Юлия Белохвостова — поэт тонкий, много чувствующий, со своей интонацией и богатой эмоциональной палитрой. Ее лирический голос с каждым годом звучит все ярче, напряженнее. Юлия — автор, который никогда не стоит на месте. Она постоянно развивается, ищет новое, расширяет свой поэтический диапазон и инструментарий. И это происходит не от умозрительных вещей, а постигается с жизненным опытом, где есть все — от истинной боли до светлого счастья.
Яна-Мария Курмангалина
Юлия Белохвостова, поэт, филолог, дизайнер. Член Союза писателей Москвы. Член Союза дизайнеров России. Окончила МГУ им. Ломоносова, филологический факультет, специализация — древнерусская литература. Публиковалась в коллективных поэтических сборниках, антологиях, альманахах, журналах «Арион», «Новый берег», «Урал», «Интерпоэзия», «Кольцо А», «Аврора», «Крещатик» и др., альманахе-навигаторе Союза Российских писателей «Паровозъ». Автор четырех поэтических сборников: «Мне не идет весна» (2012г., изд-во «Тровант», г. Троицк), «Ближний круг» (2015г., изд-во «Перо», г. Москва), «Яблоко от яблони» (2018г., изд-во «Алетейя», г. Санкт-Петербург), «Синдром Айседоры» (2020г., изд-во «Стеклограф», г. Москва). Организатор цикла поэтических вечеров «У Красного рояля» в Третьяковской галерее (2009-2012). Ведущая поэтических семинаров и мастер-классов на российских и международных литературных фестивалях. Дипломант Международного Волошинского конкурса 2015г. Призер конкурса им. Гумилева «Заблудившийся трамвай» 2016г. Победитель V Международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира» 2016/2017 гг. Победитель конкурса «Неоставленная страна» IX Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира-2017».
Юлия Белохвостова // Мы будем жить, пока не надоест
***
Дзынь-брынь — говорила форточка на ветру,
болталось стекло в рассохшейся старой раме,
болтала соседка про разное «не умру»,
латала дыру в махровом пустом кармане
(запомни, в карманах дыры не оставляй —
примета плохая, денежки утекают).
Сквозь форточку залетает собачий лай
и холод собачий, злей и кусачей лая.
Темнеет, светает, темнеет в окне опять,
не движется книжка дальше второго абзаца,
смеётся соседка про «нам бы день простоять,
а после ещё неплохо бы ночь продержаться».
Она и сама как форточка дребезжит,
и кажется, что дрожит на ветру больница.
В халате сидит на кровати мой Вечный Жид
и встать не даёт, и к стене не даёт прислониться.
За окнами мир ломается и трясёт,
а здесь, между двух пролётов реанимаций,
понятно, что нет на свете других забот,
как день простоять, и ночь ещё продержаться.
***
Мы будем жить, пока не надоест,
у моря — одного, потом другого,
одолевая каждый переезд
как перевал, и строя жизнь ab ovo*:
от чашки, от цветочного горшка,
от мелочи — мы мелочны, как боги, —
передвигая тумбочку и шкаф,
друг к другу ближе двигаясь в итоге.
Мы будем жить, пока нам хватит сил
на чемоданы сверх багажной нормы,
на взгляды тех, кто нас не выносил,
и кто любил, невыносимо вздорных.
Мы будем жить, пока что не умрем,
— мы смертные, а стало быть не боги, —
желательно, по-прежнему вдвоём,
у моря, у какого-то из многих.
*ab ovo (лат.) — от яйца, то есть с самого начала
***
Знаешь меня? Не знаешь меня?
Будем знакомы.
Каждое утро седлаю коня,
еду из дома.
Лес огибаю широкой дугой,
узкой тропинкой,
мост прохожу над ручьём, и другой —
над Таратынкой.
Видишь меня? А, не видишь меня?
Лес-то в зелёнке —
темп не снижает, бушует весна
на удалёнке.
Почки взрывают берёза и вяз,
будто гранаты.
Если проскочим беду в этот раз —
не виноваты.
Помнишь меня? Нет, не помнишь меня,
ясное дело —
день пролетел будто не было дня,
жизнь пролетела,
будто и нет ничего, кроме двух
яблонь у дома.
Встречу у церкви нарядных старух —
будем знакомы.
***
На Рождество я встретила волхвов —
свернули к дому нашему случайно.
Я вынесла вина им в чашке чайной
и на лепёшку выложила плов.
Хотите есть? Я вижу, что хотят.
А что, звезда взошла уже, а ну-ка?
Но как же есть, пока Мария в муках
рожает светоносное дитя?
Вы голодом хотите ей помочь?
Что с нею будет — дева молодая,
она своё, конечно, отстрадает,
но не сегодня. Вам идти всю ночь
и после на верблюдах и ослах
вам каждый год опять по белу свету
нести дары и весть благую эту:
родился Царь, он мирно спит в яслях.
Ну, ложечку — кормила, как детей —
за маму, за младенца Иисуса,
подкладывала плова и кус-куса
в тарелки неожиданных гостей.
Какой звездой ведома из Москвы,
я на восток пришла с востока тоже,
и я на этих путников похожа,
но «в Рождество немного все волхвы».
***
По коридору в бежевых тонах
медсёстры в облегающих штанах,
стрекозы бирюзово-голубые,
летают из одних дверей в другие,
и капельницы с мёртвою водой
катаются на трубочке худой
за ними по палатам хирургии,
поблёскивая холодно слюдой.
А пациент очнулся и глядит,
как серый керамический гранит
течёт из-под качнувшейся кровати
под тумбочку и дальше по палате,
по коридору в бежевых тонах,
где виден свет всегда в наркозных снах,
где с боку на бок грузно перекатит
себя сестра-хозяйка на волнах,
где всякий раз, проворна и быстра,
мелькает голубая медсестра,
молоденькая, будто пионерка,
попутно дребезжа стеклянной дверкой, —
на лапках, по-модельному худых,
разбрызгивая быстрые следы,
по речке пробегает водомерка,
презрев неизмеряемость воды.
