Чуть ли не самое страшное в мировой литературе — это сказки.
Жуткие сочинения братьев Гримм, окончательная депрессия Андерсена, русская хтонь Афанасьева — это лишь слабые отражения бездны.
Страшнее сказок, пожалуй — считалки. Абсолютной детерминированностью, неизбежностью выхода вон, ожиданием последней строки как смертного приговора без права апелляции. Четырехстопный хорей без права отмены — любимый размер считалок.
Чем обыденней сочетания используемых слов, тем более хрупки сочленения, посредством которых они соединяются между собою.
Дети ломают эти сочленения, сжимая слова в кулаке. Испытание, эксперимент. Дети жестоки без мысли и рефлексии. Когда они понимают, что они и сами смертны, а их жестокость может быть обращена и против них самих — эта жестокость начинает ослабевать. Так происходит взросление.
Нижегородский поэт Дмитрий Зернов использует детскую и подростковую лексику, брань, образы-символы телесного низа, как в хоррорах используют образы кукол и клоунов. И одновременно это знак беспомощного мира, мира-малыша, неспособного справиться с навалившимся на него грузом.
Для Зернова важны классические тексты российского постмодерна. Сорокин, напрямую упоминаемый. Но чуть ли не более — Ануфриев и Пепперштейн с «Мифогенной любовью каст» — грандиозной эпопеей, где происходящая на земле великая война — лишь отражение небесной и подземной битвы архетипов, героев сказок, наших и западных, преображенных, потерявших привычную плюшевость и превратившихся в подобия богов древнескандинавского пантеона.
Новой заварухе — новая эпопея: детский органчик, играющий «Реквием», сведенный к одному размеру, одной тональности. И идущий по вагонам под этот органчик, поющий, огрызающийся и отплевывающийся, трогающий себя то тут, то там, собирающий подаяние мир. Каждый куплет песни имеет зачин «что-то…». Поющий — не то юродивый, не то — не окончательно повзрослел. Если второе — то поскорее бы.
Геннадий Каневский
Дмитрий Зернов родился в 1975 году. Живет в Нижнем Новгороде. Печатался на бумаге и в интернете. Автор двух книг стихов.
Дмитрий Зернов // #сказки
[Матушка-метелица]
Что-то всё, что истребили,
Притаилось у порога,
Как-то боязно в могиле –
Слишком долго нету бога.
Слишком долго нету тучки –
Тучка сгинула в гулаге,
И без пальцев мёрзнут ручки –
Не прижать ладошки к каке.
Не обнять свою сторонку,
Не щипнуть её за попу,
Ветер свил себе воронку,
Снег слепил себе утробу.
Юной гвардии снежинки
Словно чёртик на пружине,
Разевают рты ширинки
На растения чужие.
К воскресенью нам велели
Из говна слепить фигурку,
Из сорокинской метели
Вышли дети на прогулку.
[Лисичка со скалочкой]
Что-то всё, за что в ответе,
Отвечает страшным матом,
Ручкам тоненьким в жилете
Как-то тяжко с автоматом.
Как-то стыло где-то с тыла,
Как-то мокро где начало,
А ипическая сила
Что-то вовсе подкачала.
Не расправить гордо плечи,
Не харкнуть слюною горькой,
Это так по-человечьи –
Стать малюсенькою горкой.
Самой крохотной из горок –
Нам и этого б хватило,
Старичок понюхал порох –
И его потом тошнило.
Воскресенье и танцульки,
Обжималки и закуска,
Прикипел язык сосульки
К кнопке ядерного пуска.
[По щучьему веленью]
Что-то всё, что было с нами,
Было как-то невзаправду,
Прокатились со слезами
Голой жопой по ландшафту.
Где немножко наследили,
Где немножко наломали,
Там чуток хлебнули пыли,
Здесь не умерли в финале.
Потому что мы — не люди,
(И поэтому — не бляди)
На небесном самосуде
Нас принудим мы к расплате.
Только суд ещё не скоро,
Ибо ссым и ссым всё мимо,
Вечный бой идёт за город
Ране бывший третьим римом.
К воскресенью больше метра
Можно обхватить руками,
Как насчёт рвануться в недра
Строевыми червяками?
[Репка]
Что-то всё, что ради бога –
Положи его на место,
Никогда его не трогай,
Позабудь о нём железно.
Словно не было и нету,
Словно в армию забрили,
Воевать за ту планету,
Что пока что не открыли.
Словно роды неудачны,
Словно роту расстреляли,
Да и был ли этот мальчик?
Не забыли на вокзале
Словно старую игрушку?
Словно славно поломали,
Словно дедки под подушку
Посадили в рост медали.
К воскресенью их заслуги
Потянули нас за ручки,
Умирали где-то внуки,
Умирали где-то внучки.
[Волк и семеро козлят]
Что-то всё, что отстояли,
Нашим стать не захотело,
Ножкам в ватном одеяле
Как-то холодно без тела.
Вот и дождик не доходит
До ума сквозь толщу снега,
На свободе в обиходе
Человек страшнее зека.
Человек страшнее волка,
Волки нынче без яичек,
Хорошо прошла прополка –
Из волков создали птичек.
Вот и птички постарались –
Пострадали на гранате,
К нам приехал постоялец
У могилки постояти.
К воскресенью неизбежно
Опустеют пасторали,
Операция — успешна:
Пациента не поймали.
[Золушка]
Что-то всё, что натворили,
Утром превратилось в тыквы,
Горьких долюшек промилле
К нам прилипли, мы привыкли
Как-то сразу, постепенно
Стали знать, что так и было,
Подмывать, что стало бренно,
Мы привыкли, и без мыла,
Выдыхать, что не вобрали,
Воскресать туда, где скажут,
Размножаться в одеяле,
Выделять из письки сажу
И рожать отцов и дедов.
Снег закроет глазки мышке,
В мире больше нет секретов,
В мире кончились людишки.
К воскресенью закоулки
Будут заняты войсками,
Раздадут детишкам булки
С выдавленными глазками.
[Гуси-лебеди]
Что-то всё, что по спирали,
По истории и скрепам,
Птички божьи обосрали,
Обожравшись чёрным хлебом.
Чёрным хлебом с чёрной солью,
Чёрным спиртом в чёрной стопке.
Снег по белому раздолью
Шёл без компаса и тропки
Просто так; внутри метели
Всё не те координаты –
Птички божии тетери
Растеряли все снаряды.
Птички божии вороны
Нагадали в главном штабе,
Отбивал солдат поклоны
Чёрной-чёрной снежной бабе.
К воскресенью как-то стихли
Все грохочущие мысли,
Птички божии колибри
Поклевали и зависли.
[Лягушка-путешественница]
Что-то всё, что положили
Под замочек, вмиг пропало,
Сторожа и старожилы
Танцевали у провала,
Рядом с бесконечной ямой,
Рядом с безупречной лункой,
Танго под кардиограммой,
Хоровод под сладкой слюнкой:
К нам приехал, к нам приехал,
Но уехал, но уехал.
И не залатать прореху
От грядущего успеха,
От победы над врагами,
От лаврового веночка.
Под ногами, под ногами
Чьё-то сердце, чья-то почка.
Ну и к воскресенью ближе
Мы освоили присядку,
Совершил на красной жиже
Снег удачную посадку.
[Колобок]
Что-то всё, во что стреляли,
Оказалось мимо снега,
Ветер по горизонтали
Чистит кости человека.
И бежит-бежит позёмка
По лицу и по коленям,
И бежит-бежит подземка
По грядущим поколеньям.
Удирает от лисицы,
Убегает от волчонка,
Снег садится на ресницы
Как пушинка-похоронка.
Как бы льдинка или гирька,
Сердце, видимо, улитка,
Вечность, вероятно, дырка,
Память, очевидно, нитка.
К воскресенью на дорожку
Потушили стопкой трубы,
Снег посеял в поле крошку,
Чтоб весной родились трупы.
[Девочка со спичками]
Что-то всё, о чём скорбели,
Как-то скурвилось в подвале,
Гляньте, пальцы в белом меле –
Мы писали (хоть и ссали).
Заводили разговоры,
Чертыхались между делом,
Рёбер вкусные наборы
Раздавались престарелым.
Раздавались в престарелых –
Их фантазии всё шире,
Пламя газовых горелок
Словно свечи в детском мире.
Словно селфи в детском храме –
До свидания, далёко,
Мы живём уже не в маме –
В животе родного смога.
Воскресенье объявили,
Нас о нём предупреждали,
Мы ещё чуть-чуть погнили
И восстали.
