Денис Колчин — автор разносторонний. В его арсенале не только поэтические книги, но и документальная проза на острые темы. В его стихах мы так же чувствуем ту напряженность, с которым нынче живет каждый человек, — и здесь неважно, экскурс ли в общекультурное прошлое делает автор, говорит ли о своей жизни, а в живой реакции на все. В творчестве Колчина много культурных отсылок, исторических имен, географических локаций. Но в сути своей каждое произведение — это поиск. Возможно, как Велимир Хлебников, который жил во времена Первой мировой войны, побудившей его к поискам исторических закономерностей, которые могли бы не допустить новых войн, так и мы все задаемся этими мучительными вопросами и ищем-ищем-ищем ответы.
Яна-Мария Курмангалина
Колчин Денис Сергеевич — родился в 1984 году в Свердловске. Закончил журфак УрГУ. Живет в Екатеринбурге. Работал в различных уральских и федеральных СМИ. Был военным корреспондентом в горячих точках. Публиковался в литературных журналах «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «День и ночь», «Слово», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Новая Юность», «Вещь», «Знамя», «Дружба народов», «Просодия», а также в «Русском репортере» и в четвертом томе «Антологии современной уральской поэзии». Автор двух сборников стихов и трех книг в жанре нон-фикшн о современном терроризме.
.
Денис Колчин // Получится повесть
.
***
Девушка Петруса Кристуса —
Англии милой портрет.
Копья жандармские высятся,
фыркают кони. Обед
стынет. Художнику некогда.
Девушка взор отвела.
Хмурятся знатные беркуты,
пить попросила стрела.
Тонкие-тонкие косточки,
сжатые губы — штандарт
графский. На шахматной досочке
власть, богоизбранность, яд.
Только портреты останутся,
ежели им повезёт
на предстоящей дистанции
в толще музейных пород.
.
***
Церковь Николая Чудотворца в Магнитке
выткана матовой голубиной ниткой
на фоне металлургического комбината,
баухауса шлаковых зиккуратов.
Церковь — снаружи. Прошмыгнёшь — расписная
камера спасательная нишевая.
Облаяна земляной двухголовой псиной,
оснащённая воском и древесиной.
Сердце суматошное, брызгаясь кровью,
катится, наслаждаясь янтарной игрою.
Ласкается к Николаю. Мол, посодействуй,
попроси отозвать шебутное наследство.
Николай смотрит на улицу, на просторы,
где трансформируются металлические узоры —
десептиконы и автоботы, ах.
Николай застыл. И ужас в его глазах.
.
***
Князя Джамбулата не спасла рубаха.
Заговор от пули оказался пшиком.
Не было у князя ярости и страха,
были газыри полны, цвела аджика.
Знала вся Кубань набеги Болотоко.
Головы гяуров плыли возле сёдел.
Каждая низина, каждая протока
помнили хеджретов, помнили особый
час, когда стихали птицы перед бурей,
солнце растекалось, ветер нагревался.
Выезжал на берег всадник чернобурый,
доставал свои смертельные девайсы —
модные пистоли, шашку-сердцеедку.
Пожиная славу, лайки и дизлайки,
рассекал над полем красную салфетку,
принимал на грудь свинцовые подарки.
.
***
Сосновое смузи «Шарташ»
в стаканчиках из нержавейки.
Попробуешь и не отдашь,
вцепившись поблёкшей наклейкой.
А что на десерт принесут?
Чизкейк из прогулочных лодок,
мороженое «Шунут»:
начинка — янтарный обломок.
На зуб испытаешь его.
Скользнёт по волнистому нёбу,
кровавой костлявой тайгой
пойдёт, выбирая зазнобу —
сердечко, печёнку… Прильнёт,
запустит бунчужные корни.
Подземный пылающий мёд
в тебя потечёт рефлекторно,
сломает уставший хребет.
Посыплются камни из почек.
Шунут и Шарташ, — сухоцвет,
голодные кречет и кобчик, —
твоё разорвут на клочки,
объедки везде раскидают.
Предгорьями станут очки,
рассказы — рекой до Китая.
.
***
Удивлённая рыба, сквозь лёд
тонкий-тонкий, ноябрьский, первый,
наблюдая сапфир-звездолёт,
успокоить пытается нервы.
Звездолёт зависает над ней,
камышами, бажовской породой.
У него мириады огней,
шахты чёрные, синие своды.
Это фильм фантастический. Здесь
по соседству снимали когда-то.
Зафиксировать каменный срез,
лунный ветер, наполнивший лес,
снегоходы в плену снегопада
постарались. И вот, погляди,
звездолёт удаляется в космос,
рыба прячется в стылой груди
водоёма, и где-то, в пути,
серебрится нечаянный возглас.
.
***
Кощей без короны —
писатель над книгой о битве.
Стоящий на склоне
при Лейпциге, при общепите, —
что на Уралмаше, —
под ядрами, под кирпичами.
Печальные кряжи —
хрущёвки, ДК-заводчане.
Сквозь дождь кирасиры
и все милицейские силы,
сквозь холод квартиры,
туманные перспективы,
мерцают, мелькают,
осенние персеиды.
Писатель алкает
и сам себя губит при виде
крутого маршрута,
историю изучая.
Палаш, как простуда.
Кастеты — гриппозная стая.
Получится повесть,
опасное сумасбродство,
гремучая помесь
отчаянья и превосходства.
.
