Представленная Вашему вниманию подборка разрушает сразу две устойчивые ассоциации с личностью и творчеством Плохих. Здесь нет ни одного кота (и даже упоминаемая мельком кошка отсутствует) и нет никакого отзвука детской литературы, в которой Илья достиг высокого мастерства. Зато здесь есть оторопь перед миром неживых, пустые лукошки да раскидистый борщевик, зато слышится шорох снежных хлопьев, на которых глядишь в одиночестве. «Красота эта — радость для бедных», а кому, как не поэтам, быть бездомными на земле? Никакого Есенина объять эту лютую, но любимую хмарь не хватит.
Евгения Джен Баранова
Илья Плохих хотел стать тренером по легкой атлетике, но при поступлении в желанный вуз не добрал нужного балла, получив тройку за сочинение. Потом в его жизни случилась памирская погранзастава, Челябинский политехнический институт, работа инженером-наладчиком на металлургическом комбинате, электромонтером на городском водозаборе, Литературный институт имени А.М. Горького (поэтический семинар Николая Старшинова, семинар детской литературы Романа Сефа и Сергея Иванова). Стихи публиковались в таких журналах, как «Знамя», «Новый мир», «Мурзилка», «Весёлые картинки» и др., сборниках детских издательств. Автор книги стихотворений «Чёрная с серебром» (Санкт-Петербург, «Алетейя», 2018).
Илья Плохих // Между Сендегой и Томшей
***
Охотничьею сукою
лесною стороной
хожу-брожу-аукаю,
переходя на вой.
Хожу-брожу, с гадюками
целуюсь возле нор,
с кикиморами-глюками
вступаю в разговор.
И странностью замеченной
слывёт среди зверья
тот факт, что человечиной
не пахнет от меня.
***
Приезжай — будет много открытий.
Нам найдётся, о чём говорить.
Отличается бутень от сныти,
как от дудника бутень и сныть.
Заполняют пустое пространство
борщевик да раскидистый вёх.
Приезжай. В это вольное царство
принимают любых выпивох.
Серп не жал, и коса не косила,
не свирепствовал триммер-упырь.
Красота эта — славная сила.
Атакует кудрявый купырь
шахты точек, когда-то ракетных,
позаброшенных в здешней тиши.
Красота эта — радость для бедных?
Не приедешь? Тогда не пиши.
***
Восшедший на запады…
Пс. 67
Между Сендегой и Томшей,
между Корбою и Мерой*
мир объят насквозь промокшей
атмосферой, серой-серой.
Дробь по крышам, по железу.
Огороды как трясина.
Я в нутро к тебе не лезу
на крыльце у магазина.
Встали на краю пучины,
два неспешных остолопа,
рассуждаем про причины
наступившего потопа.
Ты твердишь — американцы.
Я в ответ — китайский спутник.
Отряхнёт от капель пальцы
на крыльцо восшедший путник.
Он к нам — не без уваженья.
На ногах — сырые кеды.
Но не будет продолженья
оборвавшейся беседы.
*Названия рек в Костромской области.
***
За тучей слышен самолёт.
За лесом — трасса.
Ты говоришь, что там живёт
другая раса.
Вчера в болото вмёрзла гать.
Кружатся хлопья.
Ты говоришь — им там плевать
на наши копья.
Ты говоришь, что там тепло,
что ты оттуда,
что наше время истекло —
не ждите чуда.
Напрягшись, слушаю камыш,
подобно зверю.
Ты снова что-то говоришь.
Но я не верю.
Август
В этом августе река обмелела,
обнажила отмель серую, в иле.
Мы бродили безо всякого дела,
на стремнине пескарей не удили.
Как не путай, не распутывай лески –
ни поклёвки, ни хвоста, даже кошке.
Уходили мы в боры, перелески
и пустыми приносили лукошки.
А потом венцом всему (ну-ка, на-ка!),
так венчает дом конёк на стропиле,
у хозяев наших сдохла собака.
Мы с тобой собаку эту любили.
Просто сделалась стара, не попишешь.
Но надолго припечатал печалью
скряга-август. Из него мне всё тише
долетают голоса. И скучаю.
***
Я последний поэт деревни…
С. Есенин
В полях буранчиковым мелом
укрыты залежи овса,
и, очень жёлтая на белом,
мышкует ушлая лиса.
Мужик в натопленной квартире,
превозмогая тяжесть век,
читает детям: «Жили-были…»,
и те затылки чешут: «Эк!»
Поэт, подвыпивший, намедни
к безумной ярости собак
орал: «Последний я! Последний!»
на всю деревню, как дурак,
и со двора метался в сени
в напрасных поисках ремня.
Нет, это вовсе не Есенин.
И, разумеется, не я.
