Игорь Сухий делает с поэзией нечто дерзкое, но обольстительное. Помните школьную физику? Сухий — это линза, причём линза переменчивая: то укрупняет, то сжигает, то дробит. «Тучу, как рыбу, несли на свободу / Рек плавниковые воды». Перед нами будто зеркальный лабиринт, в котором человечки гибельны и бескостны: грибы — духовнее, гусеницы — добрее. И от авторской яркости, и от авторской лихости возвращается желание размалывать будильник обыденности, находить в нём новые пружины. Наконец-то осетрина нужной свежести. «Мне приснился странноприимный дом. / В нем покойника звали не в смерть, а в жизнь.»
Евгения Джен Баранова
Игорь Сухий учился в Институте журналистики и литературного творчества. Публиковался в журналах «Новая Юность», «Южное Сияние», «Литературной газете» и др. Лауреат фестиваля «Славянские Традиции» (II место), шорт-лист премии А. И. Левитова. Живет в Москве.
Игорь Сухий // Монолитных призраков позади
+++
Инженеру Петрову приснился сон.
Он, как в детстве, стоял на высокой крыше.
В воскресенье, на пасху, церковный звон
Был отчетливо слышен.
Это раньше было до церкви рукой подать,
А сейчас их разъединяла бездна.
Он ходил по праздникам получать благодать
Бестелесную безвозмездно.
Он подумал: «Мне 36.6 —
Возраст нормальной температуры.
От чего так кровельная вздыхает жесть,
Уходя от шиферной субкультуры?»
Он стоял на четырнадцатиэтажном
Коробе, вытянутом зачем-то кверху,
В кителе засаленном камуфляжном,
На шевроне было вышито «Верка».
Он отчетливо видел чужие лица,
Словно сотни солнц заходящих в церковь.
Эти лица стремились во что-то слиться,
Это что-то потом превратилось в Верку.
И ему захотелось со всеми в церковь,
Только ртутные ноги идти мешали.
Он представил себе, что он просто шарик,
И внутри у него не ртуть, а гелий.
Как прыгун в высоту, оттолкнувшись левой,
Он хотел заглянуть за пределы страха,
А потом, просыпаясь, он видел тело,
Падающее под музыку Баха.
+++
Сяду в позу лотоса, закурю.
День идет на убыль и к ноябрю.
За стеной на улице дождь стеной.
Раковина комнаты за спиной.
Хочется опомниться от обид.
В рукавах бессонница ждет, не спит.
Маленькая девочка, как душа,
Делает за стенкою первый шаг.
Ночь разложит улицу, как шинель,
Застегнув на пуговицы огней,
И луна забьется в ее груди
Монолитных призраков позади.
+++
Мальчик Петя во сне нашёл гриб.
Просыпаясь, срезал его, говорит:
«Мама! Я буду его растить, не варить».
Вместе с грибом тот мальчик рос.
Физику грыз, забродивший морс
Пил, говорил невпопад:
«Вырасту, поступлю на физмат».
Отрочество — это поход к врачу.
Старость — рефлексия былого.
Главное — не задуть свечу,
Шепотом выдыхая слово.
Оторопь — это когда с плеча
Падают, как подрубленные, мурашки.
Оторопь — это когда свеча
Ищет форму на лысой ляжке.
Мальчик Петя вырос, ушли грибы.
Мысли скрылись в древесной стружке,
Без охоты производил гробы,
Из остатков делал игрушки.
Книги выбросил, слушал птиц,
Неустанно шептал молитву:
«Господи, сними эту горечь с лиц.
Боже, смени ты свою палитру».
+++
Этот дряблый свет в тишине при луне
Неразборчиво холоден, как серебро.
Мы искали молодость в красном вине,
Отдавая женщинам на ночь ребро.
Вот старушка старость спустилась с горы,
Иногда по ночам нам грозит клюкой,
Будем милостивы мы к ней, добры,
Ведь и детство тоже за той горой.
Вот и утро снова впадает в Дон,
Вытекая из океана небес.
Я помечу ветками путь грибной
И вернусь потом в этот струнный лес.
Возвращается все, даже если ты
Выбросил, кажется, насовсем,
Только легкие призрачные мечты
Возвышаясь множатся, а затем
Начинают путь свой, как облака,
Деформируясь в то, что лишь может знать
Только ветер один, только та река,
Что решила однажды двигаться вспять.
Мне приснился странноприимный дом.
В нем покойника звали не в смерть, а в жизнь.
Я стоял на цыпочках под окном
И глядел, как над ним расступалась высь.
+++
В письме затихающая любовь,
В словах затерявшаяся усталость.
До поезда на Красную Новь
Сорок минут осталось.
Могут и в письмах слова молчать.
Точно я вам скажу,
Что машинист подавал состав
Рифмами к багажу,
Что увозил меня паровоз
В полночь двустопных снов,
Что покупал я на мелочь слез.
На остановках озноб,
В тамбуре отблески фонарей,
В дымке висит топор.
Сними его и разбей скорей
Этот ненужный спор,
Этот никчемный страх впопыхах —
Кладбище всех идей.
На остановках разносят прах
Молодости своей
Женщины. Лица — как пироги,
Старостью пахнут рты.
Есть свинцовый привкус пурги
У дождевой темноты.
Жил человек, он мечтал об одном:
Мыслями землю обнять.
Жил человек, только что из того,
Что все в нем двигалось вспять.
+++
внутри речного гриба жила рыба
весила рыба мало звали рыбу галя
у рыбы был хвост он словно к рыбе прирос
и были ещё плавники и маленькие клыки
рыба смотрела в небо и думала о креветках
грозы её пугали а звезды нет
двигающиеся зелёные гусеницы на ветках
гале по жизни давали только зелёный свет
рыба ходила утром в студию акварели
после занятий рыба делала перекус
мама в ланч-боксе рыбе складывала чурчхелу
мотылей пиявок хлебушек и кускус
рыба спала однажды рыбе приснилось море
гале приснился невод дед стоял над водой
сны бывают огромны сны бывают громадны
рыба проснулась вскоре но уже золотой
+++
А потом оказалось, что все лишь снится.
Лес в тумане, поле, речные блики.
Падали на колени, роняя лица,
Люди в местах скопления земляники.
Лес нечеткий отделяло от речки
Поле гречишное,как дурная,
Если идти пешком, бесконечность.
Тропка пульсирующая, живая
На богомолов вела или, может,
Необойденный дом обходила
В певчих лесах, корнях перехожих,
В жухло-еловых кощеевых иглах.
Дети на небе катались на облаке.
Дети кормили парящего ослика.
Тучу, как рыбу, несли на свободу
Рек плавниковые воды.
