Стихи Сани Гусевой — редкие птицы: они рождаются всего по паре в год, и потому, наверно, каждое стихотворение сложено так бережно. В этих текстах видна тщательная работа: как поставлены рядом звуки, как собраны-сплетены контексты и интертексты. Среди последних в этой подборке видны фольклор, Елена Шварц, Янка Дягилева, а ещё — интонационно — Анна Горенко. Эти тексты не даются торопливому проборматыванию, заставляют произносить себя так же медленно и бережно, как создавались. В них — как в лесу: можно идти быстрым шагом, скользя взглядом по зелени, но стоит остановиться, чтобы разглядеть детали: мушку в воздухе, шишку на ветке, птицу в листве. Саня Гусева занимается именно такими остановками, медленным зрением — и видит не только вещи, но и «отметины и блики».
Евгения Ульянкина
Саня Гусева — писательница, редактор и соосновательница литературного журнала «Незнание». Окончила факультет журналистики МГУ и магистерскую программу ВШЭ «Литературное мастерство». Сейчас переживает опыт эмиграции в Нидерландах.
Саня Гусева // Имя её
//
переспелое сердце не выпестовать, не сдюжить
спеленать бы его, пятнистое, одеялом верблюжьим
уложить бы в лукошко резное — да ноги ватные
урожайное нынче сердце-то; великоватое
вот и яблоком преет в земле, предварив зимовье
получатель отсутствует: вдоль полутьмы лиловой
запотевшим зрачком плутаешь (кто знак бы подал) —
углядевши рассыпанный сад,
обождёшь поодаль
//
содержимое запаянного конверта —
серьги одной художницы из Одессы
камни блескучие словно молочные зубы
мелкий фарфор, выпадающий из серванта
во время взрыва
кожурой красно-жёлтой
прижился намертво;
временный адрес —
какой-то отель в Антверпене
к Пасхе домой воротится, если сложится
к землям, темнеющим в луковой шелухе;
ненадёванные сережки на белом блюдце
будто ничейное слово между
залпом (каштаны лопаются) и воем
(ветер трубит)
имя её — Мария
//
к «Мёртвых больше» Елены Шварц
это имя возникает как зверок
ветер согбенный, сквозящее зеро
воды впалые на сбитом мелкотравье
этим именем кишащим облекут
моё тело исполняет на лету
петербург невидимый и рваный
Смерть не смыть
в грудине капает снежок
и последний размыкается стежок
кромка берега слепа средь бела дня
этим именем окликнут и меня
//
— а что твой город?
шалый и сквозной,
бежит слезой
и памяти назло
сверкает грёзой,
еженощной грёзой?
здесь садик был,
а в садике зверьё,
баюн-траву
взгляд издавна стерёг,
рассеивал на всяком перекрёстке
— а что твой голос?
в садике ни зги
означит след каменья и пески
и воду безымянную остудит;
во льду земля
лакает блеск дневной,
и город слёг
под коркой ледяной:
ни высмотреть
ни выкричать отсюда
//
я враг тебе не враг зазор меж нами
разъята тень в початой темноте
слеза-капель бежала в снег лежалый
одни мы не одни на чёрный день
придет волчок схоронимся пугливо
смолчать придётся
слову-челноку
увязнуть в напряженной горловине
и я его с собою волоку
//
то время землю пеленать
то влагой то золой
течет — глазами бередить
заместо сновидений
я в зеркале слюда слюна
ты облако волос
лесок качает впереди
и обжимает темя
ладонью камень подпереть
то полая ладья
былья распущенная нить
шевелит волос русый
лесок качается вперёд
смежается вода
предтеча —
ты меня проснись
и я тебя проснусь
//
они договорили в январе
в окне ороговевшем догорели
колдобины исколотых тарелок
орнамент на израненном ковре
они договорились добела
слова щемить
щека щеколда счастье
ощерилась заря и оплыла
в дворовой пасти
они до глаз натягивали шарф
чтоб лишнего друг другу не накликать
не смерть не зверь не тяжба не межа
но в полутьме отметины и блики
