В прошлом выпуске искусствовед Дарья Тоцкая рассказывала о том, что скрывают мифы о Нергале и Эрешкигаль. Теперь настала очередь истории о птице Зу, обманувшей шумерских богов
История Нергала и Эрешкигаль обрывается достаточно странно: Нергал узнает о том, что Эрешкигаль не желала ему зла. В предыдущем выпуске #нормарта я уже писала о дарах Эрешкигаль Нергалу в момент их единения (свадьбы). Один из даров — это Книга Премудрости. Но на этом все. Каковы же новые функции бога, спустившегося в мир мертвых? Как будто нам показали историю воскрешения без воскрешения. Значит, сфокусируемся на сюжетном повороте: Нергал получает Книгу Премудрости от персонификации бессознательного.
…Есть у шумеров миф о существе, которое получило Таблицы Судеб и стало недосягаемо для богов. Причем начала у этой истории нет: чем занималось существо до обретения табличек, нам неизвестно. Оно появляется в мифе о Гильгамеше и Лугальбанде, но нигде не раскрыто его происхождение и будничный, если можно так выразиться, характер его занятий. Другое имя существа — Анзу, что означает просто «небесный Зу». Еще одно имя — Шуту. Изображается как огромный орел с головой львицы (вспомним, что крылатый драконолев сопровождает Нергала). Итак, мы говорим о птице Зу из мифа, известного в двух версиях — старовавилонской и новоассирийской. Концовка мифов различается кардинально. В одной из версий боги последовательно отказываются от преследований, да и бог Ану велит каждому из них не ходить против птицы войной, в другом варианте сюжет мимикрирует под героический эпос: богиня-мать отправляет Нинурту на борьбу с вором, обеспечив своему защитнику магическую помощь, и с третьей попытки Нинурту все-таки убивает Зу, который дважды залечивал раны от стрел.
С позиции архетипического сюжета нас интересует не героический эпос, задача которого — мотивационная, а старовавилонский миф. Птица Зу — символ посланника из посмертия, так зачем же ему красть таблицы судеб, которые и без того уже известны после смерти?
«Не у всех людей есть судьба», — считают некоторые религиозные и магические культы. Смерть и последующее возвращение к жизни как бы отрезает некоторым нить судьбы, и дальше такой человек существует… как свободная птица. Тело «людей без судьбы», то есть вернувшихся с того света, безусловно, все еще подчиняется природным законам развития и умирания, но для духа в посмертии время ведет себя не так, как в бытие, и этот опыт, вероятно, воскрешенный дух уже несет в себе. Это и не только это меняет его отношение к бытию и бессознательному. В бытие дух, вероятно, продолжает осознавать себя как отдельную единицу благодаря эго, но это осознание уже искаженное: он как бы растворен в своих ощущениях в окружающем мире. Он осознает, что время — лишь выстраиваемая его сознанием линейная координата, что в посмертии времени нет.
Итак, Зу не крадет каким-то образом таблички судеб, птица сама лишается судьбы в традиционном понимании, потому что является вестником с той стороны, со стороны посмертия. Структура такой личности изменяется, и некие архетипические ситуации, которые обычно в мифах рисуются как противоборства с какими-либо богами, на него, так сказать, больше не действуют. Вернувшийся с того света Зу больше «не застревает» в архетипических сюжетах, а значит, выбирая гипотетически не один, а несколько вариантов выхода из архетипической ситуации, индивид больше не находится в ее власти — он над ней. Ни одна из идей: власть, накопление материальных благ, отмщение и так далее — больше не является для исключительного индивида основополагающей, больше не задает вектор его поступков и мыслей, каковой и представляла бы собой человеческая судьба. Зу — это не тот, кто нашел готовые записанные рецепты лучших исходов для каждой из архетипических ситуаций, а индивид, столкнувшийся со смертью и посмертием, что структурно изменило его личность. И то, что бог Ану велит каждому из богов-идей не преследовать Зу, это нам говорит об изменившемся мировосприятии Зу.
Важная деталь: если бы Зу (Анзу) сидел с табличками на троне, можно было бы говорить о его возвышении за счет встречи со смертью и посмертием. Но этого не происходит: согласно мифу, птица скрывается в недоступных горах. И именно местонахождение Анзу якобы становится причиной, по которой никому из богов велено его не преследовать.
Итак, Анзу находится на краю ощущения себя как личности после встречи с посмертием: он одновременно и осознает, что жив, и сомневается в этом, побывав в посмертии. Никакая из идей-богов не может запускать архетипические сюжеты в месте, где подвергается сомнению само существование такой идеи, где происходит расщепление надвое: бытие/небытие. Если бы идея пребывала в какой-то одной зоне, она попробовала бы возродиться, но именно амбивалентное, сомневающееся состояние сводит на нет возможности идеи как спускового механизма для архетипических ситуаций. Иштар не может начать войну в месте, где она одновременно есть и ее нет, Ану не может править там, где он одновременно есть и его нет.
Для нас это амбивалентное представление о своем существовании у Анзу ценно с точки зрения изучения посмертия. Вернувшаяся личность теперь имеет амбивалентное представление о себе как о существующей и несуществующей одновременно. Сознание существует, но одновременно оно все еще является трансформированной на время частью бессознательного. Идея нерушимости связи духа с телом окажется ложной, и, по сути, дух может в любой момент покинуть тело, а в посмертии может даже на какое-то время задержаться в теле и с удивлением обнаружить, что больше не требуется дышать. В следующий миг дух может наблюдать за телом уже сверху или находиться в другом месте — и прямой связи звеньев, как у бытийной нити судьбы, между этими событиями для духа вовсе может и не быть, и чем дольше он будет оставаться в посмертии, тем меньше ему будет нужно искусственно выстраивать связь самосознания между различными точками своего положения в пространстве. Естественно, что прикоснувшись к этому чувственному знанию однажды, Анзу уже не может быть настолько увлечен этими отражениями эго: «я обижаюсь», «я желаю отомстить», «я должен наблюдать» и т. д. Эти желания заменяются на спокойное ощущение слитости с духовной составляющей окружающего мира. А страх смерти, идущий, вероятно, от эго-ощущений, становится абсолютно безоснователен, так как дух на уровне ощущений может даже не фиксировать момент смерти.
Личность после переживания подобного опыта всегда возвращается нецельной и, как правило, осознающей свою нецельность. Или же не осознающей, но имеющей чувственный опыт для этого осознания, который она может либо использовать себе во благо, либо заблокировать как разрушительное воспоминание, которое будет в таком случае и продолжать ее разрушать.
Если личность выберет путь осознания полученного чувственного опыта о своей нецельности и истинном назначении частей психики, то потребуется некое время для духовной работы и осмысления. Именно поэтому Анзу укрывается в горах на длительное время.
Суммируя: обретение Анзу табличек судьбы — это следствие осознания опыта, полученного в посмертии.
То, что новые боги (сознание) не могут выкрасть у Анзу таблицы назад и не желают сражаться с птицей в одной из версий мифа, свидетельствует о том, что птица стала полноправным хозяином таблиц судьбы, то есть научилась ими пользоваться. Судьба же включает и понятие смерти индивида. Что если Анзу не только может управлять моментом своей смерти, изменяя или отдаляя его (или даже приближая), но и может выстраивать иной путь в посмертии?
Птица Анзу — это не трикстер, досаждающий новым богам и созданный в качестве забавы и антагониста, а модель пути, которую может совершать личность с определенными духовными целями. Смерть в данном случае может быть как настоящей, так и обрядовой имитацией — мы не можем знать, откуда и в каком виде этот рецепт пришел в шумерскую культуру и как использовался.
У Анзу и Нергала есть нечто общее: для Нергала сошествие в царство мертвых — это настоящее и будущее, для Анзу — это прошлое. Возможно, мы имеем дело с обрывками одного знания. Первые изображения Зу, как мы помним, — это львиноголовая птица (яростный/ экстраординарный/ демонический аспект). Отчасти, это и демонстрирует связь нашего героя с бессознательным.
Хочется напоследок напомнить о Пазузу — демоне пустыни со змеевидным половым органом (змеи отсылают нас также к Нергалу) и крыльями (отсылают к Анзу) — вероятно, эволюционировавшем в демона из первородных хтонических существ круга Тиамат. На его происхождение «из лиги» Тиамат также указывает способность Пазузу магически нести мор и наводнения, засухи. Вполне возможно, что Нергал-Пазузу-Анзу — это обрывки одного архетипического образа, обломки одного героя мифа, героя, максимально близкого к бессознательному. Надеемся, что нам удалось напомнить о происхождении, свойствах и мотивации Нергала и Анзу, прежде чем погрузиться в изучение богов-трикстеров и божественных антагонистов в других религиях, особенно возникших в бассейне Средиземного моря в следующие эпохи. Ни зла другим богам, ни победы над ними, ни материальных благ себе ни Нергал, ни птица Зу не желали, однако, оказавшись в особенном положении по воле случая, им удалось обнаружить «коды взлома» в виде Книги Мудрости и Табличек Судьбы.
