Стихи Константина Матросова полноводны, как реки. Они долгие и объемные и текут, будто вбирая в себя особенности поэтического пространства разных территорий – сочувственные интонации, внимание к природе и простому быту, привычно лирические установки («в … осени телёнок,/ в воду загляделся, как в беду») окрашиваются многообразием деталей и описательностью, но не фиксируются в медленном течении, а, можно сказать, взрезаются, переламываются современным взглядом, неожиданными приемами («по долине голубой / самолёт ушёл на лыжах» или «в свой дорблюобразный климат…»). Совмещение разнопланового прочитывается даже на уровне лексики – от «топлёных облаков» и «ламеллярной осени» до окказионального «адорая». Неожиданные метафорические, словесные и культурные сращения – вот вектор Матросовского восприятия, фиксирующего мир, где фотоаппарат понимается как «смесь циклопа и горгоны».
Анна Маркина
Матросов Константин Викторович родился в 1987 году в городе Нерехта Костромской области. Учился в КГУ им. Некрасова на филологическом факультете (отделение «литература»), ушёл с 3 курса. Лонг-лист «Лицея» 2018, шорт-лист Волошинского конкурса 2018 в поэтических номинациях. Дипломант Волошинского конкурса 2019. Участник и стипендиат 19 форума молодых писателей в Ульяновске. Публиковался в журнале «Интерпоэзия», «Прочтение», в поэтическом альманахе «45-я параллель», «Новой реальности», «HomoLegens», «StudiaLitterarum», «Textura», «Полутона» и других журналах. Победитель конкурса «Музыка перевода» в номинации «Лучший перевод с немецкого языка». Создатель литературных пабликов «Ли́ца необщего выражения» и «Стихи ужасов».
Константин Матросов // Смесь циклопа и горгоны
Телёнок
в небе пенка облаков топлёных.
колченого подошёл к пруду
в ламеллярной осени телёнок,
в воду загляделся, как в беду.
на его хребет, подобный жерди,
птицы опускались отдохнуть,
продолжая во владенья смерти
вместе с ним вершить обычный путь.
он в бодрящем холоде дымился
и глотал седые облака,
под рогами шевелились мысли,
их обломки, куколки пока.
мать его зарезали неделю –
вывели во двор – тому назад,
на рога пеньковую надели –
под годину свадьбы аккурат.
долго кровь из шеи шла брандспойтом,
долго смерть ещё брала своё.
ты об этом на лугу, брат, спой там –
там, где позже встретишь ты её.
будем там равны мы все вовеки:
звери, люди, травы и грибы,
умные, стальные и калеки –
всех сравняют ямы и гробы.
будет там счастливая невеста
на столе с петрушкою во рту:
в адорае всем нам хватит места
душами заполнить пустоту.
а пока телёнок лопоухий
молоко небесное сосёт
и в его глазах огромных сухо,
и лягушка наискось плывёт.
и взлетает, расправляя крылья,
птица – силуэт его души,
оставляя, словно бандерильи,
у пруда в осоке камыши.
Блины
мимо протащил перун
полк кипящий и былинный.
карты неизвестных лун
мы прочтём на ужин блинный.
мы наносим на блины
то сметаной, то вареньем
реки крупной ширины,
селенитовы владенья.
космос интересен мне.
я съедаю новый атлас,
что лет в восемь вовсе не
глупость или неприятность.
днём скрывает от меня
небо в разноцветных звёздах
бирюзовая броня –
стокилометровый воздух.
оставляя за собой
след среди сугробов рыжих,
по долине голубой
самолёт ушёл на лыжах.
вот бы мне уйти за ним
выше треугольных елей
прочь простором голубым
над трясинами постелей.
мимо птиц и туч, туда,
где луна скитальца примет
без сомнений навсегда
в свой дорблюобразный климат,
где я буду в облака,
оглашаем волчьим воем,
прятаться и на века
мы с тобой дворец построим.
где, друг в друга влюблены,
с чувства ни рубля не емля,
будем печь с тобой блины
так похожие на Землю.
Фотоаппарат
смесь циклопа и горгоны –
старый фотоаппарат.
как один заворожённо
жертвы на него глядят.
никуда теперь не деться,
так и встал ты супротив
там, где прожитое детство,
как средневековый миф.
память вроде юркой векши,
память – это тёмный бор.
фотографии, как вешки,
что не видим мы в упор.
у него на шее складки
и платок на нём поник,
он положит на лопатки,
подмигнув, текущий миг.
мы высматриваем птичку,
он, как в басне, просит сыр,
собирая по привычке
по секунде целый мир.
виснет чёрная завеса,
персональная гроза
высветит стрелой Зевеса
наши красные глаза.
мы складируем в альбомы
трупы прожитых годов.
разум из глубокой комы
их всегда вернуть готов.
а потомок удивится:
всё, что там увидит он –
это лица, лица, лица,
лица, лица без имён.
