Стихи Ольги Левской — поэзия разомкнутого объема — степей, отрогов гор и неба от горизонта до горизонта. А еще бывает так, что свобода важнее. «Привычка уходить на севера / И на восток, и — так чтоб не вернули. / Привычка предков: жизнь не любит торг, / Но любит степь, мошку, побег от пули…» Конечно, земная поверхность бесконечна, но чем одно место отличается от другого, особенно сейчас? «Чего хочу: сидеть и красить, красить / бездумно холст». Ведь это можно делать и в коммуналке? Все зависит только от пространства внутри тебя; хотя все равно будь осторожен. «В мире рвётся все, что тонко, в каждой ямке западня. / Помоги, храни козлёнка, и щенёнка, и меня». Хорошо бы.
Михаил Квадратов
Ольга Сергеевна Левская — поэт, прозаик, художник, музыкант. Родилась в Ужуре, живет в Красноярске. Окончила Красноярский педагогический институт, работала ведущей авторских программ на медиаканале «Радио VK». С 1997 по 2017 преподавала в Сибирском федеральном университете (ранее Красноярском техническом университете). Пишет картины, занимается видеопоэзией. При поддержке Союза российских писателей вышли две книги – книга стихов «Женская Грамматика» (2017) и роман «Теория чувств» (2018). В серии сибирских поэтов вышла книга «Любовь к неправильным глаголам» (2019).
Автобиография
Родилась в Ужуре на границе Хакасии и Красноярья. Это место схождения отрогов Кузнецкого Алатау и Саян. Родители — учителя физики. Воспитание — науки и дедушкина пасека. Книги и пчелы. Библиотека на шесть тысяч томов и жужжащая малина. Наборы открыток с картинами и книги на все карманные деньги. Это важно, да. Переехала в Красноярск, город самого замысловатого ландшафта. Посередине река, справа горы зубастые, слева пологие, с красными краями. На восток — тайга, на запад — степь. Так и живётся: то ровно, то отрывисто. И пишется примерно так. И рисуется, рисуется тоже так.
Ольга Левская // Тик-так тик-так тик-так
***
Хочешь купить себе немного неба?
Не воздуха с нитями самолётов,
А пирога,
ноздреватого скрытыми звёздами?
Хочешь купить себе немого неба,
вот этого, залитого молочным опалом,
или вот этого, поросшего густой чернотой,
или вот этого, в тучных стадах?
Где луна словно юрта в тывинской просторной тяжёлой степи?
Хочешь?
Купи.
Заплати эту жизнь и немного вчерашней и краешек прошлого года.
Всё отдай за свободу
молчать и смотреть не туда, где ползёт горизонт.
В городе небо как зонт
спицы труб и столбов и защита от дикой воды.
Рукоять прямо в сердце.
Вот кнопка. Нажми — и сверни. Убери.
Отыщи своё новое небо, пришитое к рёбрам камней.
И купи за болтливую мелочь оставшихся дней.
***
Однажды проснёшься — а они — вдоль всей истории — оживают.
Возвращаются к матерям. Жёны обнимают мужей.
Вся злоба мира ромашковым лепестком облетает,
И дальше по спирали.
До ночи длинных ножей.
До ночи в Париже.
До самого первого.
Брат соломинку покусывает, и в небо глядит.
Отныне и в глубь веков —
Своей смертью, в своих постелях.
Ни один не был и не будет убит.
Back to innocence.
И не сдвинуться.
***
Солнце на полкорыта, небо на полкорыта.
Пена за каждым взмахом — следом метеорита.
Спелыми облаками, тучами долгой влаги
вдоль седины забора зреют бельишка флаги.
Крашены в бронзу доски. Крашено в синий выше.
Солнце сочится воском в крытые толем крыши.
Яблонька небо застит розовым душным светом.
Птицы свистят про счастье. Верится, как газетам.
***
Я в прошлой жизни резал мёрзлый хлеб,
И соль втирал в чуть липнущую мякоть,
И не умел ни говорить, ни плакать —
Умел считать, и красть, и видел степь.
Я в позапрошлой жизни родила
Трёх дочерей и сына, всех растила
Одна (а их отца судьбой накрыло
И унесло, я это приняла).
Мы в позапозапрошлой жизни шли
Так далеко, что ноги не забыли,
(И долго после на погоду ныли,
Когда пруты черемухи цвели).
Назад
семь жизней
просто отсчитать —
Три были кратки: точки с запятыми.
Семь лет, и пять, два месяца. Мне имя
Едва-едва успели дать в одной.
Бездонна жизнь. У памяти есть дно.
Но если верить снам и вольным письмам (когда рука сама тебя ведёт) —
То можно получить обратный счёт,
И словно ныне вдруг увидеть присно.
***
Привычка жить подальше от людей
поближе к мясу трав и камня плоти
Привычка жить в прибрежной наготе
В подветренном просторе, в тихом гроте
Из бывших слов… Отшельничья судьба
Так манит, тянет в мире, где любому
В любой момент готовится борьба
С взбесившимся от крови управдомом.
Привычка уходить на севера
И на восток, и — так чтоб не вернули.
Привычка предков: жизнь не любит торг,
Но любит степь, мошку, побег от пули,
Но любит тряпки, колья, бедный быт,
Способность ждать, способность строить детство,
И прятать от чужих зерцал младенцев,
И память мыть обмылками молитв.
***
Вся в пепле голубиная рука,
вцепившаяся в хрупкие перила.
Балкона ноша вешняя легка.
Тяжёлый — кашель. Что-то подхватила
Ещё зимой. Но докториц напев
Ей не заменит опыта былого.
И потому, от дыма захмелев,
Она стоит, и греется, и снова
Вдыхает то, чем выжила, и свет
проходит сквозь — застенчивым рентгеном,
и не находит пятен в дыме пенном,
и в ней. И тени нет. И смерти нет.
***
Чего хочу: сидеть и красить, красить
бездумно холст. Сушить холсты как тряпки,
и тряпки как холсты — на сочном солнце,
и чтобы полчаса от темноты
ещё горчили жаром побережным
и чтобы дом во тьме светил оконцем
распахнутым весь год
Сибирь сурова
Окно закрыто будь хоть май хоть август
Все сохнет долго, вязок красок мёд
В осенний день, хотя ещё не осень
И полон день забот забот забот
И только неба беззаботна просинь
Сижу и крашу холст
Тик-так тик-так тик-так
***
В мире рвётся все, что тонко, в каждой ямке западня.
Помоги, храни козлёнка, и щенёнка, и меня.
Солнцем красится вагонка, стук колес — приправа дня.
Довези скорей козлёнка, и щенёнка, и меня.
Голод, холод, взгляд подонка шарят, лезвием звеня.
Сохрани, прошу, козлёнка, и щенёнка, и меня.
В крапках дождика щебёнка, много дыма без огня.
Проведи тропой козлёнка, и щенёнка, и меня.
Распушилась ель, сосёнка. В пятнах маковых стерня.
Не найдёте.
Ни козлёнка.
Ни щенёнка.
Ни меня.
