Дмитрий Дедюлин описывает причудливые пейзажи, но это наш мир. Даже если заметишь здесь иномирных жителей, не очень доверяй зрению; они уже местные, они с этой стороны. Какой-нибудь автор заставляет персонажей улыбаться и говорить тёплые слова, а получаются тени, выморочно шевелящиеся за полупрозрачной стенкой. Герои Дмитрия Дедюлина прижились среди людей и не хотят обратно в зазеркалье. Они хорошо питаются, скорее всего, нами, они плотные и объёмные. Они в любую минуту готовы появиться рядом, «над горами бродит горе вниз ступая по лучу». А вообще, любое изображение зависит от угла зрения. Гляди, вон там, невдалеке, кости на смытом дождём чернозёме, «дребезжит по дороге телега и идёт паровозный состав». Всё как обычно.
Михаил Квадратов
Дмитрий Дедюлин родился в 1979 году в Харькове. Учился на филологическом факультете Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина. Окончил Национальные курсы иностранных языков по специальности «английский язык». Работал техником в лаборатории научного института, рабочим на заводе, продавцом, был частным предпринимателем. Стихи и рассказы публиковались в альманахах «Левада» и «Артикуляция», журналах «Союз писателей», «Воздух», «Контекст», «Дети Ра», «Харьков — что, где, когда», «Вещество», «Двоеточие», «Лиterraтура», интернет-изданиях «Новая реальность», «Кочегарка», «Полутона», портале «Мегалит». Составитель и один из авторов коллективного сборника прозы «Три кита» (совместно с Олегом Петровым, Сандрой Мост; Харьков, 2017), автор сборников стихотворений «Зеркальные метаморфозы» (Москва, 2019), «Вобла в облаке» (Москва, 2020), «Древоточец» (Москва, 2021). Шорт-листер премии «Кочегар» (2017). Живёт в Харькове.
Дмитрий Дедюлин // Бедные дети чёрного Петербурга
божественное заземление неизвестных богов
по утрам нужно ставить Цоя или T-Rex — пыльную виниловую пластинку
на ложе граммофона пусть крутится мягкий диск а игла бежит
по его бороздам то поднимаясь то опускаясь следуя за модуляциями голоса
певца — рокового обманщика 80-тых, гламурного бунтаря так и не ставшего
достоянием поп-индустрии целиком — так как что-то осталось — что такое что
заставляет нас чувствовать: «да он был избранным — божественным
пэтэушником, учеником парижского мага, чародеем со своей гитарой
и с песнями напоминающими о каком-то другом измерении —
об электрическом токе текущем по нашим жилам и пропадающим в чёрной
пахучей неизвестности называемой “землёй”»
бесплотные силы кружатся над пустотой
человек — это робот над которым утрачен контроль — возьми его тихо
за хобот и веди его в эту юдоль в которой они родятся, в которой они
живут — им сны золотые снятся, они воспевают труд, они поднимают тяжесть
на белые небеса — где твой кораблик бумажный? — там он где полоса заката
зелёного вешнего где он горит нелюдим и ловит лучи свои клешнями
солнце пустое как дым — в этой весёлой Анталии где мы с тобой как свои
собираем медали, сосну качаем — ну и в этом большом терпении где слава
как тень калача мы не утратим значения если оставим печаль гореть
в этом бедном мреяньи какое ты тоже забыл — весёлое как падение
твоей допотопной судьбы в объятья земные прибрежные — чей сонник
летит листвой? — в каком мы раскладе замешаны? — что будет с тобой
и мной? — что будет с нами той осенью когда завывает январь идя
по забросанной просеке и ты на морозе — в янтарь попавшая муха? — рыдания
свои на руках подержи — написано в назидание без корысти и без лжи
мать-Родина
судьба гения — умереть от алкоголя и наркотиков создав толику шедевров —
своему соседу толику посвящал он свои досуги и писал его портреты как
и уборщицы тёти вали — они бухали у неё в каморке и он заедал самогон
кислым огурцом — нынешняя директриса музея его имени где хранятся
и экспонируются его картины а также немногие личные вещи — ведро
в котором он разводил краску и веник которым он рисовал — так вот
эта дама не села бы ср*ть с ним в одном поле — она презирала таких
грязных неумытых алкашей от которых отвратительно пахнет и презирает
и сейчас гоняя их единственного разнорабочего Алексея как сидорову козу
и рассказывая на государственном телевидении сладко жмурясь
и пришепётывая сколько картин рано умершего гения хранится у них
в запасниках — человека с тяжкой судьбой с которым она бы не села срать
в одном поле — впрочем последнего она не сказала так как она человек
культурный и сведущий — недаром она — директор одного из известных
музеев нашего столичного края венцом которого является наш город — столица нашей Родины
Айза — сумасшедший ребёнок новых палестин
«Айза, что ты имел в виду когда назвал свою мамочку шлюхой? —
ну-ка отвечай мне немедленно» — но Айза молчит округляя глаза
и выпячивая губы — Айза молчит как ребёнок которому сказали
встать в угол за съеденное им без разрешенья варенье и Айза плачет —
кто сказал что нельзя называть мамочку шлюхой? — кто эти злые люди?
они пришли ко мне и принесли мне полное ничто — цветастый платок,
три горошины бус и бубен с колокольцами — всё это пригодилось
бы для девочки кроме бубна — да и бубен тоже — и Айза молчит и надувает
щёки а потом начинает рыдать — кто сказал что нельзя называть маму
шлюхой? — Айза — слабый ребёнок заблудившийся в темноте своих
соответствий, сбившийся с пути и бредущий на верную смерть туда где горят
огни семафора и чёрный поезд несёт своё тело сквозь стужу, буран и вьюгу — туда где синее небо и море и белые чайки летают над малиновым заливом
в котором отражается солнце садящееся на чистом небосклоне в эти
спокойные воды и золотой блеск горит в воде и не тает пока яркое светило
не исчезнет с нашего горизонта — там за его линией окоченевший поезд несёт
своё тело к этим благословенным водам и белые медведи лижут рельсы
сияющие под бледно-голубым светом луны и звенящие от мороза
под мчащимся вдаль эшелоном
серая синева рассказывает о своих дорогих снах
в мире ваших величин, дети, она не нужна — математика — оставьте чистое
искусство жрецам а сами займитесь перебиранием грязной картошки —
гнилую в сторону — чистую в ведро и так пройдёт ваш день в повседневных
заботах пока тяжкое солнце не зависнет над горизонтом и не начнёт
садиться в привычную бездну — тогда распустите волосы женщины
а мужчины наденьте маски и все завойте — пусть вороны слетаются
на ваш вой в надежде поживиться какой-нибудь поживой а вы кружитесь
в танце и войте всё сильнее и вот когда тяжкое солнце зайдёт — разведите
костёр и бросьте туда всё что вы скопили в непосильной борьбе
за выживание — бросьте туда самое дорогое и пусть слёзы ваши
льются в три ручьи — за этими слезами вы не сможете разглядеть
тёплые звёзды и томный алый диск луны вставшие над водами
где вы похоронили свои печали — похоронили то что не успели сжечь
и оно тихо тонет в тёмных водах которые смыкаются над ним как
погребальный саван или как кисея на свадебном ложе невесты что умерла
так и не дождавшись предназначенных ей ласк
немного о грехе и его носителях
как ни странно но именно люди гуманные склонные к пониманию и прощению
других не любят человечества — а вот люди предвзятые, склонные
к обличению, считающие именно своё отношение к миру истинным,
свои взгляды правильными — истинные человеколюбцы — осуждающие любят
вас так как именно суд очищает преступника, и понимание
и всепрощение оставляют его гнить в железной клетке греха — а вервии
судилища — золотые оковы влекут его на синие небеса — туда во дворик
купчихи — пить чай с малиновым вареньем и сахаром — сладкий-сладкий — такой какой любил Фёдор Михайлович Достоевский — а преступник
что прощён гуманоидами терзается в своей узкой клетушке и кричит как
Кьеркегор — там в своей провинциальной пасторской Дании — где на зданиях
красная черепица а шпиль ратуши так ослепительно золотится под лучом
догорающего солнца
сильная жизнь продолжается и не стоит её недооценивать
гуманисты превратились в воинствующих тараканов — они захлебнулись
в своих собственных соплях размазав их по лицу вместе с кровью которая
текла из ранок — железные дождь сёк их тела — острые металлические
кусочки падали превращаясь на ходу в розы и те устилали им дорогу —
каждый гуманист должен был пройти по шипам дабы почуять этот мир
который они попытались превратить в малиновое облако — то самое облако
которое стоит на заре когда летят пух и перья голубя попавшего в когти
сапсана, когда кошка волочит за хвост мышку — мышку запутавшуюся
в своих теориях и распустившую длинный хвост который и погубил её — эту
мышь — серую и недалёкую как жизнь алкоголика Ивана которого бросила
жена так как после травмы на производстве трудоспособность его снизилась
до пятидесяти процентов от прежнего а заработки упали — жене надо кормить
малышей — выпавший из седла будет растоптан конём — лошадью которая
понесла — будет растоптан если он не родная кровиночка
какой-то сердобольной матери тратящей свои последние копейки
на своего сына
хавай своё лицо, ущербный месяц
спичек нету, мыла нету — я попал к себе домой — на родную на планету,
Господи, ты Боже мой, я попал к своему брату — костромскому палачу —
чем мы, Господи, богаты — я над бездною лечу — я на бездною стараюсь —
загребаю волглый зной — тихо слёзы вытираю и иду к себе домой — тама
дети — плачут дети — просют чая и носков — я один за всё в ответе —
Ван Иваныч Полозков и над страшным бедным краем прошепчу своё:
«прости» — все мы, боги, умираем чтоб домой к себе прийти и над золотым
простором словно пепел я шепчу: «над горами бродит горе вниз ступая
по лучу» — по лучу оно ступает — на луче оно живёт, ничего увы не знает
и совсем наоборот — смотрит в море, смотрит в берег, смотрит в тёмные стада
этих туч — увы не верит никому и как звезда опускаясь тихо в волны словно
флот идёт на дно — светит месяц, светит полный словно хлеба полотно
но кусок уже был съеден — съела угол чернота — бродят белые медведи
у позорного креста
серые снега на просторах страны
мы — не знак — мы отсутствие знака и плывём по глади времён — нас не знает
дурная собака — да и знать нас вообще — моветон — мы теряем листву сквозь
столетья и на холоде мрачно стоим — перед нами все знаки в ответе —
каждый знак перед нами как Рим что берём мы — чугунные орды — с булавой,
топором и в лаптях — веет ветер смешной и негордый развевается памятный
стяг — мы запомнили — солнце — Ярило и Перун с булавой на коне — то что
было то нас не любило — что любило — любило вдвойне — и на каменном этом
распутье поглядев на чугунный закат мы вам скажем: «вы нас не забудьте
когда будете топать назад к своим яслям, к рисованным волкам, к своему
золотому шитью» — есть быки и есть белые тёлки — я увы никого не убью
но заставлю упасть на колени и восславить светила приход — сквозь дымы
фимиама, молений как дрова полетят на восход — деревянные эти Перуны
и Ярил позлащённая рать — трогай струны и русские руны словно листья
ложатся в кровать этой грязи и белого снега что лежит словно путник устав,
дребезжит по дороге телега и идёт паровозный состав
