Первый вопрос, который возникает, когда речь заходит о переводе вообще и о художественном переводе в частности: возможен ли перевод без потерь. До сих пор встречаются люди, и среди них даже переводчики, которые эту возможность отрицают. Естественно, хочется их спросить, чем же тогда вы занимаетесь, если качественный перевод невозможен в принципе? Производите брак?
Так возможен ли перевод без потерь? Во-первых, критерием истины является практика, и на практике у нас есть огромное число прекрасных переводов произведений мировой литературы на русский язык. Во-вторых, возможность перевода с языка на язык доказана научно.
Сомнения в возможности адекватного перевода возникли в эпоху Возрождения вместе с появлением художественной литературы на национальных языках. Бытовавшее в средние века представление о тождественности языков столкнулось с невозможностью переводить поэтические тексты слово в слово, отсюда проистекает ложный вывод о невозможности перевода в принципе. С тех пор битва между сторонниками и противниками переводимости идёт с переменным успехом. Если в период классицизма, когда перевод требовал улучшения подлинника, проблема адекватности не возникала вовсе, то в конце 18 века немецкие философы-идеалисты транслируют новый взгляд на перевод. Гумбольдт и его сторонники считали язык прямым иррациональном отражение народного духа, поэтому каждый язык уникален, а поскольку человек думает на языке, то переход с языка на язык невозможен. Для гумбольдианцев перевод — это поединок, в котором неизбежно погибает один из участников — либо автор, либо переводчик.
Минуло 200 лет, нео-гумбольдианцы по-прежнему существуют, ставя знак равенства между языком и сознанием, мышлением и речью. Но наука за это время шагнула далеко вперёд и исследовала данное положение. Ещё в шестидесятых годах прошлого века выдающийся советский учёный Николай Амосов в результате нейрофизиологических опытов доказал, что информация о внешнем мире хранится и перерабатывается в коре головного мозга человека в виде моделей или структур. Поскольку у всех народов мира мозг устроен одинаково и ни в коей мере не зависит от языка, на котором говорит человек, то и окружающий мир отражается у всех людей одинаково, в виде абстрактных понятий, что и гарантирует возможность перехода с языка на язык без потерь. Эта понятийная сфера является общим для всех общечеловеческим языком, а национальные языки — его вариантами. Таким образом, проблема переводимости была окончательно и бесповоротно решена более полувека назад. Адекватный перевод не только возможен, но и обязателен. Переводчик не может производить халтуру, ссылаясь на Сепира с Уорфом и Куайна с Россом. С другой стороны, такой взгляд на проблему переводимости вовсе не означает, что перевод — дело простое и лёгкое. Перевод, особенно художественный, требует огромного труда, таланта и самоотверженности.
Второй принципиальный вопрос: что же мы переводим? А переводим мы не слова, не фразы, не предложения и даже не художественные приёмы, мы переводим информацию. Язык — это код для её передачи. К сожалению, очень часто само понятие «информация» трактуется узко и сводится только к информации объективно-логической. На самом деле понятие «информация» включает в себя мощный пласт информации второго рода: субъективной, оценочной, эмоциональной, эстетической. Красота стиха — это тоже информация. И переводчик должен передать оба вида информации во всей её полноте.
Как происходит процесс перевода? На первом этапе переводчик текста выступает как читатель: он декодирует текст, извлекая из него максимальную информацию. На этом этапе важно не только хорошее знание иностранного языка, но и общая культура переводчика.
Второй этап гораздо сложнее: здесь переводчик сам становится писателем. Он кодирует имеющуюся информацию кодом другого языка, но его задача, возможно, сложнее, чем у автора произведения, поскольку переводчик ограничен в свободе выражения, он должен передать информацию, заложенную автором, жёстко отсекая всяческую отсебятину.
Утверждение, что перевод — это интерпретация, глубоко порочно, поскольку сам термин предполагает оценку и выражение собственного мнения интерпретирующего. Нет, господа хорошие, если у вас есть мнение о переводимом тексте, уберите его… глубоко в стол. При переводе всякая интерпретация исключается. Нужно передать только ту информацию, которую заложил в текст автор. При таком понимании перевода вопрос, какими средствами передаётся информация, отходит на второй план. Не имеет значения, какие слова или художественные приёмы использует переводчик, важно, чтобы эти слова рождали в читателе перевода те же мысли и чувства, что и в читателях оригинала. Как этого достигнуть? Путём глубокого анализа и большого труда.
Приведу два примера, оба связанные с переводом одного-единственного слова, названия ткани. Первый описан в книге известного болгарского переводчика Сидера Флорина «Муки переводческие». Сидер Флорин переводил «Музыкальные новеллы» Гофмана и встретил там предложение, где всё, кроме одного слова было понятно: «Дон Жуан сбрасывает плащ и стоит в красном, расшитом серебром кафтане из gerissen бархата». Как такое может быть? Ведь gerissen — это рваный. Получается, что герой был одет в лохмотья? Тогда как это сочетается с расшитым серебром кафтаном? Переводчик заподозрил, что у этого слова есть и другое значение, но его не было ни в немецко-болгарском, ни в немецко-русском словаре. Переводчику пришлось перерыть кучу справочной литературы, чтобы понять, что речь шла о разрезно́м бархате, более дорогом по сравнению с неразрезным. Только тут стало понятно, что дословный перевод изменил бы ситуацию на прямо противоположную, и вместо шикарно одетого господина читатель получил бы оборванца.
У меня была ситуация другого рода. Я переводила книгу Жоржи Амаду «Капитаны песка», и там один из героев романа, беспризорник по прозвищу Кот вспоминает детство, умершую мать, то, как она зашивала ему рубашку из burgariana. Понятно, что это ткань, но какая? Этого слова не было не только в португальско-русском словаре, его не было ни в толковых словарях португальского языка, ни в энциклопедиях. Значение этого слова не знал ни один знакомый бразилец. Вероятно, само понятие вышло из употребления и значение слова не известно современным бразильцам. Я искала ответ на вопрос несколько месяцев, у меня уже руки опускались, но тут на моё счастье к одному сотруднику бразильского посольства приехала его пожилая мама, которая знала, что такое burgariana. Оказывается, это очень дешёвая ткань, которую делают из остатков хлопчатобумажных нитей, часто разного цвета. Естественно, мне это объяснили по-португальски. Теперь нужно было найти подходящее слово в русском языке. Я взяла словарь Ожегова и стала читать подряд все словарные статьи. Нужное слово нашлось на букву «П» — пестрядь, а рубашка из такой ткани называлась пестрядёвая или пестрядинная. У Кота в детстве была именно пестрядёвая рубашка, а не ситцевая, потому что семья была такая бедная, что даже ситцевые рубашки были не по карману. В этом случае необходимо было дать точный перевод слова, чтобы информацию сохранить.
Эти примеры показывают, что язык — только средство, а цель — передача информации. Если подходить к переводу с этих позиций, то адекватный перевод может быть достигнут, хотя и не без труда.
Прекрасно сказал о возможности перевода без потерь Николай Заболоцкий: «На Западе говорят: стихи непереводимы. Неправда. Нельзя перевести на другой язык версификацию стиха, но душу стиха — то, ради чего стих создан, — можно перевести на любой язык мира, ибо все поэты мира пользуются одним и тем же инструментом разума и сердца».
Елена Белякова
Елена Ивановна Белякова — переводчик с португальского, член Союза писателей России, кандидат филологических наук. Автор монографии «Русский Амаду и бразильская литература в России» (М., ИЛА РАН, 2010). Член Ассоциации португалистов России. Победитель первого конкурса переводчиков «Современная зарубежная художественная литература» 1998 года. Участник 1-ого и 2-ого Международных Конгрессов переводчиков. В её переводе опубликованы книги бразильского классика Жоржи Амаду «Габриэла, гвоздика и корица», «Капитаны песка», «Полосатый Кот и Ласточка Синья (История одной любви)», «Бухта Всех Святых», «Чудо в Пираньясе», а также «Час звезды» Клариси Лиспектор, рассказы Машаду ди Ассиза и др.
