Облака прекрасны и притягивают. В детстве нам говорили: нет, никто не умирает, просто иногда люди уходят гулять по облакам. У авторов рубрики #магнитный момент примерно об этом, и о чем-то еще. Ведь взрослые не только забывают о том, что знали в детстве, но и узнают новое. Игорь Хохлов предполагает — «и пойду небесным малым / приближаться к облакам, / к их белесым одеялам / и пододеяльникам». А смерть всегда рядом, не только наяву, но и во сне тоже, «эй лицом к стене / или репетиция похорон уже / на втором на капсульном страшном этаже». Антон Аксюк спрашивает ушедшего друга: «А посеять друга проще, чем я думал, докажи? / Он однажды потеряется и где-то лежит / Вроде вон он, на тринадцатом…». Но жизнь-то продолжается, и что теперь эти ваши облака, «Я съел серебристое облако / В шалмане на Волочаевской», почему нет. Анна Зорина просит, «Нарисуй меня, падший Лётчик», потом будет поздно, «…вдруг и меня не станет, / И останется только прочерк». И все равно проводят, конечно, «…прощания с губ облетали горячечным шëпотом, / И срывались на плач».
Михаил Квадратов
Игорь Хохлов
***
в кружках — небо? что ты! злоба,
в кружках злоба и тоска.
хочешь — сам её попробуй,
если в жизни ни фига
более тебе не надо,
это незаметный яд:
он немного даже сладок,
те, кто пил, так говорят.
нет, я неба лучше выпью,
неба голубой настой
и ногами песню выбью —
тук да тук, мотив простой,
и пойду небесным малым
приближаться к облакам,
к их белесым одеялам
и пододеяльникам.
Капсульное
в петербургском хостеле в капсуле усну
опрокину рюмочку и еще одну
что клаустрофобия выкусила ты
мне приснятся дивные белые цветы
а проснусь и сразу же станет грустно мне
как в каком-то триллере эй лицом к стене
или репетиция похорон уже
на втором на капсульном страшном этаже
***
Едут коммунисты молча
из Усть-Неры во Усть-Кут,
хулиганы-комсомольцы
пионерский галстук жгут.
Пионер побитый плачет.
В тихом графстве, далеко,
восьмилетний Терри Пратчетт
допивает молоко.
Антон Аксюк
Денису Климанову
А посеять друга проще, чем я думал, докажи?
Он однажды потеряется и где-то лежит.
Вроде вон он, на тринадцатом, но, как не поднимись, —
Обязательно промахиваемся, dude… i miss…
Дело даже не в вине и не в каком-то долженствé.
Ты посеян, ты во мне, о, ты в моей голове
Как уйти со слабой доли, как монтировать твой cut?
Охренел ты, дядя, что ли, потеряться искать?
На мосту её роса еще и не запрещено,
А ты на грудь реки бросаешься, как будто оно.
Это тайна, это тупо и, вообще-то, crazy deal.
Заходи за тайским супом, ты его так любил.
***
Я съел серебристое облако
В шалмане на Волочаевской,
С борщом, где трамваи путаются,
Подразумевается Яуза,
Где добрые алкоголики,
И следы небесного хариуса.
Я съел это дикое облако
И попросил тебя ещё.
Ты съела зелёный камушек.
Я съел золотое облако.
Я съел на морозе гелия,
А ты мне кричишь так медленно,
Что каждый четвёртый колокол,
Ударивший в эту комнату,
Отскакивает по времени
До самого перигелия,
Сжимает его как утку нам.
Анна Зорина
Рукописи
Жгла, рвала, раздирала, комкала,
Перечëркивала уверенно,
Проносила листами ломкими
Сквозь сухие границы времени,
В телефонных заметках правила,
На бумажных клочках царапала,
Нарушала свои же правила,
А они воскресали набело.
***
Нарисуй меня, падший Лётчик,
Чем бесцельно глаза таращить,
На земле суетливых ящериц
Перебором тире и точек.
Нарисуй меня, пьяный Странник,
Коньяком по ночному небу.
Нарисуй, уходящий в небыль,
Солью жгучей в открытой ране.
Нарисуй же! — Мне нужно очень —
С перегибистым нотным станом,
А то вдруг и меня не станет,
И останется только прочерк.
***
Провожали июль. Плыли улицы, солнцем оплавлены.
Медным куполом маленький город накрыла жара.
У разбитых дорог на рябинах рыжели подпалины,
Отражаясь в оконных пределах ободранных рам.
Провожали июль потаëнными летними тропами.
Завернулся янтарный закат в тёмный облачный плащ.
И прощания с губ облетали горячечным шëпотом,
И срывались на плач.
