Наталия Черных // На клиросе сада наслаждений (о книге А. Ли «Сад земных наслаждений»)

Арсений Ли «Сад земных наслаждений». 90 стр. с илл. Серия «Срез». Книга третья. Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт» (Скачать книгу)

Всемирная сеть навскидку не предложила многочисленных рецензий на книги Арсения Ли, а мне хотелось собрать много отзывов и мнений. Вот что говорит аннотация к «Саду земных наслаждений»: «Сборник Арсения Ли аккумулирует в себе практически весь корпус стихов, написанных поэтом к настоящему времени. Немногословность, взвешенность, выверенность лирического высказывания — визитная карточка автора». Эти определения обещают поэта скупого, но зрелого.

Юрий Казарин в рецензии 2017 года, опубликованной¹ в апрельском «Знамени», дает несколько витиеватое, но великолепное по точности определение книги, которое на мой глаз диссонирует (что важно и очень интересно) с названием книги: «Книга стихотворений Арсения Ли неожиданна, потому что номинативна. Номинативна тотально. Номинативна традиционно — и с точки зрения языка, и с точки зрения поэзии. Слово в двадцать первом веке опустошается прагматикой и чрезмерной коммуникативностью речи. Словари демонстрируют лишь мизерную часть лексической семантики. Ученые говорят: универсальный и наиболее полный словарь — в голове. Поэт доказывает в очередной раз: словарь — в поэзии. Поэзия есть Главный словарь».

Но почему именно Босх²? Что в этом мультиперсонном проекте полутысячелетней давности так волнует нового человека, знакомого с высокими технологиями и легкостью путешествий? Не думает ли поэт, что обращение к этой картине — уже общее место, а сама тема сада земных наслаждений годится разве что для поп-арта со льготными винирами? Арсений Ли — не единственный из поэтов, кто обращался к теме «Сада земных наслаждений». Вот короткое стихотворение Константина Кравцова (2009 год публикации, но написано раньше). Оно удивительно резонирует по лексике и настроению с книгой, о которой я рассказываю.

Алтари твои, Босх…

Ивану Жданову

Алтари твои, Босх, дураков корабли,
Над бетонкой висит мертвый спутник земли:
Лед и трупные пятна листвы под льдом —
Под светящимся льдом над ступенями плит.
Но не славен никто, да и жив ли пиит,
Там, за морем дождей, свой поставивший дом,
Обустроивший скит?

То коньками изрезанный лед за бортом,
То ночные под ним проплывут патрули,
И погасят огни Геркуланум, Содом,

Алтари твои, Босх, дураков корабли…

«Сад земных наслаждений» появился (на мой глаз как наблюдателя) в самом начале периода, когда площадок и книг было в избытке, сообщество было активно без видеоконференций, но уже понемногу уходили в прошлое многие ключевые моменты нулевых: были закрыты важнейшие для литературной жизни площадки в Москве, появились новые люди, новые сетевые издания, новые издательства, а с ними и новые площадки и фестивали. Это изобилие было свойственно скорее кризису, но кризис — неотъемлемая часть поступательного движения. Оставляя покров на загадке названия, все же сделаю примирительный жест. Возможно, «Сад земных наслаждений» отражает не только происходящее в отечестве, но и конкретную культурную ситуацию, в которой возник.

Образ резервации (сада), некоего ограниченного (и поделенного на части) пространства книга передает с буквальностью хорошего аспиранта. Тут и левая дверца, и правая дверца, и самоволие, и даже гризайль. Религиозность здесь вполне босховская: мистичная, глубокая, немного пугающая, — но оформлена в православной обрядовости, что придает поэтическому колориту теплоту.

Автор сделал попытку (и почти во всем успешную) собрать все доступные поэтические наслаждения в одной небольшой книге. Он гурманствует, отведывает то золотой век, то Северянина, то «Балладу о прокуренном вагоне», то сочетает несочетаемое. Лицо автора прежде всего в методе смешения: осторожном, чутком, парадоксально смелом. Для него слово очень женственно. Это пища-девочка-родина-сука. Мне не приходилось видеть именно такого (эротического) отношения к слову. Автор призывает муз, посвящает им стихотворения, беседует с Катуллом и Горацием. Однако гурманство щемит. Цивилизация уходит едва не из-под пальцев. И здесь возникает тихая, но глубинная драма жизни в культурно подвешенном состоянии.

К Эвтерпе

«Ни тебя не будет, друг мой, ни меня, —
будет только тощая земля,
будет только сирая малина…
И метут по небу тополя,
и пестра перина»…
Общие мои слова возьми,
переделай их на этот случай,
но меня, пожалуйста, не мучай
немотою, — и ее, — ни-ни, —
прямотою этих слов не мучай.

Интересно построена книга. Яркие, задающие тон и тему стихотворения расположены в начале. Середина книги несколько слабее, расслаблена, в ней помещены мнималистичные и нерифмованные опыты. К концу книги поднимается новая волна и возникает жест от конца к началу. Прихотливый вкус автора не мог обойтись без виньетки. Многие стихотворения напоминают записи на полях альбома середины девятнадцатого века. Автор, на мой глаз, сознательно создал некоторые стихотворения именно в альбомном стиле, так как он пластичен и многое позволяет, в отличие, например, от стансов. Основные темы: утрата, любовь, время. Утрата здесь легка, но влечет за собой необратимые последствия. Любовь непредсказуема и болезненна. Время звенит тишиной, как монета: то друг, то враг, нечто ненадежное.

Все эти темы так или иначе касаются девяностых, которые лишь отчасти время. Девяностые в «Саде земных наслаждений» и есть сад. Это скорее пространство отношений между людьми, в которое попало данное время: «Потому что еще никто никого не жалеет». И в этом пространстве сплетены и прошлое, и будущее, и настоящее.

***

К. Е.

Конопляный угар девяностых,
Волоса̀, худоба, красота…
Все рок-звезды, мы тоже рок-звезды,
навсегдa.

Руки-в-бруки, надменным изломом
искалечена детская бровь:
«Я с тобою, мой ангел, но где мы и кто мы?
Незнакомка-любовь».

Чтоб с надрывом гитарное соло…
Чтоб со сцены — дурак-дураком.
Сероглазый веселый подонок пел о том,
с чем еще не знаком…

Если можешь больнее — больнее.
Обломай его наверняка, —
муза легкая, — девочка с бантом на шее, —
потому что еще никого не жалеет,
пусть взрослеет пока.

Это дерзко-эстетичная, несколько сухая, скупая, но глубокая лирика.

Ненастоящий
вонял коньяк, и пахло пиво, и над нами
светлело где-то наверху, за облаками.

«Про детство сны и прочие напасти», «былые останки былого», «повтори меня здесь». Это все прошлое, оно немного весит, но опутывает плотно. Салазки уворованы как детство, но так тому и быть.

«Сад земных наслаждений» — это и попытка отвязать от себя память; с сознанием, что это невозможно, что эта уворованная память все равно где-то внутри есть. На мой глаз, в поэтике этой книги есть противофаза поэзии девяностых московского извода, о которой много писали в «Новом литературном обозрении» и «Вавилоне». Это почти циничное сведение дебета и кредита надежд того времени, признание того, что обманут (хоть русским роком). Таких стихов в принципе мало. Навскидку могу назвать Андрея Пермякова и Вячеслава Памурзина.

Эта книга — своего рода резиньяция, но очень осторожная и, как по мне, не претендующая на голос поколения, скорее тихо (хотя резко) указывающая на то, что этого голоса теперь вообще не может быть. Так пишет новое разбитое поколение: «любительская жизнь», «свобода не отвечать».

И сразу же за этим стихотворением идет изящный (и щемящий) рассказ о задумчивом клерке, идущем на службу.

Вот стихотворение — резиньяция в резиньяции, основная опорная точка композиции книги.

1994

После смерти империи есть всего ничего, —
пара, быть может, или чуть более лет,
когда можно практически все, и наоборот, —
то, что было возможно раньше, теперь абсолютно — нет.

Можно выпить всю водку; перебраться в Крым;
стать героем на ровном месте; продать страну
без особых последствий; временно умереть;
взаимовыгодно проиграть войну.

Это время, когда не жить — легко,
значительно проще, чем жить и не умереть, —
и есть свобода, а то, что придет потом, —
придет потом, и не о чем будет петь.

1998-2001

«Сад земных наслаждений» Арсения Ли — прежде всего, сад звучащий. Здесь растут звуки, и даже тела изображены звуками. «Девочка, женщина, родина, сука», «сирена автосигнализации девочкой заголосила». И — альтернативой — «голоса нет» («Люди в метро»), «больше ни звука» («Это большое тело»). Тема молчания, беззвучия и тема шумов неразрывна с темой звуков.

Лоск молодого скромного нового буржуа («Буржуазность») здесь блестит вызывающе. Эту книгу нельзя поставить в тесный ряд прилежных последователей просодии, она не из породы уныло-аккуратных сборников, забирающих премии. Здесь все изменено, и мне нравится, как. Здесь строки взлохмачены, но и оформлены, как от лучшего парикмахера. Это слишком красиво, чтобы быть историей одной жизни и претендовать на типичность. И это не слишком замкнуто на себе, иначе это не представляло бы интереса для читателей.

Но хор, звучащий внутри этой книги, страшен, как бывает страшна приятная на слух музыка. Он манит, он таинственный. Ведь тайна сада наслаждений есть и тайна страшного суда.

Наталия Черных

Наталия Черных — поэт, автор нескольких книг стихотворений, эссеист, прозаик. Прозаические произведения опубликованы в бумажных и сетевых изданиях («Новый мир», «Волга», «Сноб» и др.). С 2008 сотрудничала с ЭКСМО, с отделом религиозной литературы: автор пяти книг исторических очерков. Дебютный роман «Слабые, сильные» вошел в 2015 в длинный список премии «Большая книга». Второй роман «Неоконченная хроника перемещений одежды» вышел в ЭКСМО в 2018, получил положительные рецензии. Живет в Москве.