Стихи Сергея Гонцова стоят особняком в русской поэзии. Они гармоничны — нет надлома, чувства богооставленности. Мучительные поиски ответа на главные вопросы бытия, несомненно, присутствуют, но есть и спокойное понимание, что ответа — здесь и сейчас — не будет. «Услыхал я флейты грецкой / Дивный звук и строгий лад, / И не знаю, что тут мыслить, / Про владенья Персефоны, / Про возлюбленный Царьград». И еще: «В нощи летала искра Божья». Вообще, чем глубже погружаешься в его систему образов, тем яснее видно, как все тесно переплетено: этажи в иерархии Мира не конфликтуют, в согласии существуют различные культурные традиции. «Может быть, по воле Демиурга, / Змий носил в когтях да уронил, / В дивные трущобы Петербурга / Или в грандиозный Русский Нил. / Что там было? Юная тревога / В чьих когтях? Да нечего гадать, / Там сошлись Закон и Благодать, / Древний храм и тайная дорога».
Михаил Квадратов
Сергей Гонцов родился в 1954 году на озере Большое Белое в Южном Зауралье. Учился в Уральском государственном университете и Литературном институте им. Горького. Работал в редакциях газет, журналов, в книжных издательствах. Книги стихотворений — «Исчезновение героя», Ethos, «Как ловить единорога» и др. Публиковался в России и за рубежом. Лауреат российских литературных премий (Тютчевской, имени братьев Киреевских, Горьковской).
Сергей Гонцов // Как движение кометы
***
Я забыл под рокот непогоды
Вещий мир, начертанный во мне,
Океан неслыханной свободы
И чудовищ в страшной глубине.
Всё перемололось и затмилось,
На другой начертано земле,
Точно книга иль Господня милость
В необъятной развиднелось мгле.
Может быть, по воле Демиурга,
Змий носил в когтях да уронил,
В дивные трущобы Петербурга
Или в грандиозный Русский Нил.
Что там было? Юная тревога
В чьих когтях? Да нечего гадать,
Там сошлись Закон и Благодать,
Древний храм и тайная дорога.
Нет творца тому, чтоб убиваться
Пред загадкой мира, вот она —
В начертаньях твёрдых, но волна
В ней поёт, чтоб миром любоваться…
***
Простые мастера своего дела,
Входящие в разрушенные храмы,
Гулом странствий гасящие хаос,
Красную белку видящие на чёрном древе,
Над пустынной свирелью плачущие впотьмах, —
Я уже слышал шелест лёгкой стопы.
Я уже видел камень посередине мира.
***
Я называл всё это тишиной,
И лязг, и гул, и бездну надо мной,
Как будто я по лабиринтам адским
Раздольно странствую, не раздобыв вождя,
Да нет, конечно. Это — шум дождя,
Я мог бы счесть его приветом братским.
Но только одиночество твердыней
Я мыслил в те глухие времена.
Вернее, мысль откуда-то дана
Иль явлена, в дали сырой и синей,
Как вся земля, и мне была она
Той совоокой пряхой иль богиней…
***
Турий рог в серебряной оправе
Проплывает мирно по дубраве.
Здесь и там великие стволы
Проступают набожно из мглы.
Мир и поученье здесь и там
Равно — человекам и скотам.
Затрубит ли пречудесный рог,
Тишиной ли дышит благодатно,
Для чего сошёл на землю Бог,
Здесь и там живущему понятно…
Флейта
Заболела ты моя головушка
Ни о ком, да и ни о чём,
Услыхал я голос флейты,
Тут и начал горевать, —
Тут и начал помрачаться,
Как последний из людей.
Услыхал я флейты грецкой
Дивный звук и строгий лад,
И не знаю, что тут мыслить,
Про владенья Персефоны,
Про возлюбленный Царьград.
Нет, с великого похмелья,
Я смотрю на белый свет,
Как на рог Единорога,
На плавник Левиафана,
Как на Критский лабиринт.
Заболела ты моя головушка,
Ой да возле Царского Села,
Обочь града Питербурга
Ой да не в чухонской стороне.
Ой да не в германской стороне,
А в стране гиперборейской,
И вот не знаю, как мне быть.
Заболела ты моя головушка
Ой да заболела голова, —
Не с безумного похмелья
После рыцарских пиров,
Не со страсти безысходной
Не со страсти роковой
К беломраморной статУе,
Аль к какой совсем другой.
К Сфинксу двинуть спозаранок,
Он, хранящий русский Стикс,
И Харон, и дивный Цербер,
И Гермес, и мне собрат…
Элегия воздуха
Всё совершенней воздух, — цвет и звук,
Как будто величавый акведук,
Невидимый, но ясно ощутимый,
Плывет к нам в руки из Господних рук.
Мне песня воздуха таинственней всего,
Из этих волн нечаянно явились
Эллада, Рим, дуб, кедр — как свет развились
И стали тайной сердца моего.
Псков, Новгород, и вся земля, где я
Нечаянно живые волны видел
Иль брал на веру — вот моя семья
И дивно-шумный безначальный выдел…
Прибытие поезда
Как та зима виолончельная,
Полуземная и дубравная,
Неслыханное изреченье
И предстояние неравное. —
Всех перед Всем, без утешенья,
Зато наградой неслучайной —
Печали, блеска и движенья,
Объятых радостью и тайной.
Да, как-то вровень или впору
Избыток тьмы, трилистник пламени,
И мир подобен разговору
Иль знакам, высеченным в камени.
Что это было? Да виденье
Из тысячи картин неточных,
Но тут же взятых во владенье
Невероятных стран полнощных.
От станции — дорога к миру,
Да вот старинный мост древесный,
Нет, темнозрачный тракт эфирный.
И этот лес как дар небесный
И золотой квадрат в барачном
Титанике продолговатом.
Как в мире, дорассветном, мрачном,
Да вот неслыханно богатом…
В нощи летала искра Божья
И начерно отображала
Те золотые бездорожья,
Отколе только что бежала.
Ты снова здесь, не как виденье,
Тут все предметы мирозданья, —
Да то видений час, плененье
Тебя — для радости-страданья.
О чем ты, радость неизвестная,
И тьма твоя невероятная
На что сдалась? Не ты чудесная
А часть другая, необъятная.
Да вот хоть как Анастасия
Узорешительница, чтобы
Нас не запутала стихия
В свои немыслимые грОбы.
Как движение кометы
Красота, что Вселенной идёт поперек,
И является разве в чудесных виденьях, —
Всё же я не просил, чтоб Господь уберёг
От нечаянной встречи на здешних каменьях, —
Птица Сирин поёт, но шумит камелёк.
О земле, о начале неслыханных дней,
О старинной семье, о таинственном Доме,
О дороге, о блеске нетварном за ней,
О земных совершенствах — огне или громе,
О божественном мраке, что света ясней…
