«Лучше бы не рождаться, чтобы не умирать», — говорит Олеся Рудневская, перефразируя, по сути, известное «жить вредно, от этого умирают», но выходя на куда более важный уровень императива своей поэтики. «Спи, миленький, спи», «Всё на местах оставь». Евгений Абдуллаев сказал в одной статье, что стихи ушедшего поэта неизбежно прочитываются как палимпсест — и тут невозможно отделаться от ощущения не только предчувствия, но и заговаривания судьбы (особенно, зная биографию автора). Рудневская работает с «поэтикой больших букв» (пользуясь полюбившимся мне выражением Андрея Таврова), высших смыслов. И смыслы ударяют: как графически («Мой меч отобрал Мир» — те самые большие буквы, в которых можно увидеть наследие символизма), так и семантически: «выплакать с долей крика», «молоточком в темечко». Тут возникает вечная дилемма между поэтическим и человеческим. Если писать — то так: энергийно, большими буквами, болезненными смыслами и предчувствиями Высшего Существования. Лучше не умирать.
Борис Кутенков
Олеся Рудневская родилась 5 декабря 1990 года. В 2015 году окончила филологический факультет Кубанского государственного университета. Жила в городе Краснодаре, работала копирайтером, создавала иллюстрации. Умерла 30 января 2020 года от отека легких вследствие продолжительных проблем со здоровьем (тройной порок сердца). Стихи нигде не публиковались.
Олеся Рудневская // Нерожденья
***
Мальчиков недолюбленных мальчиков
За околицей
Можно оградочкой обнести
Да повкалывать крестики как в игольницу
Вот у меня один был — холодом холодом
Колется
Слёг и в снежке покоится
Синенький миленький спи
Следующий маялся маялся
Перекати-полем
Кто угодил в болото
Кто превратился в голем
Кто завязал верёвочку
Ножкой болтал над полом
А у последнего
Взгляд васильковый.
Отовсюду
А из каждого смотрит Бог:
Во все стороны, во весь рост,
Из окошек плацкартных мест,
Да из тех, кто не носит крест.
Он узор на краю канвы,
Он глаза голубой травы,
Он из ложки янтарный мёд,
Что ребёнок, прищурясь, пьёт.
На болоте тягучий ил,
Косы низких усталых ив,
Плоть воды, шепот рыб и скал —
Человек, что не там искал.
Кость земли, позвоночник нив,
Руки гор, малахит, иврит.
Он язычник. Он всё и вся.
Корень дерева. Звук. И я.
Двое
Двое под смоквой спят
Тысячи лет подряд.
«Вот уж в земле нет мест —
Каждому в ноги — крест,
Каждому звуку — слог,
Каждому храму — Бог…»
Ева молчит в ответ,
Щурясь на белый свет.
Ева легла во гроб,
Ева забыла об.
С мужем слилась в одно.
Женщина, ты — ребро.
Сын человечий
Без рода и племени — верь в меня,
Как в каждого на Земле.
Нагой я, босой и временный,
Но Царство Моё в тебе.
Так вербе шептал Боже,
Глаза опустив в ил,
С мечом я пришел, что же,
Мой меч отобрал Мир,
И рыбы молчали пресные,
Танцуя в пустыне вод.
И Сын подходил к Голгофе
В последний «Крестовый» ход.
Нерожденным
Всех моих нерождённых, Господи, убаюкай
Господи, я чураюсь гладить их животы
Я же ведь не такая, я же ведь вся из камня
Сад мой глухой и черный, в нём не растут цветы
Голос детей мне страшен, рваным и погребальным
Звоном он льется в душу, чтоб и ее порвать
Я запираю двери, слышу их крик зеркальный
Лучше бы не рождаться, чтобы не умирать
Кто же меня схоронит, в лоб поцелует жарко
Все мои дети строем ходят не по земле
Господи, я чураюсь гладить живых по челке
И после смерти снова их отдавать тебе.
