8 октября 2023 года в формате Zoom-конференции состоялась 92-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи на обсуждение представили Данила Кудимов и Мирослава Бессонова; разбирали Влада Баронец, Дмитрий Веденяпин, Елена Наливаева, Ирина Чуднова (очно), Ольга Девш, Ирина Кадочникова, Мария Мельникова (заочно) и другие. Вели мероприятие Борис Кутенков и Григорий Батрынча.
Представляем подборку стихотворений Мирославы Бессоновой и рецензии Марии Мельниковой, Ирины Кадочниковой, Ирины Чудновой, Ольги Девш, Елены Наливаевой и Дмитрия Веденяпина о ней.
Обсуждение Данилы Кудимова читайте в этом же номере «Формаслова».
Видео смотрите в группе мероприятия.
Рецензия 1. Мария Мельникова о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Разумеется, первое, что здесь обращает на себя внимание, — форма. Messenger is the message. Рифмованный дольник сегодня, разумеется, несёт иное сообщение, нежели в Серебряном веке, а рифмованный ямб — иное сообщение, нежели в XIX веке. Выбирая эти размеры в начале третьего тысячелетия… правда, поэт не выбирает размер. Если перед ним не стоит никакой конкретной специфической концептуальной или стилизаторской задачи, он просто пишет так, как пишется. Так что правильнее будет сказать: следуя в начале третьего тысячелетия своему слуху, велящему писать дольником и ямбом и выстраивать четверостишия с рифмовкой АВАВ, ты соглашаешься быть тем, кем эта форма обязывает тебя быть. Так кто он — молодой поэт, искренне пишущий формально архаические стихотворения в эпоху искусственного интеллекта? Чудак, не замечающий, какое нынче тысячелетье на дворе, или человек, прекрасно ощущающий это тысячелетие каждой клеточкой своего тела и именно поэтому ищущий убежища от него? Или и то, и другое?
Для описания образного мира Мирославы Бессоновой хорошо подходит словосочетание «грамотная наивность». Мир этот иногда кажется почти игрушечным, но главное слово здесь — «почти». Он легко познаваем в ощущениях, и даже когда авторская камера берёт самый широкий ракурс, легко раскладывается в набор конкретных предметов. Полёт над городом — это сохнущий матрас, дворник, сжигающий мусор, одуванчики, боязнь просыпать мелочь из кармана, дети, курящие под мостом. Побег от реальности — это существовать
без жизни впопыхах
без наполняющих её
то гимнов то гербов
счетов за съёмное жильё
и тёщиных супов
пробежек на восток и юг
подъёмов утром в шесть
без тесных пиджаков и брюк
к которым липла шерсть
Чтобы узнать, был ли найден людьми кошачий остров-рай, нужно позвонить конкретным лётчикам из Осло, пролетающим над Индокитаем, — правда, они не ответят. А болезнь кота — одна из самых страшных бед. Даже почти сказочные звери болеют. А сказочного здесь много — архетипическое похищение девицы крылатым змеем, волшебная Африка — ещё одна в коллекции русских волшебных африк, наследие Гумилёва, Чуковского и мальчика Бананана, эзотерический уход в страну, где единственная забота — гладить и поить облака. Но главной сказкой и одновременно главной реальностью является детство — обречённое погибнуть от рук времени и реальности.
минувший я в прямом эфире
властитель троек и прыщей
твержу как славно было в мире
ещё не названных вещей
когда одели и обули
к прогулке через немоту
и никаких режимов пули
не жгли с пацификом тату
какое действенное средство
раз льётся на душу бальзам
идёт заплаканное детство
назад по улице сезам
Пуля, попадающая в тату с пацификом, — практически агитационный образ для антивоенной анимации — и тут же почти трагически-нелепый образ: заплаканное детство, идущее назад по улице Сезам. Поэзия Бессоновой чем-то напоминает философское аниме: герои — мультяшные, но проблемы — серьёзные. И кстати, поэзия Бессоновой вполне вписывается в традиции кавайи — весьма значимой современной философии, отнюдь не сводимой к девочкам с кошачьими ушками и огромными грудями. Котята и щенята из известного мема «объясни свою маленькость» обычно дают абсурдные ответы вроде «я фасолька», но будь стихотворение Мирославы Бессоновой котёнком, оно бы с достоинством сказало: «Я защищаюсь». И возможно, сегодня это один из самых эффективных способов защиты.
Рецензия 2. Ирина Кадочникова о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Если говорить о современной молодой поэзии, то найдётся не так много авторов, готовых уверенно идти по пути силлабо-тоники, избегая даже малейшего соблазна шагнуть на территорию гетероморфного стиха и/или верлибра. Этот путь представляется весьма рискованным: приходится выдерживать суд традиции, делать новое там, где, кажется, всё (или очень многое) уже сделано. В каком-то смысле силлабо-тоника сегодня — это своего рода лакмусовая бумажка, такая проверка на талант — может ли автор сказать своё слово в рамках традиционной формы? И Мирослава Бессонова эту проверку проходит. Да, в её стихах где-то можно услышать ноты Бориса Рыжего, где-то — ноты Николая Гумилёва. Но всё равно мы улавливаем авторскую интонацию — интонацию Мирославы Бессоновой: относительно короткая строка — два-три, реже четыре слова, исключая предлоги, союзы, частицы, которые, кстати, почти всегда естественны, органичны, только в очень редких случаях возникает ощущение, что они заполняют пустой слог. Причём, если анализировать частеречный состав стихотворений Мирославы, то очевидно, что преобладают существительные и глаголы. В предложенной подборке только в последнем стихотворении ощутима роль прилагательных-эпитетов (их даже слишком много, и они очевидные, ожидаемые: «питательный нектар», «редкой красоты», «ярких стеклотар»). В остальных текстах количество прилагательных-эпитетов минимальное либо вообще нулевое (во втором, например, тексте) — и кажется, что стихи от этого только выигрывают.
Это словно поэзия сдержанных констатаций, в ней чувствуется мужское начало. Так, в одном из текстов о себе говорится в мужском роде: «минувший я в прямом эфире / властитель троек и прыщей». Но и женское начало — нежное, утешающее — здесь тоже ощутимо: «зверь притихший, как тебя утешить?». Есть и что-то подростковое, юношеское в мироощущении героев Мирославы Бессоновой: «плелись из школы, врали маме». Но только это подростковое остаётся в прошлом, а в настоящем мы видим человека перед лицом времени. Этот человек уже не бунтует — он вынужден терпеть и смиряться: «и нас ведут куда им надо». Этот человек ощущает физическую боль: «крепко стянуты запястья», «жгли тату», «быстро прибывает кровь во рту». Внутренние переживания раскрываются через внешнее — через телесность, страдания тела. Из всех модальностей именно телесная здесь — преобладающая («схватил меня», «устало мять халата рукава», «без тесных пиджаков и брюк»).
Интересно, что в предложенной подборке можно выделить два смысловых — противоположных — вектора. С одной стороны, автор говорит о сегодняшнем дне, о своём времени — вроде бы очень прямо и даже с отчаянием и яростью, но в то же время без всякого морализаторства, без всякой пафосной риторики. С другой стороны, мы видим перемещение в экзотические или просто странные, вымышленные пространства. Вот реальная Уфа с «дурдомами и роддомами», а вот далёкие, почти несуществующие Осло, Индокитай, кошачий остров или «страна жеод». Это такие большие миры, полумифические, сновидческие, в которые хочется уйти, чтобы спастись, согреться их солнцем.
Из интересных авторских находок хочется отметить метафоры: «схваченный когтями сон упитан», «солнца округлившийся живот», «разрезаны болящие слова / и быстро прибывает кровь во рту», «идёт заплаканное детство / назад по улице сезам».
Из не вполне удачных решений (из разряда «если поискать блох»):
1) «не выпускай меня в беде»: слово «выпускай» — многозначное, в данном контексте нужное его значение как будто не проявлено (наверное, имеется в виду «отпускать», но читается так, как будто слово употреблено в значении «разрешать выход»);
2) «матчи по футболу» — неестественное выражение, при этом оно не воспринимается как намеренный грамматический сдвиг (тут либо «футбольные матчи», либо «матчи по телевизору»);
3) «и остыть в оазисе в конце»: слишком много «в» на одну строку, да и в «конце» выглядит как подрифмовка к «цеце» (хотя, признаюсь, это стихотворение давно знаю и очень люблю);
4) «одели и обули / к прогулке»: тоже с грамматической точки зрения неестественное сочетание (мы же говорим «одели на прогулку»);
5) «одетые на ять»: словно это «ять» потребовалось для рифмы.
Но главное, что от подборки осталось такое ощущение: эти стихи не хочется разбирать на составные части, объяснять, комментировать каждый текст на предмет удач/неудач. Эти стихи хочется читать и перечитывать. Я думаю, Мирослава Бессонова — состоявшийся поэт, у которого есть своя интонация, свой мир, свой стиль. Тут чувствуется именно стиль. Некоторые из этих стихов я читала раньше и после двух-трёх прочтений запомнила наизусть. Для меня это один из главных критериев хорошего стихотворения: оно само запоминается, его уже не забудешь.
Рецензия 3. Ирина Чуднова о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Если Данила Кудимов показывает диапазон возможностей и приёмов и, по моему впечатлению, хватает в руки всё, что возможно ухватить, и всё, что ухватить нельзя, то здесь мы видим автора, который определился, причём очень жёстко определился, с поэтическими средствами. По крайней мере, мы наблюдаем это в рамках подборки.
Что перед нами? Довольно лапидарный силлабо-тонический стих; в некоторых текстах — отказ от знаков препинания; в других — мы видим знаки препинания, но, например, в «Кошачьем острове» последняя точка не стоит. Перед нами не пассивная дань традиции, а осознанная работа со словом, — автор не просто так удалил последнюю точку, разомкнув финал.
При этом в контексте некоторой лапидарности этой поэзии упоминание Марка Шагала не случайно. Потому что стихи Мирославы действительно тяготеют к строгости и, насколько это возможно, минималистичности выбора поэтических средств — с целью сконцентрировать внимание читателя на тех средствах, которые она считает наиболее важными. Среди этих средств стоит отметить акцент на звучащей поэзии — она вполне живёт и без визуальной составляющей, это с одной стороны. А с другой стороны, она наполнена очень работающими визуальными деталями. Даже движение в области звука показывает эту визуальность. Например:
из куртки мелочь не просыпь
не будем на мели
глянь одуванчики как сыпь
покрыли часть земли
Вот эта мелочь как бы превращается в одуванчики. С одной стороны, говорится «не просыпь мелочь» — а с другой, герой уже просыпал мелочь, и она превратилась в одуванчики. Таким образом, возрастает убедительность высказывания — с одной стороны, поддержанная звуком, с другой — картинкой. И некоторая алогичность — предупреждаю «не просыпь», но действие уже совершилось — работает «как в жизни», вопреки логике, совершаясь само собой.
Опыт русской силлабо-тонической поэзии учит нас не использовать подобную однокоренную рифму — «не просыпь/сыпь». Но здесь она работающая. Это осознанное нарушение традиционного предписания. И здесь это помогает справиться с задачей ещё лучше, чем если бы автор определённо остался в традиции. То есть он, с одной стороны, принимает на себя ограничения, а с другой, там, где это нужно, отходит от них. И тогда отход от ограничений работает как акцент. На мой взгляд, это очень важно, и мы видим это не только в данном стихотворении, но и в других текстах.
Например, отлично этот приём работает здесь:
плелись из школы врали маме
что претендуем на медали
дурдомами и роддомами
Уфы районы расцветали
С одной стороны, здесь есть анжамбеман. Анжамбеман — переброс слова «Уфы» с третьей строки на четвёртую. Интонационно слышится «дурдомами и роддомами Уфы», слово «Уфы» тут оказывается как бы одновременно интонационно относящимся и к третьей строке, и к четвёртой. Совершенно синтаксически правильной эта фраза была бы в таком виде: «районы Уфы расцветали дурдомами и роддомами», если бы слово «районы» стояло перед словом «Уфы»; автор же усиливает субъектность слова «районы» и снижает субъектность слова «Уфы». А с другой стороны, здесь не столько анжамбеман, сколько инверсия: «правильно» было бы — «районы Уфы расцветали». Тут одновременно два в одном, и это аккуратно сделано, это не раздражает. Хотя силлабо-тонический стих — «голый» в каком-то смысле, и он показывает любые недостатки просодии, но здесь присутствует крепкое владение ремеслом и очень хорошая работа со словом. Я вижу версификационную осознанность автора в этой работе.
«Кошачий остров» кажется стихотворением метареалистичным. Я вижу метареализм в самом подходе к построению поэтической реальности стихотворения: полностью прочитав его, мы можем увидеть, что лирический субъект обращает свои слова к некой кошачьей сущности, на которую указывает, — «зверь притихший» и «не катаешь финики по полу» (кошачье поведение); во второй строфе возникает «кошачий остров», «кроватью куртка, / вовремя не убранная с кресла», в последней строфе: «схваченный когтями сон» и «какая жизнь идёт по счёту» (явный намёк на провербальные девять кошачьих жизней). При этом образ собирается не враз. И кот этот живёт внутри лирического субъекта, от лица которого и идёт повествование.
При этом с точки зрения версификационных мелочей мы видим как бы некую небрежность в предмете. Ну вот смотрите.
ты не смотришь матчи по футболу,
по ночам не караулишь нежить,
не катаешь финики по полу.
зверь притихший, как тебя утешить?
я звонила летчикам над Осло
пролетавшим, над Индокитаем,
Обратите внимание, как тут работает запятая после слова «пролетавшим». Она очень важна. Вполне возможно, что ради одной запятой автор написал этот текст со знаками препинания. Тут работает метамодерн, в этом размыкании концовки, — и это очень современный взгляд, когда все элементы того, о чём говорится в тексте, равноправны, равновозможны и равновелики. Это как раз случай того, как автор работает с современностью и остаётся в ключе современной поэтики.
Интонационно это построение родственно виденному нами ранее в стихотворении, где есть строки «дурдомами и роддомами / Уфы районы расцветали». Там это задаётся стиховым делением, здесь запятой, отделяющей (интонационно парцелллирующей) «над Осло / пролетавшим, над Индокитаем». Возникают синтаксические смыслы — с одной стороны, «я звонила и над Осло, и над Индокитаем», и «я звонила лётчикам и когда они пролетали над Осло, и когда они пролетали над Индокитаем». Умение зашивать в простую просодически силлабо-тоническую структуру несколько смыслов — очень важное умение в версификационном инструментарии автора.
А вот в стихотворении «Африка» мы видим некоторую отсылку к Гумилёву.
вольный человек а не холуй
ты выходишь из страны жеод
С одной стороны, «жеод» воспринимается как название страны. А с другой стороны, «жеод» — мне как геологу это абсолютно понятно — это такая крупная секреция, геологическое образование, частично или целиком заполненное кристаллами. И вот пока ты жеоду не расколешь, ты не увидишь, что там внутри, какая красота там таится; а может быть, там и не таится никакой красоты. Выходя из «страны жеод», ты выходишь из чего-то замкнутого. К тому же жеода такая же круглая, как живот. Эта округлость сохраняется и со стороны предмета, и со стороны звука «о»; рифма возникает и на уровне смысла, и на уровне звука.
Я замечаю мельчайшие вещи, о которых подумал автор; случайно это получиться не может. Если так получилось случайно, это значит, что у автора очень сильна языковая интуиция. Это делает архитектуру представленных текстов очень выверенной и устойчивой.
Мне показался очень важным астрофический текст «лежать на белом а потом идти…». Этот текст, с одной стороны, максимально приближен к бытовому описанию больничного бытия, а с другой стороны, он максимально получился про слово, про поэзию. Здесь интересен филологический подтекст — поэты очень любят писать про слово, а читатель, который не поэт, в общем-то, не очень любит про это читать, потому что это тема довольно понятная: много уже сказано в русской поэзии про слово, каждый поэт поворачивает эту тему своей гранью, а читателю это всё едино. Но здесь это сделано, я бы сказала, не довлеюще. Появляется «быстро прибывающая кровь во рту», и филологический момент, касающийся того, как поэт пишет стихи, здесь не передавливает бытовую составляющую, а только подчёркивает её и говорит, что поэзия — она везде, она разлита по пространству.
В целом мне подборка очень нравится. Стихи в ней пригнаны друг к другу, словно кирпичи. Я найду другие стихи Мирославы и обязательно их прочитаю, потому что мне интересно, всегда ли этот автор работает подобным образом или это сделано, что называется, «к случаю» и у автора есть и другие поэтические языки, которыми он владеет. Интересно, как долго автор шёл к этой выверенности формы, соподчинённости её содержанию.
Рецензия 4. Ольга Девш о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Чем в первый раз запоминается поэт? Именем и стихами. У Мирославы Бессоновой оба условия выполняются. Благозвучная аллитерация псевдонима приятна ушам, особенно когда необходимость в мире ощущается всё острей день ото дня. А стихи хороши сами по себе.
Да, такое бывает и в поэзии. Как в песенке девяностых: «Просто так прохожий, парень чернокожий». То есть стихи не страдают похожестью с поэтическими текстами других авторов. Простите, если ассоциация покоробила, но не удержалась от искушения поддаться атмосфере вызова, в которую погружаешься, читая подборку Бессоновой.
Первое и последнее стихотворения прочитываются как диптих, последовательно рассказывающий историю парного полёта и одиночного падения. Их растащили в начало и конец подборки, чтобы между ними вместилось детство, отрочество, незабываемая надежда и плодоносящая боль молодости. Кульминация замыкается в четырёх строчках:
устало мять халата рукава
предвидя затяжную дурноту
разрезаны болящие слова
и быстро прибывает кровь во рту.
Подобная «видимость» стихов, без лишней цифровой детализированности, вычурного гиперреализма с его выпуклыми каплями и фактурной мимикой, — сдержанная описательность каким-то чудом ожившего плёночного фотоаппарата напомнила мне стиль Кати Капович. Но мимолётно. Видимо, следование традициям регулярного стиха и разнообразие рифмы сблизило на какой-то момент Бессонову с Капович в моём воображении. Но лес надо рассматривать всё же издалека.
У Мирославы есть голос, но ещё нет песни. Самой главной песни, которая не коронная, а столбовая. Мотив её должен так или иначе угадываться в каждом стихотворении. Иными словами, автору нужен свой набор часто употребляемых слов. И свой тембр тем и смыслов. Сейчас метафизику юзают даже ленивые. Наполнить речевой аппарат словами не трудно, ребенок начинает говорить раньше, чем осознаёт слово как движение, как образ, как энергию. Сформулировать собственную нужду и импульс высказывания — вот где жесть. Артикуляция придаёт форму звуку, тогда как сам звук зачем существует?
и летит воздушный поцелуй
в солнца округлившийся живот
— это красивые строчки! Но что они меняют в нашей жизни? А в жизни автора? Свежая рифма холуй-поцелуй залежалась? Вероятно, раз стихотворение с посвящением, то читателю не открыт подтекст, а контекст густонаселён животными и людьми Африки, и не ясно, как реагировать: беззаботно радоваться солнцу или попридежать эмоции. Не хватает информации.
Несмотря на очевидную стилистическую цельность подборки, отсутствие названия ослабляет производимый ею эффект только потому, что не утверждён лейтмотив, на который ориентируются все прочие аккомпанементы. Бессонова отстраняется от лирического героя ровно настолько, насколько больно и важно ей то, о чём пишет. Он остаётся один, написанный так, будто это чистовик. Без черновых пометок, клякс, почеркушек на полях. Пространство между автором и субъектом его стихов временами аж зияет, притягивая взгляд больше, чем произведение. Не вперёд, осмотреть горизонт, а вниз. Зазор великоват для того, чтобы им пренебречь. Но всякое сближение не решит вопрос одиночества участников поэзии Бессоновой. Наоборот, стройная конструкция существования героя где-то над или сбоку от автора не потерпит вмешательства. Только естественный процесс развития героя вместе с автором ради общей цели сохранит и приумножит непохожесть поэтического голоса Мирославы Бессоновой. Иногда полезно отдаться чувствам и порвать рукава халата. Если угодно, на кляп. Его уж точно можно будет выплюнуть.
Рецензия 5. Елена Наливаева о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Магистральный сюжет подборки — сложности взросления, рефлексия по поводу взросления. Можно даже сказать, страсти взросления. Детство — идеальный мир, лирическая героиня находит в нём утешение, грустит и плачет по нему. Коль скоро в детстве всё осмысливается через игру, игровое начало живёт даже в размышлениях лирической героини подборки о смерти. Взрослое мешается с невзрослым. Жизнь существует где угодно ТАМ — в романтическом прошлом, в грёзах, но не ЗДЕСЬ — в созданной поэтом условной реальности. ТАМ и ЗДЕСЬ негласно максималистически противопоставлены друг другу.
Коснусь каждого текста в отдельности. Так как почти все без названия, воспользуюсь нумерованным списком.
1) Стихотворение, пожалуй, представляет собою метафору сна/снов со всеми выплывающими из понятия «сон» смыслами. Первый маркер снов — полёт. Стихотворная строка легка, размер — четыре плюс три. Возникла неожиданная ассоциация с наиболее частотным стихотворным метром Эмили Дикинсон. Полёт настигает резко, захватывающе, не давая опомниться, — сон берёт в охапку и тянет в небо. Он «утаскивает», как ни странно, тело, а не душу: «а сколько крал подобных тел / ума не приложу». Вторая строфа — ещё один типичный маркер снов — падение: «с балкона вниз где сох матрас / и дворник сор сжигал / над низким городом где нас // не видел марк шагал». Следующие два катрена — осознание мира через поэзу сна. Мир видится с высоты птичьего полёта, мир прекрасен. Он отделён от реальности, в нём нет земного тяготения. Сравнение одуванчиков с сыпью визуально выпуклое, почти художническое. Выбор слова-рифмы «сыпь» в сочетании с первой строкой катрена не видится оптимальным. Последний катрен рождает ветвление трактовок. Либо: сонное забытьё хочется продлить, уходя всё дальше от реальности; либо: повествование выводит к любовному сюжету о взаимности — физиологичное «не выпускай меня в беде» — строка объятий; либо: разговор по душам с богом, причём бог предстаёт этаким «своим парнягой», будто он из песни «Наутилуса» о том, как с причала рыбачил апостол Андрей. С богом можно по-простому, без церемоний.
Когда текст многомерен, он, бесспорно, удачен.
2) Страшное стихотворение. Основной мотив мне вновь видится в желании укрыться от реальности, хотя это уже в принципе, как следует из текста, невозможно. Через призму восприятия лирического героя автор раскрывает невысказанную жизнь всего в двух строках: «но время мяло нас и рвало / пристёгивало к батареям». Время — пытка. Взросление — пытка. Только детство свободно от обязательств. Любопытно, что о детстве почти ничего и не сказано, но оно свободно, потому что лирические герои глагольно действуют сами (точнее было бы сказать «действовали», так как все глаголы в прошедшем времени). В итоговом катрене глаголы начинают действовать на лирических героев, и это более чем болезненное воздействие. Упомянутое ранее двустишие высказанной жизни тоже в прошлом, в прожитом ТОГДА, пережитом БЫЛО. «Крепко стянутые запястья» и «нас ведут куда им надо» из последнего катрена выводят текст на уровень событий сегодняшнего дня, трагического СЕЙЧАС. Это, как в предыдущем стихотворении, придаёт многомерност сказанному. Вновь возникает противопоставление: ТОГДА — СЕЙЧАС, БЫЛО — ЕСТЬ. И это ЕСТЬ совершенно экзистенциально, потому что оно не прекращается. При таком ЕСТЬ встаёт прямолинейный вопрос о возможности (скорее невозможности) БУДЕТ.
3) Третий текст — добрый и грустный. Пятистопный хорей. Отличный размер для повествовательной рефлексии. Вновь обращение к метафоре сна и наблюдениям со стороны. Во сне можно оставаться живым, многократно живым, живым все девять кошачьих земных (или небесных?) циклов. Если представить, что кошачий остров — рай для питомцев, то первый катрен становится пронзительным в превосходной степени. Кот будто и не кот: не играет, не следит зорким глазом за телевизором, не тыгыдыкает. Кошачье маленькое существо стареет, медленно умирая — лёжа на хозяйской куртке. Ассоциативно вспоминается давно разлетевшаяся по интернету японская картинка, где кот спит на кимоно, и, чтобы не разбудить его, женщина отрезает от кимоно кусок. А во сне — всё настоящее, всё живое. Рыба-звездочёт как образ сна — замечательная находка. Получается, что сон более осязаем, чем вся где-то там непонятно где творящаяся реальность.
Но сон — это и кратковременная смерть. Не навсегдашняя. Хотя…
4) «Африка» — по всей видимости, стихотворение очень личное, направленное на адресата, Михаила Куимова. Это метафора освобождения, броская, гордоподнятоголовая. Лирический герой «вырастает» из раба.
В стихотворении песчаным солнцем светит нечто извечно гумилёвское.
«Солнца округлившийся живот» — это красиво. Но что подразумевалось? Солнце беременно?.. или оно кажется сытым и довольным?.. или?..
5) Пятое стихотворение перекликается со вторым. Tabula rasa детства, запачканная реалиями взрослого мира, остаётся запятнанной навсегда. Прежней чистоты уже не будет. «идёт заплаканное детство // назад по улице сезам» — сильный образ с ветвлениями смыслов.
6) В шестом тексте происходит выход на уровень аллегории. Поэзия момента, выхваченного из изменённой реальности. Момент счастья краток, а то, что будет потом, — больно и долго. Возможно, за строками скрывается авторское видение поэзии — мучающего слова, которое порой приходится выдирать с корнем. А это при потере поэтической крови может привести к страшнейшим последствиям.
7) Последний текст — арка подборки и её резюме. То, что только «виделось», «мерещилось» между строк в начальных текстах, обрело плоть, хотя смерть как явление скорее бесплотна. Наивность, игровое начало. Смерть как игра, на земле ничто не держит. В небесах можно быть кем угодно, творить себе что хочется и увлечённо пинать балду — как ребёнок из ницшеанской притчи о трёх превращениях души.
Вместо итога: подборка абсолютно цельна, композиционно оформлена и хороша.
Названия, правда, недостаёт.
Рецензия 6. Дмитрий Веденяпин о подборке стихотворений Мирославы Бессоновой
Подборка Мирославы Бессоновой мне чрезвычайно понравилась. В этих стихах есть лёгкость, упругость, свобода (которая является одновременно их главной темой и их началом, тем, что, как мне показалось, рождает эти стихи). Меня впечатлила естественность, с которой Мирослава рифмует и находит образы, точно соответствующие ритму и интонации. Это социально заряженная поэзия, дарящая (во всяком случае, мне) надежду на новую жизнь, непохожую на сегодняшнюю, — хотя бы потому что стихи Бессоновой, несмотря на мрачность некоторых, увы, слишком, узнаваемых реалий, уже живут этой лучшей жизнью. Мне жаль, что Бессонова не присоединилась к нам в Зуме и нельзя было совместить её строчки с её голосом. Ничто не может заменить авторского чтения.
Подборка стихотворений Мирославы Бессоновой, представленных на обсуждение
Мирослава Бессонова — творческий псевдоним Алёны Ипановой, все публикации выходят под ним. Окончила Восточную экономико-юридическую гуманитарную академию (факультет психологии). Занимается страхованием и автокредитованием. Публиковалась в альманахе «45-я параллель», в журналах «Интерпоэзия», «Прочтение», «Этажи», Prosodia и др. Живёт в Уфе.
***
схватил меня и полетел
вперёд по этажу
а сколько крал подобных тел
ума не приложу
с балкона вниз где сох матрас
и дворник сор сжигал
над низким городом где нас
не видел марк шагал
из куртки мелочь не просыпь
не будем на мели
глянь одуванчики как сыпь
покрыли часть земли
вон курят дети под мостом
одетые на ять
и спорят весело о том
не буду повторять
не выпускай меня в беде
раз бьёшься об заклад
что люди ходят по воде
а не летают над
***
плелись из школы врали маме
что претендуем на медали
дурдомами и роддомами
Уфы районы расцветали
хотелось избежать провала
сиять пока не постареем
но время мяло нас и рвало
пристёгивало к батареям
хочу за всех его проклясть я
пока грохочет канонада
и крепко стянуты запястья
и нас ведут куда им надо
Кошачий остров
ты не смотришь матчи по футболу,
по ночам не караулишь нежить,
не катаешь финики по полу.
зверь притихший, как тебя утешить?
я звонила лётчикам над Осло
пролетавшим, над Индокитаем,
узнавала про кошачий остров:
был ли найден, был ли обитаем?
но гудками отзывалась трубка
раз за разом, прежде чем исчезла.
спи. пока тебе кроватью — куртка,
вовремя не убранная с кресла.
схваченный когтями сон упитан
и подобен рыбе-звездочёту.
пусть покажет что в себе таит он,
и какая жизнь идёт по счёту
Африка
Мише Куимову
на холмах гауры-дикари
соль земли в напевах пастухов
баобабы как богатыри
даже тени застают врасплох
африканок с кольцами в носах
и саванны с мухами цеце
всех сумевших не попасть впросак
и остыть в оазисе в конце
вольный человек а не холуй
ты выходишь из страны жеод
и летит воздушный поцелуй
в солнца округлившийся живот
***
минувший я в прямом эфире
властитель троек и прыщей
твержу как славно было в мире
ещё не названных вещей
когда одели и обули
к прогулке через немоту
и никаких режимов пули
не жгли с пацификом тату
какое действенное средство
раз льётся на душу бальзам
идёт заплаканное детство
назад по улице сезам
***
лежать на белом а потом идти
искать в больничном садике стрекоз
пока не бдят и полдень без пяти
и не иссяк остаточный наркоз
устало мять халата рукава
предвидя затяжную дурноту
разрезаны болящие слова
и быстро прибывает кровь во рту
***
кивнул в дверях и был таков
что стал в раю глухом
для непослушных облаков
безумным пастухом
он гладил их вливая в рты
питательный нектар
во имя редкой красоты
из ярких стеклотар
дымилась в пальцах анаша
но дым ничем не пах
и смерть казалась хороша
без жизни впопыхах
без наполняющих её
то гимнов то гербов
счетов за съёмное жильё
и тёщиных супов
пробежек на восток и юг
подъёмов утром в шесть
без тесных пиджаков и брюк
к которым липла шерсть
скажи всему земному брысь
и победит азарт
взлетев верёвки перегрызть
всех тянущих назад
