Махотин Сергей Анатольевич, поэт и прозаик, детский писатель. Родился в 1953 году. Лауреат многих премий. Живёт в Санкт-Петербурге.
Сергей Махотин // Вы можете про нас написать?
Ваня Терентьев
Выступал я как-то перед пятиклассниками. Рассказал немного о себе. Почитал стихи. Отвечал на вопросы.
Она девочка спросила:
— А можете про нас написать?
— Ну, если кто-нибудь из вас мне особенно запомнится, может, и напишу.
— Про меня напишите! — крикнул мальчик с последней парты. — Я Ваня Терентьев. Запомнили?
— Да, Ваня, я тебя запомнил.
— Это будет мой первый шаг к успеху, — сказал Ваня.
— Ты в этом уверен?
— Конечно, уверен! Я Ваня Терентьев. Запомнили?
— Запомнил.
Прозвенел звонок. Все задвигали стульями, зашумели. Стал и я свои книжки складывать в сумку.
— Только не забудьте, — раздалось у самого уха. — Я Ваня Терентьев.
— Да уж как тебя забыть. Чуть не напугал.
— Придёте домой и про меня вспоминайте. Я Ваня Терентьев.
Учительница велела приоткрыть окна для проветривания и пригласила меня пообедать в школьной столовой. Мы вышли из класса.
Вниз по лестнице неслись школьники, толкаясь и хохоча. И лишь один Ваня Терентьев прыгал через две ступеньки нам навстречу.
— На первое сегодня гороховый суп! Любите?
— Люблю, — соврал я.
— А я терпеть его не могу! Я Ваня Терентьев. Не забыли меня?
— Не забыл, Ваня, не забыл.
Он развернулся и помчался обратно в столовую.
Меня посадили за учительский стол и принесли тарелку горохового супа.
— Какой активный парнишка у вас, этот Ваня Терентьев, — произнёс я, помешивая ложкой суп.
— Да уж… — вздохнула учительница.
— А на второе у нас котлета с вермишелью! — раздался за спиной ликующий голос.
— Ваня! — рассердилась учительница. — Ты уже поел? А наш гость ещё нет, ты ему мешаешь.
Принесли второе. Я с облегчением отодвинул от себя тарелку с супом, взял вилку и на всякий случай огляделся.
— Я здесь! — крикнул Ваня издалека. — Рядом с умывальником. Видите меня? Я Ваня Терентьев!
Учительница погрозила ему кулаком.
На третье был компот из сухофруктов. Я приготовился снова услышать Ваню Терентьева и, кажется, даже огорчился, когда этого не произошло. Поблагодарил учительницу за гостеприимство и пошёл к гардеробу.
Рядом с гардеробщицей стоял Ваня Терентьев и хвастался:
— Вон писатель идёт. Он в нашем классе выступал. Обещал про меня рассказ написать. Я Ваня Терентьев.
— Балабол, ну и балабол, — качала головой гардеробщица, подавая мне пальто.
Ваня стоял рядом и улыбался во весь рот.
— Это будет мой первый шаг к успеху, — уверял он. — Я Ваня Терентьев!
По дороге из школы я думал о Ване Терентьеве. Вдруг он действительно добьётся успеха в каком-нибудь деле. А что? С такой звонкой фамилией многого можно достичь. И правда, не написать ли про него рассказ?
Пришёл домой и написал.
Отдельные виды живых организмов
— Послушай, что я тебе сейчас скажу! — Юрка выставил левую ногу вперёд и посмотрел на меня со значением.
Мимо нас носились туда-сюда одноклассники. Бурлакин орал, что «Зенит» чемпион. Ситькова отбивалась тетрадкой от Харченко и взвизгивала. Старцев пританцовывал под жестяную музыку из мобильника. Поэтому я даже не сразу услышал Юрку. А он, не обращая ни на кого внимания, продекламировал:
— Лишь отдельные виды живых организмов могут существовать в подобных условиях!
— Это ты про нашу школу? — спросил я.
— Это я в учебнике прочитал, — сказал Юрка. — Прочитал и сразу запомнил. Так мне эта фраза понравилась! А тебе?
Я пожал плечами.
— Ты плохо слушал, — сказал Юрка. — Слушай ещё раз. «Лишь отдельные виды живых организмов могут существовать в подобных условиях». Вот так вот!
— Это вообще про что? — опять не понял я. — Что за организмы, какие такие условия?
— Это про вулканы. Из «Географии».
— Она же у нас через год ещё будет, география.
— Ну и что! А я заранее прочитал.
— Ты весь учебник прочитал? — изумился я.
— Нет, не весь, — признался Юрка. — Времени не хватило. Там ещё «Химия» была, «Зоология»…
— Где — там?
— В библиотеке.
— В какой ещё библиотеке?
— В нашей библиотеке, в какой же ещё!
— В школьной библиотеке?
— Ну да.
— И ты туда ходишь учебники читать? — засмеялся я.
— А что такого? Это же библиотека, а не дискотека.
— Ну и читал бы книги какие-нибудь. А то — учебники!..
— Учебники что, по-твоему, не книги?
— Какие же они книги? Они — учебники.
— А обложка? А страницы? А картинки? Это что — не книги? И читать их интересно.
Я подумал-подумал и согласился с Юркой. Но не до конца.
— Ладно, — кивнул я, — пусть книги. Только читать их меня не заставишь.
— Ну и расти неграмотным! — крикнул Юрка со злостью.
Я так и обомлел от такого заявления. Это я-то неграмотный? Это у меня, что ли, в диктанте десять ошибок на одно предложение? А списывает кто у кого? Совсем Юрка с ума сошёл. На него и обижаться глупо.
А Юрка, наоборот, обиделся. Даше уши покраснели у него.
Так бывает. Я иногда накричу на бабушку и сам же злюсь на нее. Знаю, что не прав, и оттого ещё больше на неё злюсь. И так стыдно потом…
На следующей перемене Юрка забыл, что обиделся.
— Слышал, что Ольга Алексеевна сказала? — спросил он строго и торжественно.
— А что такое? — насторожился я.
— «Знание только тогда знание, когда оно приобретено усилиями своей мысли»!
— Чего-то я не помню, чтобы она такое говорила.
— Это потому что ты невнимательный, — назидательным голосом произнёс Юрка.
— Да когда говорила-то?!
— Когда Харченко в тетрадку Старцева заглядывал. Но это неважно. Главное, что красиво!
— При чём тут «красиво»! Он домашнее задание не сделал, вот и заглядывал.
— Какой-то ты сегодня непонятливый, — поморщился Юрка. — Вот мы с тобой как разговариваем?
— Как?
— Обычно разговариваем. А умные люди разговаривают красиво. Вот ты можешь что-нибудь красивое сейчас сказать? Умное и значительное?
Я хотел ответить, что, мол, пожалуйста, пара пустяков. Но ничего значительного в голову не приходило. Я даже по сторонам посмотрел, надеясь что-то необычное увидеть и Юрку этим удивить. И не увидел. Те же стены, те же окна, те же портреты висят.
— Вот и я не могу, — вздохнул Юрка.
Весь следующий урок мы вели себя тихо-тихо. Слушали Ольгу Алексеевну. Умную и значительную. А она стояла у доски, писала мелом и диктовала:
— Машина ехала пять минут со скоростью 1200 метров в минуту. Затем она проехала ещё 500 метров и остановилась. Какой путь проехала машина до остановки?
Я начал представлять эту остановку. Там полно народу. Автобуса ждут. А тут машина какая-то легковая. «Форд» или «Опель». Водитель выходит: «Кому на Невский? Могу подвезти». — «А сколько возьмёте?» — волнуется народ. — «Тыщу рублей!»
— Сорокин, так какой путь проехала машина?
— Тыщу рублей! — бодро ответил я.
Все засмеялись, а Ольга Алексеевна покачала головой. И опять ничего значительного не сказала.
Потом мы пошли обедать.
— А что ты думал, — говорил Юрка, гоняя ложкой рассольник. — Красивое и умное не часто услышишь. Это подкараулить надо. Вот я в библиотеку и хожу, когда услышать не удаётся.
Рассольник был несолёный, я его вообще есть не стал. Подвинул к себе пюре с какой-то рыбой.
— Ну, и что ты делаешь, когда находишь это умное и значительное?
— Удовольствие получаю, — ответил Юрка и тоже попробовал рыбу. — Гадость какая!
В столовую зашла директриса, а с ней ещё двое мужчин с непроницаемыми лицами, оба в одинаковых костюмах и с портфелями.
— О господи, опять проверяющие, — проворчала на раздаче повариха.
— Вот тут детки наши обедают, — указала на наш класс директриса. — А там у нас буфет. Месяц как отремонтировали.
— А в плане калорийности вы соблюдаете соответствующие нормативы? — спросил один из проверяющих.
Юрка встрепенулся и чуть не вылил на меня компот.
— Ты слышал? Надо запомнить. Пойдём за ними! Наверняка что-то ещё умное скажут.
Мы бросились вслед за проверяющими, которые уже вышли из столовой.
— Эй, а тарелки кто за вас убирать будет, Пушкин? — закричала повариха.
— Не красиво, — бросил ей на ходу Юрка. — И не умно.
Проверяющих мы нагнали у раздевалки. Один из них пробовал отковырять пломбу на пожарном кране. Другой снимал со стены огнетушитель.
Мы встали рядом.
Директриса молчала. Проверяющие тоже помалкивали и только пыхтели.
— Много нарушений, — вымолвил один. — Будем составлять акт. А вы чего тут стоите?
— Ждём, — честно ответил Юрка.
— Ждёте чего?
— Ждём, когда вы наконец что-то умное скажете.
И тут произошло неожиданное. Директриса, вместо того чтобы рассердиться на нас, начала хохотать. Даже прослезилась от смеха.
— Что с вами, Маргарита Прохоровна? — с опаской спросил один из проверяющих.
Та лишь махнула на него рукой и повернулась к нам:
— Да разве… Да разве могут они… Что-то умное… Они же… Ой, нет, не могу!
И она быстрыми шагами пошла прочь.
— Маргарита Прохоровна, — крикнул ей вдогонку проверяющий. — Нельзя жить в таких условиях!
— Мы составим акт, — вновь пригрозил его напарник.
И тут Юрка громко заявил:
— Отдельные виды живых организмов могут существовать в подобных условиях!
— Ещё как могут! — поддержал я друга. И добавил: — А кто чинить нам козни станет, тому вовек несдобровать!
Уж не знаю, где и когда слышал я эту фразу. Но Юрка посмотрел на меня с удивлением. И с уважением.
Потому что действительно красиво у меня получилось. Умно и содержательно!
Наизусть
Вечером Никита вдруг понял, что выучил стихотворение!
Никогда у него не получалось выучить целое стихотворение наизусть. А вот теперь выучил! И никто его на этот раз не заставлял. Как-то само собой получилось, безо всякой зевоты и нытья, что много задали.
Никита, улыбаясь, пришёл на кухню.
— Ты чего радостный такой? — взглянула на него мать.
— Чаю хочу! «На меня весельем веет».
— Ты как будто малость с приветом, — покачал головой отец.
— «Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало»! — продекламировал Никита.
— Ночь на дворе, — возразил отец.
— «Что оно горячим светом по листам затрепетало, — не уступал Никита. — Рассказать, что лес проснулся, весь проснулся, веткой каждой, каждой птицей встрепенулся и весенней полон жаждой». — Ему нравилось произносить стихи вслух.
— Февраль на дворе, — снова не согласился отец.
— Это им на дом задали, — догадалась мать.
Никита вспомнил, что действительно стихотворение Фета задавали выучить наизусть. Но было это две или три недели назад. Лидия Яковлевна даже что-то рассказывала про это стихотворение. На доске висела картинка с дубовой рощей, которую пронизывают солнечные лучи, и с текстом, напечатанным крупными буквами. Никите со своей второй парты хорошо эти буквы были видны. Он несколько раз прочёл стишок, а назавтра и думать о нём забыл. Тем более, что его не вызвали.
— Когда-то и я много стихов знала, — улыбнулась мать, вытирая полотенцем мокрые чашки. — «Вчера ещё в глаза глядел, а нынче всё косится в сторону…» — она мельком взглянула на отца и замолчала.
— А дальше? — спросил Никита.
— «Вчера ещё до птиц сидел…» — произнесла она задумчиво. — Дальше не помню…
— Пап, а ты стихи помнишь какие-нибудь?
— Куда мне до вас! — хмыкнул отец. — Хотя… «Мы с приятелем вдвоём работаем на дизеле…»
— Игнат! — прикрикнула на него мать. — Совсем с ума сошёл?
Никите стало любопытно.
— А дальше?
— А ну тихо! — рассердилась мать. — Никита, ты уроки все сделал?
Никита вздохнул и отправился к себе в комнату.
Уже лёжа в кровати, он успел подумать: «Вот ведь! Стихотворение выучил!»
И заснул с довольной улыбкой.
Утром он ел кашу, положив перед собой учебник литературы для пятого класса. Одной рукой держал ложку, а другой перелистывал страницы, выискивая какие-нибудь стихи. Ему хотелось ещё что-нибудь выучить наизусть. Мать хмурилась и ворчала, но Никита её не слышал.
Литература была третьим уроком.
— Не всегда детям жилось так же беззаботно, как вам, — говорила Лидия Яковлевна. — Николай Алексеевич Некрасов остро чувствовал и переживал страдания русского народа. В стихотворении «Крестьянские дети»…
Никита поднял руку.
— Что тебе, Никита?
— Я его знаю.
— Кого? — не поняла учительница.
Ученики засмеялись.
Дверь открылась, и в класс вошла завуч.
— Сидите, сидите, — махнула она рукой и обратилась к Лидии Яковлевне. — Кто из вашего класса отобран для конкурса чтецов? — Заметив Никиту с поднятой рукой, она спросила: — Этот?
— Нет, что вы, — Лидия Яковлевна покачала головой. — Смирнов вряд ли потянет. У нас Оля Громова хорошо читает. Оля, встань!
Отличница Громова поднялась с места с горделивым выражением на лице.
— Что у вас по программе сегодня? — поинтересовалась завуч. — «Крестьянские дети»? Чудесно! Оля, прочти начало.
— Я им ещё на дом не задавала учить, — пояснила Лидия Яковлевна.
— Можно по учебнику, — разрешила завуч.
Оля открыла учебник и принялась его листать.
— Тридцать седьмая страница, — подсказала учительница.
— Тут басни Крылова, — растерялась Оля.
— Ой, пятьдесят седьмая, — поправилась Лидия Яковлевна.
— Всё равно! — торопила завуч. — Пусть басню прочтёт, если Некрасова не нашла.
Учебник вдруг выскользнул из Олиных рук и хлопнулся на пол. Оля полезла под парту.
— Я его знаю! — снова заявил Никита.
— Кого? — удивилась завуч.
Ребята снова засмеялись.
— Некрасова! — и он принялся читать, не глядя в учебник:
— Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу свои вирши — живётся легко.
Вчера, утомлённый ходьбой по болоту,
Забрёл я в сарай и заснул глубоко.
«Живётся легко» особенно звонко у него получилось. Никите в самом деле было легко и весело. Простые слова ему сразу запомнились, рифмы щекотали язык. Правда, непонятно было, что такое «вирши», а остальное вполне понятно. Шёл человек, устал и прилёг отдохнуть. Никита и сам бы так поступил.
— Ну почему же не потянет, — улыбнулась завуч. — Вполне, потянет, по-моему. Как вы думаете?
— Ушам своим не верю, — всплеснула руками Лидия Яковлевна. — Всегда таким тихоней был. И ведь Некрасова я ещё не задавала учить…
Никита не знал, остановили его или читать дальше. И решил читать:
— Проснулся: в широкие щели сарая
Глядятся весёлого солнца лучи…
— Довольно, молодец! — прервала его завуч. — Так. После уроков Оля и…
— Смирнов. Никита, — подсказала учительница.
— Оля и Никита, после уроков поднимайтесь в актовый зал. Будете участвовать в школьном конкурсе чтецов. Мероприятие очень ответственное. Победители будут представлять нашу школу на городском конкурсе. А там и до всероссийского финала недалеко.
Когда она вышла, Лидия Яковлевна попросила у Никиты дневник и поставила пятёрку. Первую в этом году.
В актовом зале собрались ребята из разных классов. Были совсем взрослые, к которым на перемене и подходить боязно. И малыши из начальной школы — их усадили на первый ряд, и они утонули в креслах, только два бантика подрагивали на поверхности, как поплавки. Завуч взяла микрофон, и все заткнули уши от воя динамиков. Затем всё стихло, и завуч сказала:
— Только что мне сообщили, что в субботу нас посетит депутат Филонов! Так что репертуар выбираем в сторону патриотики. Всем понятно? Это я к учителям, в первую очередь, обращаюсь. Стихи и рассказы раздайте уже сегодня. Пусть учат, чтобы от зубов отскакивало!
Домой Никита вернулся с книжкой «Стихи о Родине», которую дала ему Лидия Яковлевна. Страница с нужным стихотворением была отмечена закладкой. Никита прочитал его сначала про себя:
Что мы Родиной зовём?
Всё, что в сердце бережём,
И под небом синим-синим
Флаг России над Кремлём.
Потом закрыл книжку и попытался повторить вслух:
— Что мы Родиной зовём? Флаг… Нет, флаги… Над… Над Кремлём.
Он опять открыл стихотворение с картинкой, на которой кремлёвская башня напоминала космическую ракету на старте. Прочитал и попробовал повторить:
— Что мы Родиной зовём?.. Небо синее, как…
Ничего не получалось. Никита посмотрел в окно. За окном моросил дождь.
— Опять наизусть задали? — посочувствовала мать.
— Да. — Он тяжело вздохнул. И добавил сердито: — В сторону патриотики.
Мать погладила его по голове.
— Бедный мой. Ну отдохни, скоро обедать будем.
В пятницу после уроков Лидия Яковлевна хвалила Олю за выученного Есенина, а Никиту укоряла за лень.
— Два дня у тебя было, а ты чем занимался? И главное, стишок-то короткий, три строфы. Миша Бобков из 5-б, тот целое «Бородино» выучил!
— Я его тоже знаю, — буркнул Никита.
— Очень хороший мальчик! — кивнула Лидия Яковлевна, по-своему истолковав его слова.
— Можно, я тоже «Бородино» прочту? — попросил Никита жалобно.
— Нет! Да ты и не успеешь до завтра. Ладно, я тебе ещё проще стишок подберу. Жди здесь! — И она отправилась в библиотеку на втором этаже.
Довольная Оля ушла домой, а Никита слонялся по пустому классу. Нарисовал на доске рожицу и стёр её тряпкой. Подошёл к учительскому столу. Оглянувшись на дверь, взял в руки синюю книгу, оставленную Лидией Яковлевной, и открыл её наугад.
Стихотворение, на которое он наткнулся, заворожило его. В нём, правда, было много незнакомых слов, но читались они легко, и Никита решил, что выяснит их значение позже. Были и совсем непонятные, но совершенно сказочные строчки, которые, прочтя один раз, невозможно забыть. Никита ещё раз оглянулся, будто желая спросить у Лидии Яковлевны, почему головы царей покрыты какой-то «божественной пеной», но в классе он был один. Наконец послышались приближающиеся шаги учительницы. Никита закрыл книгу и осторожно положил её на место.
— Вот, держи, — Лидия Яковлевна протянула Никите распечатанный лист. — Книжек уже не осталось. Этот стишок легко выучить. Когда я сама в школе училась, мы его даже пели. — И она пропела мечтательно: — «То берёзка, то рябина, куст ракиты над рекой…»
Депутат Филонов на школьный конкурс чтецов не пришёл. Зато в жюри оказались два бородатых дядьки — режиссёр и писатель, которых завуч с гордостью объявила «выпускниками нашей школы». Вели они себя не по-взрослому, всё время шептались и хихикали. А когда Миша Бобков, размахивая руками, читал своё «Бородино», даже захохотали. Завуч хмурилась и качала головой.
— Никита Смирнов, 5-в класс, — объявила старшеклассница, ведущая конкурса. — Антон Пришелец, «Наш край».
Никита вышел на сцену и оробел от яркого света, мешающего видеть сидящих в зале. В его голове вдруг всё смешалось: кремлёвская башня, куст ракиты, синий флаг… Или не синий, а другого цвета?..
В зале стало очень тихо.
Завуч с укоризной посмотрела на Лидию Яковлевну.
— Да учил, он учил, — шёпотом оправдывалась учительница.
— Не робей, парень! — ободрил Никиту кто-то из жюри.
Никита не разобрал, режиссёр это или писатель, набрал в грудь воздуха и начал читать:
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся…
Ему долго хлопали.
Жюри удалилось в кабинет завуча на совещание.
— Что касается победителя, тут у меня нет сомнений, — сказал писатель.
— Согласен! — поддержал его режиссёр. — Наконец-то прозвучал нормальный голос, без кривлянья, всхлипов и взвизгиваний. А тембр голоса у парня какой, обратили внимание?
— При чём тут тембр! — не соглашалась завуч. — Нельзя поощрять отсебятину! Этак всякий начнёт читать вслух всё что вздумается!..
— И прекрасно! Пусть читает!
— Вам легко говорить. А мне отвечать! Кстати, что за чушь он нёс? Ничего не поняла!
— Это Мандельштам, — тихо сказала Лидия Яковлевна.
— Тем более! Ничему хорошему он детей не научит!..
Никита тем временем уже покинул здание школы. На знакомой остановке покачивался пьяница и бормотал:
— Мы с приятелем вдвоём работаем на дизеле…
Никита дослушал частушку с запретным глаголом, посмеялся и заскочил в троллейбус, оказавшийся полупустым. Сев у окна, он открыл толстенную книгу, которую выпросил в библиотеке, и прочитал: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»
Пока ещё не наизусть.
