Традиционно считается, что поэзия Анны Логвиновой — взгляд на мир глазами ребёнка. Вот, попал в учебники — терпи. Но и на самом деле, стихи светлые, добрые в изначальном значении слова. А смотреть глазами ребёнка — силу воли нужно иметь. Мир поедает себя с хвоста и ещё много чего вокруг непонятного и ужасающего происходит. Взрослые не замечают, всё примелькалось, все притерпелись. Взрослые уже где-то не здесь. «Живы дети, только дети…». Только некоторые с детским взглядом проходят жизнь, видят такое, от чего выросшие инстинктивно отворачиваются. И дети, конечно, видят, их пока мало что пугает, они воспринимают мир по-своему. Но это и опасно. Для таких случаев существуют старшие механики, которые одёрнут и подскажут как надо.
Михаил Квадратов
Анна Логвинова, дочь поэта Петра Логвинова, родилась в Виннице в 1979 году. Выросла в Москве, закончила факультет журналистики МГУ, прожила год в США, вернулась и с тех пор живёт в подмосковных деревнях. Работа: учит детей английскому, читая им книжки в зуме. В 2001 году вместе с Дмитрием Мелкиным собрала стихотворную книгу «Осенне-зимний разговорник», которая была напечатана издателем Степаненко, специализирующимся на выпуске словарей. Серебряный призёр первого русского слэма (2001), лауреат премии «Дебют» (2004); книга «Кенгурусские стихи» вышла в 2009 году в серии, которую придумали Андрей Новиков и Евгений Степанов, за неё получила специальную премию Московского счета (2010). В издательстве «Воймега» готовится к печати книга «Красота среди бегущих». Стихи напечатаны в журналах «Новый мир», «Арион», «Новый Берег», «Homo Legens», «Дети Ра», в альманахе «Алконост», переводились на французский, немецкий, английский, китайский, украинский и иврит.
Анна Логвинова // Старшие механики
***
Я поняла, как я пишу стихи,
всё дело в том, что жить мне хочется,
но я на жизни не могу сосредоточиться,
c пелёнок байковых всё мыслю, мыслю,
у зеркала кручусь с немым вопросом
what is you.
Другое дело — прошлое, там есть
дни обжитые и льняные занавески,
туда пробраться можно через строчкорезку,
на подоконник белый сесть.
Сидеть, прижав к груди колени,
снег падает тяжёлый как пельмени.
А мысли? Мысленный багаж
уже в две тыщи двадцать первом аж.
***
Иногда мечтается до паники,
чтоб лет двадцать оказались черновыми,
чтобы дети снова стали маленькими,
чтобы бабушки — опять живыми.
Чтобы младший брат — неувезённым,
а точнее — неотпущенным,
чтобы время ощущалось как имущество,
полностью своё, а не казённое.
Чтоб у папы просидеть ту ночь под дверью —
не под дверью мальчика женатого,
только тут встает вопрос доверия
к человеческому фактору.
Что как если снова напортачишь —
когда всё это закрутишь заново —
наподвалишь снова, начердачишь,
прямо против не узнаешь долгожданного.
***
Никто не разводился лучше нас,
мы очень долго у дверей стояли,
потом мы долго за дверьми сидели,
потом заполнили бумаги еле-еле,
об этом есть уже стихи
(смотрите будущую книжку),
потом не знали, как раздвинуть
на выходе какую-то задвижку.
А я не успевала на урок.
В суде компьютер не включился
(розетка не работает, сынок).
И вот в ближайшее кафе мы мчимся.
Урок английского мы посвятим кафе,
врубаем зум, а как закажешь пищу,
официанты как по лесу рыщут,
а нас не видят, только мне-то
официант в уроке нужен по сюжету.
Чтобы сказать: смотрите, waiter,
смотрите: waiter,
вот-вот он подойдёт — смотрите: waiter,
постойте, waiter подойдёт чуть later.
Ах, вот же waiter, он заказ принять готов,
а на тарелке комплимент от шефа —
горячий бутерброд из паспортов
двух разведённых человек ЭрЭфа.
***
Анька, вот ты говоришь прикладная лингвистика.
Как-то у нас на Диксоне пропали ребята,
сели на вездеход и ни слуху ни духу —
мы их нашли по следам от гусеницы — как оказалось,
они рванули на танцы на материк,
в дороге заглох мотор,
а это считай приговор —
когда мы нашли их — они уже доходили.
Мы — это двое старших механиков,
которые что-то хотя бы соображали
и я — молодой, ничего не знал, но на подъём был лёгкий,
и вот мы чиним мотор, метель невозможная,
чиним поочерёдно — закрутил там что-то —
отогреваешь руки, вытягиваешь спину —
ну, и друг другу конечно подаём инструменты.
Когда в третий раз наступила моя очередь,
один из механиков как заорёт диксонским матом,
две или три минуты орал матом,
а подытожил всё то, что орал вот такой фразой:
«Номер ключа говори мне, а не “пожалуйста”!!!!!!!!»
***
Фёдору Румо
Мой мальчик, родившись, всего-то чуть кашлянул,
а его у меня забрали и лекарствами искололи,
в день восьмой к нам в роддом проник дядя Фёдор,
друг семьи и доктор,
он сказал им — коллеги, я только взгляну —
и чуть ли не силой вырвал ребёнка из стеклянной юдоли —
с мальчика сняли канюли,
мальчика нам вернули,
профессоры нам вдогонку ворчали-твердили:
«Мы вас предупредили!»
Дома дядя Фёдор сказал: «Шерстяные носки не помогут,
чтобы не мёрзли ноги на этом этапе —
Димон — одну ногу во сне ты вручаешь папе,
вторую — вручаешь маме. Отогреешься понемногу».
Так с восьмидневным сыном начал плавание наш экипаж,
каждый держал в руке теплеющую ступню,
вместе с декабрьскими ветками качался четвёртый этаж,
ветки стучали в окна, но не пробивали броню.
***
Дочь сказала: обними меня, мама,
нет, не так, а двумя руками.
Сын сказал: улыбнись мне, мама,
нет, не так, а всеми зубами!
Муж сказал мне: знаешь, любовь,
это всё-таки как-то иначе.
…Только дедушка со мной счастлив,
как фанат на победном матче.
***
Вечером напишешь стихи, утром ой, стыдоба,
И даже нет объяснения, что там не так конкретно,
Прозрачные волны набрасываются на береговой марципан,
В тихом посёлке лето.
Земляника как в мультике краснеет на зелёном холме,
Рыбак ловит рыбу, женщина в кресле холщовом смотрит на его спину,
Выводов делать не будем, но вот мое резюме:
Мы не знаем их мыслей, но внешне красивая картина.
Наш новый чайник включается при помощи смартфона,
Кинешь в чашку цейлонского и главное: точно прицелиться.
Тучи стоят, улыбаясь в проёме оконном,
Как французские полицейские.
