Сентябрьский #магнитный_момент полон печали, прохлады и поисков истины. В текстах Сергея Волкова явственен мотив возвращения, лирической надежности и надежды: «Я, сестрица, покуда козленочком был / из таких нахлебался копыт, / что тебя я одну на земле не забыл, / и тобою одной не забыт». Екатерина Маркус, размышляя о неотвратимости ухода, не утрачивает успокоительной смелости: «И можно неприкрыто говорить / О смерти и невзрачном волшебстве / Все это все равно покроет дождь / И вой циклона память унесет». А лирическая героиня Елены Булановой наблюдает за пернатыми душами: «Летят по черному небу белые птицы… / А половина птиц — люди, / Босые, в треугольных рубашках / Без украшений». Что будет завтра с миром — не знает никто.
Евгения Джен Баранова
Сергей Волков
***
Аленушка, запомни братца!
Д. Самойлов
Я приеду в Синявино с болью в груди,
проигравший свой век в домино.
Усади меня рядом с собой, усади
на крыльцо, в лопухи, на бревно.
Я, сестрица, покуда козленочком был
из таких нахлебался копыт,
что тебя я одну на земле не забыл,
и тобою одной не забыт.
Тополиной порою, как время придет,
помолчи же со мной, помолчи, —
помоги мне расслышать семь сказочных нот,
за собою зовущих в ночи.
Отведи за овраг, через призрачный мост
на некошеный луг за рекой,
и студеных, дрожащих, мерцающих звезд
зачерпни мне своею рукой.
Пусть взовьется навстречу вожатый шмелей,
быстрокрылый царевич Гвидон,
и для той, кто румянее всех и белей,
терпкой ночи раскроет бутон,
и в четыре руки будут сыграны сны
и с поклоном тебе поднесут
ворожейка-судьба и дубы-колдуны
отмогильного зелья сосуд,
и родится в крови молодая Луна
и не станет земли под тобой,
и вершины покажутся дном и со дна
дивный жемчуг всплывет голубой.
Мне осталось дойти-доползти до ворот,
тихий свет заприметить в окне,
а рассказывать сказки всю жизнь напролет
заповедано накрепко мне.
Я ни разу чужих не нарушил границ,
у меня небогатый улов —
лишь дыхание чистое белых страниц,
только черное золото слов.
Я оставлю их здесь — под бревном у крыльца,
во дворе, где растут лопухи, —
и пока ты выходишь во двор с утреца
на земле не погибнут стихи.
***
На самой кромке, у воды,
Где галька и песок,
Хочу, чтоб опустила ты
Мне руку на висок.
Пусть на песке лежит баркас,
И ветер пусть ночной,
Но луч закатный не погас
На соснах за спиной,
На мокрой гальке, на ветру,
На кромке, до конца…
И ты, покуда не умру,
Не отведешь лица.
***
Смотрят на тебя Олега Даля
Неизменно грустные глаза,
Дымкою подернутые дали,
Серые с просветом небеса.
Воздуха в глазах Олега много
И разлита дальняя беда,
Долгая осенняя дорога,
Синие ночные поезда.
Крики чаек, пляж на склоне лета,
И клочки афиш на мостовой.
Смотрят на тебя глаза Олега
И с тобой прощаются, с тобой.
Екатерина Маркус
***
И эти все потоки головы
И облачные стайные пути
Сплетающийся узел из дождя
Одна струя — огонь
другая — яд
А третья — сладкий яблочный сироп
И есть поток составленный из жаб
И из морковок и еще из рыб.
Все звуки заплетаются в циклон
А ты в глазу и равно глаз в тебе.
И можно неприкрыто говорить
Причудами своими «я люблю»
Их некому теперь перевести
Кому узнать дождливую латынь?
И можно неприкрыто говорить
О смерти и невзрачном волшебстве
Все это все равно покроет дождь
И вой циклона память унесет.
Исходят струи рек из головы.
Многопоточный облачный режим.
***
Говорить с тобой —
касаться легкими пальцами
перебирая, постукивать по спине
во мне так много
умирающих предложений
они так и лезут вовне
но это тяжелая артиллерия
поглаживание или удар
объятие поцелуй щипок
пальцы нелегкие
вообще не пальцы
а с тобой можно
только подушечками
по абрису скул
иначе не складывается
иначе не тот разговор
иначе и нет его
***
Как уходящий поезд метро
Пикает на прощание
Оставляет тебя сиротой Казанской
На Московском вокзале в Санкт-Петербурге
Так уходит и целый город
Большегрузным седым пароходом
Оставляет тебя-Иону в ките вагона
Тоже поезда но другого
Движется будто бы город
А ты точка постоянства и невозврата
Не тебя трясет реальность трясется
Не поезд качает а небо
Стоишь на месте все движется
Даже земля сама из-под ног
Уходит
Елена Буланова
Загадка
Наконечники для стрел:
Один в форме мышиной головы
(«Верни сыр, обжора!»),
Другой — осадная башня
(или шахматная ладья?
«Не важно, дорогая, тебе так идет корона»),
Третий — изумрудный кипарис,
Пропитанный ядом
(«Ах, текут слюнки, где прибор?»
«Не спеши, mon ami, попробуешь —
Проглотишь язык, ха-ха!»),
Дальше — незатейливая сосулька
(«Мой малыш, миленький
Недостижимый абсолютный нуль,
ярко сверкаешь
В огне колесницы!»)…
Пять, шесть… двенадцать… —
Их много в колчане,
И кажется, что все это —
Безобидные новогодние игрушки,
Но выпущу стрелы —
У каждой — своя мишень.
Летите, ненаглядные!
Что станет с миром?
Одну себе оставлю.
Птицелюдье
Летят по черному небу белые птицы —
Все как одна,
Крылья вверх-вниз.
А половина птиц — люди,
Босые, в треугольных рубашках
Без украшений.
Заняли все небо — есть ли место?
Заберите меня с собой,
Даже если вы из мультфильма,
Птицы милые, люди добрые!
Кого просить?
Прыг, прыг…
Хохочут «свинцовые гири на лапах».
