения, какого цвета помидоры. Все они были для него вкусными и пахли одинаково.
— А что, если все бабушки такие старые, потому что пекут блины? Блины силу забирают, — сказал Шура, гоняя мальков в воде отцовским крючком.
Мы задумались. У Шурика заклевало. Он потянул и вытащил малька. Я вошёл в настоявшуюся на солнце воду. Илистый берег и корень дерева, лежащий на глубине, сразу попались под ноги. Шура снял малька с крючка, положил его на ладонь и повернулся ко мне. Мы наклонились к серому тельцу, словно уменьшенное расстояние между нами и рыбой могло превратить наши глаза в лупу. Хотя мы ничего не понимали в строении рыбы, нам казалось, что открылась какая-то тайна. Я обратил внимание, как рыба жадно хватает воздух ртом, словно только что пробежала кросс по жёлтым дюнам карьера и теперь отдыхает у Шуры в ладошке. Я осторожно потрогал её пальцем.
— Осторожно, ты же его током бьешь, — сказал Шура. Но сам он нисколько не смутился от того, что малёк лежал у него на руке. Я вошёл в воду глубже, намочив трусы, но не решался плыть, помня запрет.
— Надо сказать моей про блины, — сказал я. — Или деду?
— Давай, — отозвался Шура, и водомерки у его ног заскакали.
Он отпустил малька обратно в воду. Рыбка какое-то время притворялась мёртвой, зависая в воде, пока течение медленно несло её к илистому дну. Мы следили за ней. Но вдруг она ожила, дернулась и уплыла.
Слышно было, как дедушка прошёл по доскам у подвала и включил свет на веранде, где мы стояли с Шурой.
— Вот они, — сказал он с улыбкой и впустил нас в дом. — Бабушка, слышишь? — сказал он уже в светлой прихожей. — Дети пришли.
— Слышу, слышу, — откликнулась бабушка из комнаты, где работал телевизор.
— Кормить надо. Оголодали, наверное, — добавила она, когда мы зашли в зал, где показывали кулинарное шоу.
— Что будете? — спросил дедушка.
— Только не блины! — сказали мы с Шуриком в один голос, и дедушка с бабушкой переглянулись.
— А мы и не предлагаем, — сказал дед. — Есть котлеты и толчёнка.
— Круто! — радостно воскликнули мы.
— Дед готовил, — сказала бабушка.
Она лежала на диване, а голубой свет телевизора мягко облепил её тело, как мушки на карьере наши мокрые ноги.
— Да, дед готовил, — подтвердил дед и подмигнул. — А что, не мог? — спросил он бабушку.
— Ещё как мог! Конечно мог! — ответила она.
— А ты не сомневайся, мать. Я ещё и блины на завтрак испеку, — с улыбкой добавил дед.
Мы с Шуриком в ужасе переглянулись.
— Ладно, руки мыть и за стол, — скомандовал дедушка.
Позже, уже ночью, слышно было, как дед громко храпит в своей комнате. Шура остался у нас на ночёвку. Мы тихо прошли мимо кабинета, где спал дед, и подошли к спальне, где тихо посапывала бабушка.
— Спит, — шёпотом сказал я.
Шурик кивнул. Мы зашли на кухню, нащупали выключатель, и свет залил комнату.
— Мука? — спросил я Шуру.
— Угу.
— Яйца и молоко.
— Хорошо.
Собрав ингредиенты, мы тихо открыли входную дверь. Подул на лицо прохладный ветер, расшевелил волосы, когда мы вышли на веранду. Спустились, прошли по двору и, отворив дверь в огород, почувствовали запах сырой земли и огурцов. Но, сделав несколько шагов, уже прикидывая, где можно копнуть, мы вдруг заметили деда. Хотя минуту назад он храпел на весь дом. А теперь стоял перед нами, как огурчик.
— Вы куда? — спросил он, зевая.
Мы с Шуриком вздрогнули, держа в руках муку, молоко и дюжину яиц в упаковке. Я виновато развернулся к деду и сдал нас:
— Спрятать хотели.
— Что спрятать? — удивился дед и подошёл к нам ближе. — Это что? Молоко? Яйца?
— И мука, — добавил Шурик.
— И куда вы это?
— Спрятать. В огороде закопать.
— От кого? — не понимал дед.
— От вас.
— От нас? — дед рассмеялся, но потом его смех сменился серьезным тоном. — Розыгрыш какой-то?
— Нет.
— Угу, — протянул дед.
— Дедуль, ты же сам сказал, что утром будут блины, — сказал я. — А ты же видел, что они сделали с бабушкой.
— Я свою тоже отговаривал, — добавил Шурик. — А она сказала, что не отверчусь.
— Блины? — переспросил дед.
— Конечно! У бабушки глаз закрылся из-за блинов! — подтвердил я.
Повисла пауза. Луна на небе пожелтела, и мне показалось, что у неё, как у сырого теста, порвался пузырь и дрожал, словно губы от весёлой шутки. Дед снова рассмеялся, сел на корточки и сказал:
— Ну вы даёте! Блины здесь не причем.
— Как ни при чем? — удивился я. — Бабушка же сама сказала, что это всё из-за блинов.
— Да, — поддержал меня Шурик.
— Ты смотри, что придумали! — сказал дед. — У бабушки глаз закрылся, потому что у неё был микроинсульт. Давление резко поднялось. Она в тот день много стояла у плиты, а солнце в огороде напекло. Блины тут ни при чём.
Мы с Шуриком недоуменно посмотрели на деда. Держать яйца, муку и молоко на весу было тяжело, и нам хотелось спать.
— Значит, не в блинах дело? — переспросил я.
— Ну, как посмотреть! — загадочно ответил дед. — Давайте, заносите обратно, пока бабушка не проснулась, — сказал он и положил свои тёплые ладони нам на плечи.
У холодильника дед взял из наших рук молоко и яйца.
— Вот. А то как же без продуктов. Надо же кормить ваши фантазии, — сказал он, принимая у Шурика жёлтый мешочек с мукой. — Давайте, ложитесь спать. Завтра будить?
— Нет, — хором ответили мы.
— Значит, отсыпайтесь. Спокойной ночи, — сказал дед и выключил свет на кухне.
Я проснулся к полудню. Слышно было, как что-то журчит на плите. Шура уже чистил зубы, и, когда я зашёл в ванную, он улыбнулся мне полным ртом пасты. Я засмеялся и взял свою щётку. Шура помог выдавить пасту, и мы вместе перед зеркалом, корча рожи, чистили зубы.
— Дети, кушать! — донёсся голос бабушки с кухни.
— Блины? — спросил Шура.
— Ага, — ответил я улыбаясь.
Блины были вкусные — в меру жирные и горячие. Но с тех пор я стараюсь есть их реже. Шурина мысль, что бабушки стареют из-за того, что пекут блины, так и не исчезла из моей головы. Как и старый карьер, который всё так же стоит на своём месте, хотя часть песчаных глыб, по которым мы бегали каждое лето, обвалилась. Я всё больше думаю о блинах и, кажется, убеждён, что мы тогда были правы.
