Вячеслав Попов — поэт широкого диапазона: от мастерски выточенных рифмованных миниатюр до богатых деталями развёрнутых верлибров. В этой подборке оказались стихи с обоих этих полюсов, а объединяет их, как определил сам автор в частной беседе, «ледяная меланхолия». Собрание и вправду вышло зимнее, холодное, неуютное: буквальный «пейзажный» холод алтайского города Бийска, где автор провёл детство, смешивается здесь с холодом смерти. Мир этих стихов — мир потерь, с которыми и невозможно, и приходится смириться. Вячеслав Попов вооружается против этого мира кинематографичной памятью: вспоминая до последней мелкой чёрточки, до последнего звука, «как всё было» и «какие они были», поэт возвращает ушедшим если не жизнь, то некоторого рода присутствие. Субъект — «я» — выступает в качестве инструмента для того, чтобы увидеть других. А «Ну жизнь / ну смерть / какая разница / вот ночь / вот ножницы / вот нож» — практически манифест поэта как существа, серией превращений способного вытащить свет из тьмы и бытие из смерти.
Евгения Ульянкина
Вячеслав Попов родился в 1966 году в деревне Малые Коряки Смоленской области. Окончил школу в Бийске (Алтайский край). Учился в Новосибирском, а затем в Тартуском университете, по образованию филолог. С 1994 года занимался редакторской работой в книжных издательствах Киева и Петербурга, с 2001 года — в «Коммерсанте». До 2018 года практически не публиковался. В последние годы подборки стихотворений вышли в журнале «Знамя» (№4, 2018; №6, 2019), «Новом журнале» (№304, 2021), ряде сетевых изданий. В начале 2021 года в издательстве ОГИ вышел дебютный авторский сборник «Там».
Вячеслав Попов // Не-я
ДРУГ
вращается мой друг
снежинка костяная
в сугробе гробовом
рук нежных
неживых
не разнимая
с такими же как он
он времени деталь
он заслужил вращение
сто вечных лет
танцует до конца
балет развоплощения
любви скелет
ТИХАЯ НОЧЬ
за окнами-окнами-окнами
полярная тихая ночь
с пологими склонами
узкими елками
огнями далекими легкими колкими
старинная фуга точь-в-точь
идешь коридорами долгими гулкими
часы переводишь в шаги
в себе нарезаешь ночными прогулками
зигзаги квадраты круги
ты сторож затерянных школьных просторов
гленн гульд бореальной тайги
КОНЬКИ. 1975
Февраль. Фонарь. Пуста хоккейная коробка
с бугристым льдом.
Неоновый не-я на лед ступаю робко,
стою с трудом.
Вцепившись судорожно в бортик деревянный,
как инвалид,
не-я, нет — я, иду, уже почти ревя, но
пытаясь вид
иметь маресьевца. В коленях несгибаем,
двоясь, троясь…
«Иди!» «Иду…». Идем, ногами избегаем…
Вдруг врозь и — хрясь…
С подвернутой рукой и копчиком отбитым
Ни сесть, ни встать.
В глазах вращаются планеты по орбитам
туда и вспять.
Подламываются предательски лодыжки,
как у Иа,
и пальцев тесные ничейные ледышки
едва-едва
в ботинках могут шевельнуться. Быстро, низко
летит луна
сквозь злые клочья туч куда-то прочь из Бийска.
И тишина.
ЕЛКА
Елка была не елка,
а так, верхушка елки.
Стояла в большой комнате
в ведерке с песком
и сладко пахла пихтовой смолой.
Игрушки на елке были самые мелкие,
несерьезные,
большие не поместились.
Мой любимый шар —
огромный розово-золотистый с кривоватыми фосфорными снежинками —
просто лежал в серванте,
набирался света для ночного мерцания.
Мы с моим лучшим другом Олегом Артемкиным
решили все сделать, как на картинке в старой книжке,
кажется, про Витю Малеева.
Взяли недогоревшие летом свечки для торта
и воткнули в прищепки от попугая, зайца, морского конька
и еще двух или трех давно разбившихся стоячих игрушек.
Прищепки мы, сверяясь с книгой, прицепили к самым кончикам веток.
Пора поджигать.
Момент был очень напряженный,
словно мы собирались
запустить ракету в межпланетное пространство.
Чиркнула спичка —
есть:
первая свечка горит.
Чиркнула спичка —
есть:
вторая свечка горит.
Пахну́ло костром —
вспыхнула ветка,
еще одна ветка.
Мы онемели и оцепенели.
Из кухни сухо и дробно простучали пятки —
баба Нина.
— А-бо! Пожар запалили!
Баба Нина метнулась в прихожую и назад,
как птица с огромным крылом.
Расправила резко крыло,
накинула на трескучий факел елки,
повалила на пол.
— Ну во,
спортила усе пальто сабе, —
ворчит баба Нина.
— Кали отец прийдеть, ён табе ска-ажеть…
Олег незаметно ушел.
Часть игрушек разбилась,
часть оплавилась,
часть уцелела.
— Ти ты такей дурень, ай Олех твой? —
ворчит баба Нина.
Отец ничего не сказал.
Мама сказала.
***
К следующей зиме отец и баба Нина уже переехали на Радищева.
Пальто бабы Нины так и припахивало костром.
А у нас с мамой появилась сверкающая искусственная елка, почти как в телевизоре
на «Голубом огоньке».
КАКАЯ РАЗНИЦА
когда
год солнечный
закончится
в дол
с пажитей
стечется жизнь
и огребет судьба-загонщица
мешок положенных деньжищ
и вымоется
и накрасится
и выпьет
и закурит
что ж
ну жизнь
ну смерть
какая разница
вот ночь
вот ножницы
вот нож
ПЕСНЯ ПРО ДРУГА
был лучшим из мужчин
мой друг иван лапшин
любви своей стыдился
на мотоцикл садился
и мчался ночью черной
по слякоти унчанской
с улыбкой безучастной
с улыбкой обреченной
когда б у Лапшина
был дом была жена
не мог бы мой Лапшин
быть лучшим из мужчин
зачем тому уют
кого убьют убьют
БРАТ
Брат двоюродный, Колька Булавкин,
в моей жизни мелькнул раза два.
Я был дохлым, а Колька был ловким.
Он меня только в силу родства
брал с собой на лихие прогулки
по кляриновским лучшим местам.
О, я помню шаги наши гулкие
по опасным железным листам,
темноту, рассеченную пыльным
резким светом, испуганный плеск
крыльев в сумраке подстропильном —
(сам бы — нет, а за Колькой полез) —
замок ветхого зернохранилища,
запах затхлый пшеничной трухи,
сурик выцветший, охра нищая,
тень зловещая от руки…
Колька ловкий и быстрый, как Маугли,
с липы старой огромной кричит:
«Славка! Стой внизу, а то мало ли…
Щас спущусь. Во такой будет щит!».
Он с ножом сидит на кривом суку,
режет липовую кору;
рвется с треском луб: «Береги башку!
Не хватай — лучше сам подберу»…
Щит мой сохнет, все круче сгибается,
сладковлажен кленовый клинок,
враг невидимый разбегается,
враг растительный валится с ног…
«Чемоданов пруд, место стремное.
Чемодан — это местный один.
Что случилось с ним — дело темное,
утопился без веских причин…
А лоза-то хорошая, ровная.
Будем удочки тут вырезать…
Блин, нормальное место, укромное,
прям не хочется вылезать!»
Он курил беломорчик ворованный,
бабин Улин, а я его ждал.
Изо рта он пускал кольца ровные
и по-взрослому рассуждал.
Мол, пойдет через год в училище,
в школе этой одна тоска,
на кого, до конца не решил еще,
но, скорее, на крановщика.
Мол, отслужит, уедет из Ярцева,
может, в Питер, а может, на БАМ.
В общем, нет пока плана ясного,
но уж х*р он останется там:
ничего кроме торфа дурацкого
в этом Ярцеве, скука одна…
Надо в жизни успеть много разного…
Ладно… О, уже ферма видна!
Удалось посмотреть семенаторов
(«Знаешь, что там в ведре? — молофья!»),
покопаться в кишках культиваторов
(«Что за провод торчит? на х*я?»),
у теть-Тани набрать коробовки,
самогонный собрать аппарат.
(«Буду гнать для Амелина Воўки,
ў них жа свадьба, а ён и не рад.
Колька, слухай, ти помнишь ты Надьку?
Жаниха сабе ў Рудне найшла —
в пытыву, не послухала батьку,
раньше ўремени замуж пойшла.
Посядитя, я дам вам отгончыку,
не спяшитя, куда вам спяшить.
Во, вже капаеть потихонечку…
Ой, чаго это ў горле пяршить….»)
Дважды в жизни случившийся Колька,
незабвенный двоюродный мой!
Брат мой ловкий, друг старший, о сколько
из Кляринова вез я домой
впечатлений и чудных открытий,
сколько ссадин прекрасных и тайн!
(Сколько в памяти спутанных нитей!
Выплетайся из них, вылетай,
брат мой Колька, мой сталкер бесстрашный!
Как же так, бедолага ты наш,
крановщик безработный безбашенный,
отморозивший руки алкаш…)
Во второй раз ты был парень взрослый.
Ты приехал со Светкой своей,
«деўкой корпасной», пышноволосой —
в ПТУ познакомился с ней.
Вы все время ходили шептаться
и гуляли в обнимку всегда.
Лет вам было, семнадцать? шестнадцать?
Мне, двенадцать, наверное, — да!
…Отслужил ты, на стройку устроился,
расписался со Светкой своей,
дочь родил, водку пил, громко ссорился,
как развелся, стал только буйней.
Раз напился, уснул на морозе
и очнулся в больнице без рук:
«Сколько лет тебе? двадцать восемь?
Точно? Бл*, ну ты, выглядишь, друг…»
Было так? Я не знаю. Я только
за одно проручусь: на земле
жил мой брат Николай.
Умер Колька
в девяностом году в феврале.
