Сложно живется большим среди маленьких, хрупким среди железных. Странный, свободный, волокнистый рассказ Александры Солдатовой похож на разбегающиеся под пальцем шарики ртути, на прожилки на коже дерева, на бибоп в рассказах битников. Лирическая героиня, наивная и жадная, бредет по метафорическому зеркальному лабиринту, то случайно царапаясь о стекло, то с удовольствием его разламывая. Ведьма, ребенок, талант, бездарность… Вихрь тщеславия не равен ли вихрю безумия? Да и существует ли хоть что-то, кроме утешающей обыденности? «…ничего, ничего-то в её жизни не происходило, кроме бесконечного круговорота пищеварения и калейдоскопа снов. Лишь разрастались внутри, как раковая опухоль, мечты о величии, которым не суждено было стать явью во веке веков».
Евгения Джен Баранова
Солдатова Александра Сергеевна. Родилась 12.08.1991 в городе Пятигорск. Окончила факультет Журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, прошла несколько писательских курсов по creative writing. Работала театральным критиком в газете «Экран и Сцена» и других СМИ, в настоящее время профессиональный фотограф. Создатель креативной настольной игры «Что-то с Чем-то», организатор литературного опен-колла «Дерзость». Как прозаик публиковалась в журнале «Пашня». Участник литературного фестиваля им. Михаила Анищенко (2022) и форума молодых писателей фонда СЭИП (2022). Живет в Москве.
Александра Солдатова // Великанша
Жила-была девочка Шурочка, и она никогда не спала. Такая вот биологическая особенность. Еще у нее не было родителей, но зато были тонкие запястья, которые по весне царапались ножницами. А все почему? А все потому, что обитатели детского дома — все хотели стать существительными. Кто-то финансистом, кто-то юристом… И только Шурочка, когда вырастет, хотела стать прилагательным. Великой. Но кем? Она решительно не знала. Как будто у всех есть фонарик и красная ниточка, ведущая от рождения к смерти, а у нее только непроглядная тьма лабиринта и смутная щекотка в области солнечного сплетения.
И вот однажды эта девочка поступила в одно там престижное хореографическое училище. Интереса к движению никакого у нее не было, просто ткнула пальцем в небо и неожиданно попала в чужой воздушный замок. В училище все были вдохновленные, в то время как Шурочка плевала на ЗОЖ, прогуливала занятия, перекатывала, как перекати-поле, конспекты хорошистов, а экзамены сдавала левой пяткой. Еще она много ходила в театры, ничуть не интересуясь искусством. Просто по студенческому пускали бесплатно, а пустые вечера одним вином не наполнишь. По ночам театралка трудилась в стриптиз-баре «Филологическая дева», но на жизнь хватало с трудом. Всю сотню тысяч она тратила на шмотки и развлечения, а питалась тем, что незадачливые студентки оставляли на общей кухне в общаге. Иногда ей казалось, что она муха.
После того, как из училища ее выкинули, Шурочка обнаружила себя в роли театрального критика. Писала колонку в небольшую газетенку, где кроме нее сочинительствовали еще три культурные дамы. Собственных амбиций ни с литературой, ни с танцами она никогда не связывала, величие же предчувствовала в какой-то неведомой доселе ипостаси. Что-то вроде властелинши мира. Но где учат на властелинш, какие связи нужны для этой должности — ведомо то одному Шалтай-Болтаю.
Жизнь реальная тем временем стремительно катилась под откос. Из бара ее уволили со скандалом после мимолетной близости с клиентом на рабочем месте, а в газете за глаза называли тюхой — услышала однажды, случайно заглянув в редакцию в обеденный перерыв. Беззвучно проглотив обиду, туда она больше не вернулась. Решила строить счастливую безличную жизнь.
Шурочка пробовала мужчин на вкус еще в те времена, когда не помнила о своем будущем. Она карабкалась по ним, как по шипованной лестнице, к безоговорочной свободе от всяких сантиментов. Каждый раз вкус оказывался приторно горьким.
Ее первый был сумасшедшим. Она видела в нем кривое отражение самой себя и не уставала глядеться в это зеркало сквозь слезы разочарования. Он бил ее словом, презирал детей и беспомощных старух, он отбирал у Шурочки украденные деньги, чтобы сжечь их на пустыре и развеять пепел по ветру. Он внушил ей мысль о том, что любовь — это право мучить, которое ты предоставляешь добровольно. Право плакать и унижаться. Право ненавидеть другого и самого себя без всяких зазрений совести. Любовь все простит.
Ее второй — кукловод с синдромом Петрушки. Мертвенно бледный, холодный, расчетливый, он каждые несколько минут взрывался диким смехом, так ему не шедшим. Бесконтрольный нервный тик. У него были ресницы Маленького принца и мечты Наполеона. А мечтал Петрушка о том, чтобы создать всемирную систему социальной реабилитации для бывших заключенных. Чтобы вышедшие на свободу убийцы превращались в нежных котят, приносящих пользу всему обществу и ему лично.
Ее третий был старичком-боровичком, помешанным на грибах. Он грубо связывал ее веревками и изменял с эльфийками. Он носил тертую кожанку и зеркальные очки, играл на бас-гитаре, пах мхом и шелковицей.
…Их было много, и каждый издевался над ней изощреннее предыдущего, и каждый ласкал ее более умело, чем предыдущий, и каждый бросал ее в день ее рождения. С последним ухажером она рассталась накануне госпитализации.
Пока всех нормальных людей душила июньская жара и жрал модный вирус, Шурочка лежала в больнице Алексеева. У постояльцев изымались все острые предметы, даже второе приходилось есть ложкой. Туалеты не запирались, а на окнах не было ручек. Душ принимали чаще, чем таблетки. Температура под сорок разливалась по утомленному телу лета, ее же собственное тело было почти здорово. Вот только величие никак не наступало.
Соседкой по комнате была юная художница Аня. Она тосковала по возлюбленному и пыталась готовиться к выпускному экзамену по рисунку. Пару недель назад Аня распорола вены грифелем заточенного карандаша, чтобы заглушить первобытный ужас перед галлюцинацией. Некое Существо являлось ей время от времени, заставляя совершать странные поступки. В больнице девушка часами сидела над скетчбуком в попытках изобразить Его, но так и не продвинулась дальше точки.
Прописанная Ане терапия очевидно была бездейственна, и Шурочка решила собственными силами освободить бедняжку от мук. Она подсела к ней на больничную койку и, раскачивая апельсин перед лицом соседки, повторила несколько раз, как заклинание: «Твое тело абсолютно расслаблено. Твои веки тяжелеют». Когда решила, что пора, приказала Существу заговорить. И к ее удивлению, Оно заговорило.
— Что ты такое?
— О… ЭтО сОвершеннО не важнО. ГОраздО бОлее важнО — чтО такОе ты?
Что отвечать, куда вести разговор дальше — новоявленная гипнотизерка совершенно не знала, поэтому просто вывела знакомую из транса, словно выдернула шнур из сломавшегося телевизора. В тот день они больше не проронили не слова, обеих окутала мягкая меланхолия. А ночью Аня умерла от того, что ее сердце перестало биться. В палате сразу стало просторнее.
Через неделю после того случая душный воздух за окном раскололся на миллионы брызг. Тридцатитрехлетняя Шурочка лежала в посвежевшей опочивальне, заполняя вместо кроссвордов бесконечные опросники от практикантов-психологов. «Какие причины побуждали Вас наносить себе самоповреждения? Выберете один из вариантов ответа…» Стекла подрагивали в приступах тарарабумбии, шторм снаружи контрастировал со светом лампы накаливания. Как вдруг она услышала тихую-тихую музыку. И кажется, пение. Откуда? Здесь, в больнице? Шурочка пошла на звуки.
И вот видит. Музыка льется из расстроенного в хлам пианино — оно притаилось в летнем гардеробе, скучавшем без плащей и шуб. Пожилые женщины скользят блуждающим взглядом по эпицентру абсурда: за фоно бабуля лет 70-ти собирает узловатыми пальцами аккорды черно-белого восприятия мира. Ситцевое платье в цветочек, массивные серьги с камнями оттягивают дряблые мочки, в морщинках на шее поблескивает от молний золотая цепочка. Гром пытается перебить дрожащую музыку, но не тут-то было. Пианистка сильным сопрано заглушает божий гнев. Под аккомпанемент грозы и раздосадованных клавиш она воспевает Богородицу. «Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься!» Потом, когда закончила, шикает на слушателей: «Не хлопайте! Не хлопайте! Молитвам не хлопают. Давайте лучше помолчим». А потом все повторяется. Много раз.
Тем вечером умытая красотой Шурочка впервые в жизни заснула. И длился ее сон ровно два года, семь месяцев и один день. Все это время в беспокойных грезах Анино Существо учило ее колдовству.
Ну конечно, как она могла такое забыть! В лагере на берегу Черного моря… Когда под серыми ошметками кожи на плечах проступало ярко-розовое нутро… Когда живот крутило в первых спазмах женских кровотечений…
В двенадцать лет ты стесняешься своего существования и стараешься не попадаться лишний раз на глаза человеку. Тебя мучает ненависть к тупым сверстникам. Съедает живьем стыд за свое существование. Ты страдаешь от безответной любви к учителю. Но что самое унизительное — ты совершенно не знаешь, что делать с непомерно разросшимся телом, с его шерстью, запахом, угрями. Все это мерзко-мерзко-мерзко, ты пытаешься сбежать от самой себя в книги. Но не тут-то было. Именно в это злополучное время тебя отправляют в летний пансионат для трудных подростков.
Там ты, пухлая и застенчивая любительница научной фантастики, моментально становишься изгоем. К тебе подходит королева лагеря Мариэтта:
— Ты вообще в курсе, что ты такая жирная и красная, что на тебе можно жарить яичницу?
Всеобщий смех.
— Ты вообще в курсе, что одежду можно покупать в магазинах, а не отбирать у бомжей на помойках?
Всеобщий смех.
— Ты вообще в курсе, что разговаривать можно не только с книжками?
— А ты вообще в курсе, что твои родители умрут сегодня ночью? — отвечаешь ты ей и смотришь долгим, немигающим взглядом исподлобья. Незнамо откуда, раздается гром. Как будто само небо хохочет над твоей мрачной шуткой. Дети в ужасе разбегаются, разлетается над сухим орешником воронье, голоса птиц и людей сливаются в единую какофонию. Идет дождь.
Это так и осталось бы забавным совпадением, если бы не то, что произошло дальше. А произошло то, что Мариэтте позвонила бабушка и с протяжным воем «их больше неееет» стала рыдать в трубку. Прошлой ночью автокатастрофа действительно унесла родителей королевы лагеря и ее трехлетнего братишку.
Все дружно решили, что это ты подстроила аварию. Убийца! Дети обратились за помощью к вожатым — и те соорудили на главной поляне огромный пионерский костер. Ведьма! Тебя собирались сжечь. Но в тот миг, когда они подкрались сзади с веревкой, ты превратилась в ручей и утекла сквозь их пальцы. Колдовство не могло длиться долго — и вот ты уже бежишь, как была, в ночнушке, с растрепанными волосами, по полю в сторону леса. А за тобой гонится стадо обезумевших детей. В их руках горят факелы, их рты брызжут слюной. Сжечь ее! Кто не спрятался, тот и виноват. Но ты успеваешь забежать в лес до того, как огонь коснется твоих распущенных кудрей. Ты бежишь в самую чащу, умоляя ночь укрыть тебя темнотой, а ветер заглушить треск веток под голыми ступнями. И ночь укрывает, и ветер бушует. Но вот ты слышишь приближающегося врага, ухаешь филином — и превращаешься в птицу. Летишь все дальше, вглубь леса, но силы кончаются, ты падаешь в пушистые лапы лиственницы. Снова шаги где-то рядом — ты встаешь на четвереньки, бьешь копытом, бежишь лесным зверем. Они устают, они наконец отстают… И ты лежишь в овраге среди подгнивших листьев, их запах смешивается с запахом земли и твоего страха. Ты впервые говоришь сама себе: «Я великая ведьма».
Вспомнив о своей священной миссии, Шурочка отправилась жить на свободе, вне желтых стен медучреждений, никому не разгласив своей тайны.
Первым делом она взяла себе новые имя и фамилию. В паспорте теперь значилась как Великанша Сергеевна Генералова. Затем новоявленная великая ведьма дала объявление в Tinder следующего содержания: «Высылай свое творчество на love_for_art@gmail.com. Если мне понравится, подарю лучшую ночь в твоей жизни». Ей написали:
- Художник-граффитист.
- Сочинитель электронной музыки.
- Поэт, вдохновленный Велимиром Хлебниковым.
- Ученый, влюбленный в лунную пыль.
- Фотограф, снимавший детское ню.
- Театральный режиссер-документалист.
- Фантаст-графоман.
- Саксофонист, игравший в переходе с Курской кольцевой на радиальную.
- Перформер, подражавший Марине Абрамович.
- Свадебный видеограф.
- Актер сериала на «Россия-1».
- Начинающий поп-певец.
Ко всем ним она приходила в маске Ангела Смерти и исполняла любовный макабр до тех пор, пока жертва не переставала дышать от восхищения. Застывшую плоть Великанша разрезала секатором и похищала чужой талант прямо из груди, после чего лишь слегка обжаривала его на оливковом масле и съедала. В ее коллекции было уже двенадцать юных сердец. Ее собственных двенадцати апостолов — прекрасных, нежных, несчастных созданий, веривших в собственную гениальность. По замыслу ведьмы, обряд должен был принести удачу и сделать ее по-настоящему великой. Кем-то еще, пока неведомым…
Удача пришла в момент последней колдовской трапезы в лице 80-летнего Валерия Ивановича Козицкого — соседа юного поп-певца. Член Союза Художников России, всю жизнь писавший пейзажи грубыми мазками грязных оттенков, проникся симпатией к Великанше с первого взгляда на ее окровавленный рот. Валерий Иванович умолял съесть и его дряхлое сердце. Поклонник был так настойчив, что она, держа пальцы крестиком, пообещала познакомиться с его картинами на следующих выходных. После чего, конечно, исчезла, не оставив номера. Однако неделю спустя судьба столкнула их вновь: синий зонт Валерия Ивановича распустился над танцующей голышом Великаншей в тот самый момент, когда на Крымском мосту ее в очередной раз гипнотизировал июльский ливень.
Валерий Иванович купил своей музе платье и туфли, угостил горячим чаем и отвез на такси в галерею при храме, недалеко от Новодевичьего монастыря. На входе их встретил золотозубый охранник. «Что, Валерий Иванович, ведете девушку образовывать?» — задал он вопрос скорее риторически и блудливо подмигнул старику, протягивая ключ от комнаты с картинами. Валерий Иванович улыбнулся, облизнулся, звякнул ключом и растворился со спутницей в темноте лестничной клетки.
Картины были так себе. Какие-то деревенские зарисовки, имитировавшие импрессионистов конца позапрошлого века, претенциозные метафоры о бренности человеческой жизни. Нет, такое сердце она никогда бы есть не стала, о чем прямо и заявила знаменитому художнику. Валерий Иванович, к ее удивлению, не обиделся, а предложил своей избраннице сожительство без всяких отягчающих семейных обязательств. Он обещал кормить и ухаживать, в завещании же указать ее фамилию как единственной наследницы. Безобидный богатый старик с раздутым тщеславием да робкой жаждой тепла. Великанша сжалилась, увидев в будущей смерти художника долгожданный трамплин для своего величия. И спустя пару месяцев была вознаграждена сполна.
На деньги почившего была организована Великая резиденция бездарностей имени В.И. Козицкого, больше похожая на секту. В интервью телеканалу «Russia Today» бывшая Шурочка объяснила свою идею тем, что Гитлер был непризнанным художником, и возможно, получи он в жизни чуть больше любви и сострадания, население Земли в 1945 году было бы обширнее миллионов на семьдесят. Все «непризнанные гении» мира стеклись на сказочный оазис, где Великанша поила подопечных вином из собственной крови, превращала камни в хлеба и спала с каждым, кто просил о толике нежности. Постояльцы проживали в уютном дворце на всем готовом с одним лишь условием — каждый день работать во славу своего гуру. Поэты складывали витиеватые оды, а прозаики коллективно писали житие Великанши. Посеянные в резиденции зерна со временем дали всходы, и графомано-апокалипсис охватил собой всю планету, не оставив в живых ни оного талантливого художника или писателя.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Свершив мечту, Шурочка уснула второй раз в жизни. Вечным сном. В том сне к ней вновь пришло Существо, которое, откинув капюшон с лица, внезапно оказалось самим Николаем Васильевичем Гоголем. Классик пожаловал, чтобы сообщить пренеприятное известие: после госпитализации Шурочка впала в кому, а очнувшись спустя два года, семь месяцев и один день, была признана невменяемой и принята на постоянное попечение в городскую психбольницу закрытого типа. И ничего, ничего-то в ее жизни не происходило, кроме бесконечного круговорота пищеварения и калейдоскопа снов. Лишь разрастались внутри, как раковая опухоль, мечты о величии, которым не суждено было стать явью во веке веков.
