Петр Шейнзон // Крах

Петр Шейнзон входит в литературу сразу с романом, который писал с 2013 года. Это сложное повествование, пронизанное чувством экзистенциальной тоски и ностальгии. Петр — кандидат медицинских наук, и проза его тоже местами по-медицински подробная и неутешительная. При этом не стоит ждать замедленного темпа повествования или провисающего линейного сюжета — это бодрый приключенческий роман о смелом и умном человеке.

Женя Декина

 

Петр Шейнзон родился в 1979 году в Москве. Окончил Биологический факультет МГУ им. Ломоносова в 2002 году. Кандидат медицинских наук (Ph D). Пишет с 2013 года, нигде до настоящего времени не публиковался.

 

---

Петр Шейнзон // Крах

Роман

 

Пролог

Сергей отвлекся всего на секунду, но было уже поздно. Их байдарку несло течением прямо на каменную гряду впереди. Он пробовал тормозить веслом, но течение было сильнее. Крикнув своим: «Приготовьтесь!», он судорожно греб, но все было бесполезно. Через пару секунд лодка, процарапав нежный резиновый животик, села на камни, остановившись в нескольких метрах от порога-водопада, который им не удалось пройти.

Сергей выбрался на берег и привязал лодку к небольшой сосенке, опрометчиво вскинувшейся над обрывом реки. Дал руку Ольге и помог ей сойти на берег. Одиннадцатилетняя Лера продолжала сидеть в лодке и терпеливо ждала, когда родители вытащат ее. Схватив Леру за обе руки, несмотря на ее визги, они с легкостью вытянули ее из лодки.

Пока девчонки собирали чернику на опушке леса, Сергей стал разводить костер для обеда. Действовать нужно было быстро, потому что полчища голодных комаров и мошкары давно поджидали их.

Достав из рюкзака топор, он решил пройтись в поисках хорошего дерева. Далеко идти не пришлось. Прямо перед оврагом скривилась старая сухая береза. После двух ударов топора дерево упало. Береза оказалась гнилушкой, пришлось оставить ее гнить дальше. За оврагом нашлось шикарное место для ночлега. Судя по следам кострища, прошлой ночью тут еще стояли. Буквой Г лежали два бревна, служившие, по-видимому, скамейкой. Неподалеку стояла засохшая сосна.

«Странно, как я ее раньше не заметил, — подумал Сергей. — Как раз для костра хватит».

Срубив деревце и обтесав его от веток, Сергей подтащил его к рюкзаку, где лежала пила. Сосна оказалась добротной, костер разгорелся быстро. Ольга начала готовить обед.

Сергей с чувством выполненного долга расчехлил гитару и стал наигрывать песню «Приходит время». Тонкие пальцы, которые — Сергей знал — особенно привлекают женщин, легко пробежались по грифу гитары, и он вполголоса запел:

— Приходит время, с юга птицы прилетают…

— Снеговые горы тают, — подхватили Оля с Лерой.

Лера села напротив отца и стала громко подпевать ему, заговорщически подмигивая матери.

Бросив готовить, Ольга села рядом с ними.

— Мама, каша подгорела.

— Ничего, будет каша-гриль. Давайте прервемся и поедим.

Казалось, семейная идиллия будет длиться вечно. За двенадцать лет совместной жизни Сергей и Ольга ни разу не поругались, даже из-за мелочей.

Ольга возвращалась домой, когда в темноте на пешеходном переходе ее сбил внедорожник. Она была еще жива, когда ее привезли в больницу.

Сергей хорошо помнил, что Оля умерла в понедельник. Все остальное выпало из памяти.

 

Глава 1. Марина

Прошло два года. Сергей долго не мог принять смерть жены. Ольга была его миром, его вдохновительницей и ангелом-хранителем. Теперь они с дочерью чувствовали пустоту и бесцельность. Лере было еще тяжелее. С матерью они были очень близки, и восполнить эту потерю оказалось невозможно. С отцом их отношения наоборот перестали быть такими близкими. Они очень походили друг на друга по характеру, оба были прямолинейными и твердолобыми. Благодаря своему терпению и хорошей интуиции Ольга гасила любые конфликты еще в зародыше. Теперь все противоречия обнажились.

— Почему ты все время придираешься ко мне? — спрашивала Лера.

Отец молчал, не зная, что ей ответить. Иногда он говорил:

— Я хочу чтобы ты выросла порядочным и ответственным человеком.

Он пытался обнять ее, но она вырывалась, кричала на него и убегала к себе в комнату.

После смерти Ольги Сергей перестал думать о женщинах и личной жизни вообще. Жизнь теперь состояла из службы и воспитания дочери.

Работа шла своим чередом. Сергей не брал взяток и не заносил начальству, и к этому все уже давно привыкли. Был какой-то особый шик иметь одного такого принципиального сотрудника на весь областной отдел ФСБ. Все коллеги знали, что с этим дуболомом не договориться, и, если кто-то попался на взятке или мошенничестве, то старший следователь Анциферов его посадит. Единственный выход был — искать хорошего адвоката.

Конечно, не все сотрудники Анциферова были закостенелые взяточники и казнокрады. Просто время было такое: хочешь жить — умей вертеться. И они вертелись, точнее, выкручивались. Сергей же не мог, потому что был воспитан иначе.

Отец Сергея вырос в детском доме, после того как в тридцать седьмом году расстреляли его отца, а мать отправили в лагеря. Он окончил десятилетку и устроился работать на завод. В то время Сергей видел папу очень редко: после работы тот учился на вечернем отделении института. Зато на выходных была такая радость — собираться всей семьей за большим обеденным столом.

До конца жизни отец не вступил в КПСС, но при этом смог стать младшим научным сотрудником закрытого НИИ. Они никогда не обсуждали это, но Сергей знал, что унаследовал взгляды и принципы отца.

И сейчас ему очень пригодился бы отцовский совет. Сергею было нелегко с четырнадцатилетней дочерью. Непонятно было, кто кого воспитывает. Все его наставления и советы Лера воспринимала в штыки. Несколько месяцев назад он обнаружил у Леры в куртке сигареты. Попытался объяснить ей, что курить вредно. Ничего не вышло. Она только расплакалась и убежала к себе в комнату.

***

Со своей второй женой Сергей познакомился во время планового медицинского осмотра. Он зашел в очередной кабинет, сердце больно кольнуло. За столом врача сидела Ольга. Нет, этого не может быть! Закружилась голова, все поплыло перед ним. Он держался за косяк двери, чтобы не упасть, и не сводил с женщины глаз. Она подошла к нему ближе и смутилась от его пристального взгляда.

Увидев браслеты на руках и круглый медальон на груди, он со всей очевидностью осознал, что это не Ольга. Она терпеть не могла украшения. Тем не менее, внешнее сходство было поразительным. Обручального кольца Сергей не увидел, а значит, у него был шанс. И он стал действовать.

Целый месяц он встречал Марину у поликлиники и провожал до дома. Дарил цветы, ходил с ней в театр. Читал ей стихи. Она смеялась над его шутками, и он понял, что может надеяться на взаимность. Когда через месяц он сделал ей предложение, она согласилась. Свадьбу решили не играть, а просто расписались.

 

Глава 2. На даче

Прошло несколько месяцев. Жизнь потихоньку начинала входить в стабильное русло. Он представлял, что снова живет с Ольгой. Просыпался по ночам и смотрел на Марину, боясь разбудить. Однако довольно скоро затуманенный от нахлынувшей влюбленности мозг стал подмечать, что его обманули. Вернее, он сам выбрал не то, что искал.

Марина была неважной хозяйкой. Кроме того, она позволяла себе критиковать Сергея в присутствии дочери, чего Ольга никогда не делала. Отношения с Лерой у Марины тоже не складывались. Лера всячески избегала любого общения с новой женой отца. Она часто игнорировала Марину и не отвечала на ее вопросы, делая вид, что не слышит. Если же и отвечала, то смотрела куда-то в сторону.

В начале октября стояли удивительно теплые дни, и Сергей с Мариной уехали на дачу. Лера сказалась больной и осталась дома. Неужели они наконец вдвоем? Осень будто играла с ними в прятки. То скрывалась за стеной холодного дождя, то одаривала их солнечными деньками бабьего лета, как сегодня.

У двора их встретил старый соседский пес Филька, радостно завилявший хвостом при виде Сергея. Они наскоро разобрали вещи и сели на веранде чаевничать. В гости забрел сосед Митрич. Он по-хозяйски уселся за стол, налил себе чаю и начал с воодушевлением рассказывать, как недавно в их поселке снимали сцену для какого-то сериала.

Марина зашла в дом, чтобы переодеться. Вдруг ее взгляд упал на фотографию, стоящую на тумбочке у кровати. Она и раньше видела фотографии с Ольгой, но тут то ли ракурс был особенный, то ли свет падал необычно. Марина только теперь поняла, как она похожа на погибшую жену Сергея. Ей внезапно стало стыдно, будто она увидела то, чего ей не следовало видеть. Она быстро вышла из комнаты и вернулась на веранду, решив уже не переодеваться.

Сергей был так увлечен разговором с соседом, что не заметил ее волнения.

— Милый, пойдем пройдемся, покажешь мне окрестности, — вдруг сказала она.

Как назло, сосед пошел гулять вместе с ними. Всю дорогу тарахтел о какой-то ерунде, не давая им и слова вставить. Только ближе к вечеру им удалось остаться вдвоем.

— Похоже за долгое время мы тут первые живые люди у Митрича, не считая его жены и коровы, — задумчиво проговорил Сергей.

— А корова что, тоже человек?

— Для него она больше, чем человек, он с ней даже фотографируется.

Быстро стемнело и стало холодать. Решили поужинать в доме. Пока Сергей возился с печкой, Марина делала оладьи из кабачков, принесенных разговорчивым Митричем.

Наутро Сергей проснулся от равномерного легкого постукивания по крыше. Шел дождь. На часах было десять утра. Марина лежала у него на груди, надув во сне губы, как недовольный ребенок. Неожиданно звуки дождя заглушила знакомая мелодия. Пришло смс от Леры: «Папа, приезжай пораньше домой. Нужна твоя помощь». Аккуратно высвободившись, Сергей поднялся, вышел в соседнюю комнату и перезвонил Лере. В ответ услышал: «Аппарат абонента выключен».

Шумно выдохнув, он сварил кофе для себя и жены и, войдя в спальню с чашками, негромко сказал:

— Марин, просыпайся, мы едем домой.

 

Глава 3. Дело Подъячева

Сергей листал объемистое дело бывшего депутата Подъячева. Несколько месяцев назад его арестовали по обвинению в мошенничестве в особо крупных размерах. Будучи председателем жилищной комиссии по строительству, он в течение двух лет вымогал деньги в обмен на быстрое решение всех вопросов. Куча показаний свидетелей. Выписки аудиторов об нанесенном ущербе, а он молчит, сука. Небось, покровители у него там наверху, вот и ждет отмазки сверху. Что же делать? А если его протестировать на полиграфе? Если совместить это с очной ставкой, будет очень здорово. Тут, скорее всего, у него не будет шансов.

— Варя, пригласите, пожалуйста, свидетельницу.

В кабинет вошла монахиня в черном платке и села напротив него.

— Здравствуйте, матушка. Сможете еще раз повторить, как депутат Подъячев вымогал у вашего прихода деньги?

Женщина кивнула.

— А если это придется сделать на очной ставке, в присутствии обвиняемого?

— Я не знаю, сын мой. Я попробую. Даст бог, хватит мне сил сказать ему все в глаза. На все воля божья.

— Спасибо вам большое, матушка Антония. Мы вам пригласим, как только подозреваемого привезут.

Прекрасно. Теперь осталось разобраться, как работает полиграф. Тут без Яши Левковича не обойтись.

Яша очень любил свою работу. Все его родственники давно перебрались в Израиль и Канаду, а Яша держался за челябинский угрозыск. Яша — или Яков Эммануилович, как его уважительно называли молодые коллеги, — оставался в их отделе единственным реликтом старой советской школы сыска. В чем-то они были похожи с Анциферовым: оба были принципиальны и неподкупны, и их обоих продвигали по службе слишком медленно, но при всем этом очень ценили.

— Варя, позовите Левковича.

В кабинет без стука вошел плотный пожилой мужчина и, улыбаясь, сел на стул напротив Сергея.

— Яков Эммануилович, тут мне понадобилось протестировать одного высокопоставленного обвиняемого на полиграфе. Я слышал, что у вас недавно появилась эта редкость. Расскажите, пожалуйста, как он работает.

— Все предельно просто, Сережа. Контакт прикрепляют к запястью. Устройство регистрирует все волнения вашего высокопоставленного засранца, как только он попытается исказить правду. Малейшее волнение подозреваемого, и наш прибор выдаст громкий сигнал. Какой бы ни попался тонкий знаток человеческих душ, полиграф обмануть очень сложно. Потеют и нервничают все, даже оставаясь спокойными внешне. Наш полиграф, помимо этого, фиксирует расширение зрачков, пишет офтальмограмму.

— Поможете мне провести небольшой эксперимент?

— С превеликим удовольствием.

— Белиссимо. Ну, тогда приступим.

Анциферов позвонил по громкой связи, и в кабинет привели Подъячева.

Вначале казалось, что обвиняемый здесь Сергей, а не бывший депутат.

— Вы понимаете, Сергей Николаевич, что это беззаконие — держать ни в чем не повинного больного человека в общей камере на трех человек, без надлежащего питания и с предъявлением абсурдных обвинений в вымогательстве?!

— Константин Викторович, я вас прекрасно понимаю и даже в чем-то сочувствую вам, но, к сожалению, такова наша работа. Вы не идете нам навстречу и не пытаетесь помочь следствию. Как вы поняли, пытаться договориться со мной бесполезно. Однако я могу провести обследование состояния вашего здоровья и, если будут выявлены какие-то отклонения, то мы с удовольствием переведем вас под домашний арест или под подписку о невыезде.

— Хорошо, я согласен. В какой клинике меня обследуют?

— Зачем клиника? Справимся прямо в моем кабинете. Снимем электрокардиограмму, измерим внутричерепное давление. В случае обнаружения каких-либо отклонений вы будете переведены в больницу.

Подъячев махнул рукой, что означало согласие.

Пока они надевали ему манжету полиграфа, он с ужасом и недоверием косился на этот доселе не встречавшийся ему прибор.

В этот момент в кабинет снова вошла матушка Антония.

— Подождите, мы так не договаривались, — вскинулся Подъячев. — Вы сказали, что мне будут измерять давление, а причем здесь эта монахиня? Я протестую!

— Константин Викторович, мы решили совместить приятное с полезным, чтоб не мучить вас два раза и не приглашать лишний раз на допросы из больницы. Мы проведем сейчас очную ставку с монахиней, у которой вы вымогали деньги за разрешение на расширение территории монастыря в 2001 году.

— Я не помню никакой матушки! В первый раз вижу эту женщину.

Раздался громкий сигнал полиграфа.

— Что это за гудки? Что здесь происходит? Я требую прекратить это безобразие! Я не буду давать дальнейших показаний без моего адвоката!

— Да не волнуйтесь вы так. Мы скоро закончим, и это не допрос, а очная ставка, это совершенно разные вещи. Так вы говорите, что не знаете эту женщину? Матушка Антония, вам знаком господин Подъячев? Расскажите, пожалуйста, как вы с ним познакомились?

Монахиня нервно сглотнула и начала говорить:

— Этот человек приходил к нам три раза, и я его хорошо запомнила. Первый раз настоятельница нашего монастыря матушка Анна прогнала его, когда он намекал, что может помочь за вознаграждение, и он пришел снова, с повторной проверкой. Сказал, что наш грекокатолический монастырь занимает территорию, которая больше, чем у многих православных, и что наши постройка и расширение незаконны. Он сказал, что готов уладить это недоразумение, и написал на конверте, за сколько. Вот этот конверт. Он хотел два миллиона рублей.

— Эта неправда! Она врет! Сучка католическая! Развели тут католических масонов!

Полиграф снова загудел.

— Подъячев, не смейте оскорблять свидетельницу. Еще один такой выпад, и к статье за взяточничество мы добавим статью за хулиганство. Извините, матушка. Продолжайте, пожалуйста.

— А что продолжать. Я выпроводила его. На следующий день он приехал снова — с тремя людьми, одетыми в милицейскую форму. Они вручили матушке Анне постановление о незаконности постройки монастыря и о штрафе в размере трех миллионов рублей. А где нам такие деньги собрать, прости господи?

— Вы приезжали в монастырь в сопровождении наряда милиции, господин Подъячев?

— Нет, это все неправда.

Опять сработал полиграф.

— Мы проведем графологическую экспертизу почерка на конверте, — сказал Сергей. — Спасибо вам огромное, матушка Антония, вы можете идти. Вы нам очень помогли.

В это время Сергей увидел, как подозреваемый начал медленно сползать со стула, теряя сознание, но Левкович успел подхватить его и не дал ему упасть.

Подъячему дали воды. Сняли с него датчики полиграфа и перенесли его на кушетку. Придя в себя, он смог только тихо произнести:

— Я буду сотрудничать со следствием, только прекратите это издевательство и вызовите моего адвоката.

— Конечно, вызовем. А вы не передумаете, когда адвокат придет? Вы требовали два миллиона рублей с монастыря?

— Да. Теперь отведите меня, пожалуйста, обратно в камеру. Мне нужен покой.

Спустя несколько минут Подъячева вывели, и Сергей позвонил своему начальнику Пестрюку:

— Владлен Вадимыч, Подъячев раскололся. Обещал сотрудничать со следствием и признал факт вымогательства у грекокатолического монастыря.

— Да ну, ты что?! Ай да молодец Анциферов. Заходи ко мне в кабинет, все обсудим.

 

Глава 4. Неожиданное задание

Анциферов вышел из кабинета шефа совершенно ошарашенный. Отпуск, которого он ждал так долго, чтобы отправиться на Байкал и в Китай, отменяется. Вместо этого он будет вести уголовное дело против олигарха из списка Форбс. Они там наверху что, все с ума посходили? Конечно, он маленький человек и подчинится воле начальства, но ведь можно было подождать. Неужели этот олигарх за месяц куда-нибудь денется? Сдался он им. Вынь да положь, понимаешь. Он с таким трудом уговорил жену и дочку поехать на Байкал, а теперь…

На улице было сырое октябрьское утро. Первым делом Сергей зашел в гастроном возле прокуратуры. Купив квашеной капусты на развес и бутылку «Флагмана», он вернулся в свой кабинет. Выложил капусту на блюдечко, налил себе полный стакан и выпил залпом, поморщившись и крякнув от удовольствия.

Тепло разлилось по телу и достигло мозга. Взяв кусочек капусты, он медленно отправил его в рот. «Значит, так, — думал Сергей. — Шеф хочет, чтобы я за ближайшие две недели нашел доказательства вины Хлопонина. Пока из документов только распечатка о незаконной приватизации Уфимского нефтехимического комбината. И все. Он охренел. И в помощь, главное, никого не дал. Сука».

Он налил себе еще полстакана. Выпил. Пальцы сами полезли в капусту. Нащупав в капусте клюкву, он долго вертел ягодку в пальцах, потом бережно положил в рот. Мысли совсем не лезли в голову. Только обида жгла его.

Сколько времени он ругался с Мариной и наконец уговорил ее ехать с ним в отпуск на Байкал, в завершение поездки пообещав сгонять на недельку в Поднебесную. И теперь на тебе.

В кабинет заглянул сам виновник произошедшего.

— Что, Анциферов, вижу, ты уже весь в работе, — съязвил Пестрюк.

— Владлен Вадимыч, как я теперь жене в глаза буду смотреть?

— C гордостью будешь смотреть, Сергей, когда лично арестуешь главного врага, — Пестрюк изобразил руками кавычки. — нашей страны. А насчет отпуска не волнуйся. За неудобства, вызванные приказом с самого верха, получишь от меня и от руководства лишний месяц отпуска и премию. Ты лучше иди домой и хорошенько проспись перед работой.

Сергей убрал водку в холодильник, бросил пакет с остатками капусты в сумку и двинулся к выходу. Оставив ключ на проходной, он вышел на улицу. Накрапывал мелкий дождь.

Не успел он выйти на улицу и вскинуть руку в приветствии голосующего, как Мухин окликнул его:

— Сергей, тебя подвезти?

Анциферов молча кивнул. В машине было тепло и пахло каким-то благовониями. Рядом с зеркалом висела маленькая иконка. Мухин включил музыку, и они поехали. Зазвучал хриплый голос, музыканты тут же подхватили мелодию. Сергей удивленно покосился на Мухина.

— Это «Ят-Ха», тувинский рок, — улыбаясь, произнес тот.

Анциферов иногда был неразговорчивым бирюком, а сегодня, после того, как его ошарашил неожиданным заданием шеф, стал совсем угрюмым. В молчании они доехали до многоэтажки, где жил Анциферов.

Кивнув соседке с коляской, он зашел в подъезд. Лифт сломался, пришлось идти пешком. Между вторым и третьим этажом на лестнице сидел мужик в тельняшке и краповом берете со стаканом и бутылкой водки — бывший десантник дядя Миша. Когда он ругался с женой или дочкой, то надевал тельняшку и берет и шел в таком виде на улицу. Сейчас на улице было холодно, и он сидел в подъезде.

Увидев Анциферова, он отдал ему честь и предложил сесть рядом.

— Домой спешу, — попытался увернуться Сергей.

— Но за десантников со мной выпьешь?

Сергей молча кивнул. Опрокинув стакан и даже не закусив, он похлопал дядю Мишу по спине и пошел наверх. Открыв дверь, он с порога понял, что дома гости. На коврике у двери стояли огромные гриндерсы. Из ванной вышла дочка в одном полотенце, за ней вывалился татуированный детина в семейках.

— Папочка, а у тебя что, сегодня выходной или прокуратуру заминировали? — ехидно поинтересовалась Лера.

— А ты сама почему не в школе?

— А школу — заминировали!

— Слышь ты, секс-бомба малолетняя! Быстро оделась — и марш в школу. Развели тут Камасутру, любовнички!

— Да я сейчас!..

Он не дал ей договорить и зашел в свою комнату, заперев дверь на ключ.

Издевательски тикали часы. Непроизвольно сжимались кулаки. «Сука этот Пестрюк. Все карты мне спутал», — думал Сергей.

Он достал из мини-холодильника бутылку «Абсолюта».

«Не, надо завязывать. Так я совсем сопьюсь, — мелькнула мысль в голове. — С кем же Лера останется? Отберут ее у меня тогда. Эх, если бы это видела Олечка».

Он вынул из дипломата папку с документами. Там лежала всего одна странная бумажка. Документ о приватизации Уфимского нефтехимического комбината. Явно не первой свежести бумага, девяносто шестой год. Но печати и подписи выглядели подозрительно свежими.

«И что, неужели этого достаточно? Здорово работают наши коллеги. Хотят, чтобы я арестовал олигарха на основании этой филькиной грамоты? Ну-ну».

— Лера, сделай мне чаю!

Никто не ответил. Дверь со стуком захлопнулась. Последнее время отношения у них не ладились. Жена грозилась подать на развод, а у дочки вовсю играли гормоны. Лишь бы только не залетела.

На кухонном столе лежала пепельница с маленькими скрученными туловищами сигаретных бычков. Найдя среди горы грязных тарелок блюдце, он помыл его и поставил чайник. Раздался щелчок, и из чайника начал подниматься пар. Налив в чашку кипятка и кинув пакетик чая, он вернулся к себе. Последнее убежище от бунтов дочки и претензий жены. Фотография в ящике стола была иконой спокойствия. На ней еще длилась прошлая, счастливая и веселая жизнь. Задвинув ящик, он опять взял в руки документ о приватизации комбината. И что с ним делать? Сергей зевнул. Все расплылось вокруг.

Сергей сидел на пассажирском кресле микроавтобуса, рядом с ним ехал Пестрюк со своей неизменной злорадной улыбкой. Слева сидел Мухин, а сзади теснились трое омоновцев. Они выехали прямо на взлетную полосу и преградили путь бензозаправщику самолета, где находился особо опасный преступник — олигарх Хлопонин. Из двух автобусов толпой выскочили омоновцы и заблокировали все входы и выходы в самолет олигарха. Пестрюк вальяжно выплыл на взлетную полосу и, учтиво поклонившись Сергею, подал ему руку:

— Вылезайте, господин Анциферов. Мы очень рады, что вы соблаговолили принять участие в задержании.

Сергей вышел из машины и направился к трапу.

 

Глава 5. Семейные будни

Тут кто-то сильно затряс его за плечи. Пестрюк вместе с самолетом исчезли, и Сергей открыл глаза.

Над ним стояла недовольная жена:

— Просыпайся! Пока ты тут спишь, Леру с ее ухажером в милицию забрали.

— Что там стряслось? Они были дома, когда я пришел. Ах да, я же их сам выгнал из дома и послал на занятия. Когда же они успели натворить делов?

— Ну вот, ты выгнал, ты и разбирайся. Это твоя дочь, а не моя. И еще если из-за этих проблем мы опять не поедем отдыхать, как все нормальные люди, я от тебя уйду. Надоело мне это все.

Сергей умылся и сварил себе кофе. Три часа прошло, а сколько всего свершиться успело. Олигарха арестовали. Нет, этого не было. Оленька, зачем же ты нас покинула?..

Взяв трубку, он позвонил в отделение, представился. Дежурный, услышав, с кем разговаривает, тут же позвал Леру.

Из трубки донеслись рыдания:

— Папа! Приезжай и забери нас отсюда! Леша с милиционером подрался!

Сергей выдохнул. Слава богу, Лера ни при чем. Надев кожан, он сбежал по лестнице, чуть не сбив идущую навстречу соседку.

Его старый жигуль стоял на своем месте. Вставив ключ в зажигание, он услышал, как мотор два раза чихнул и наступила тишина. Похоже, аккумулятор сел. Можно было взять автомобиль жены, но унижаться не хотелось. На счастье, неподалеку оказался знакомый таксист Рамиль, который помог ему завестись. Когда Сергей подъехал к отделению милиции, уже стемнело. Дочка стояла и курила на улице. Теперь она уже не стеснялась делать это открыто. Увидев отца, она бросила на пол окурок и зло затоптала его:

— Скажи, чтобы Рому отпустили. Он с милиционером подрался, потому что меня защищал.

— Милиционер к тебе приставал?

— Да! Докопался, что я с пивом иду.

— И был абсолютно прав.

— Ой, ты еще не начинай, пожалуйста.

В отделении милиции пахло свежевымытым полом вперемешку с запахом мочи и пота. Комбинация получалась потрясающая.

К Анциферову сразу подошел начальник отдела и пожал ему руку:

— Дочка у вас огонь. Обещала всех нас отправить под суд, если мы не отпустим ее друга.

Сергей невольно улыбнулся:

— Мой характер.

Сергей подписал бумаги за парня, и они вышли из отделения втроем. Он взял Леру за руку и повернулся к парню:

— Очень надеюсь, что такое с тобой больше не приключится. В следующий раз вызволять тебя поедет твой папа-депутат. И еще: чтоб больше никакого алкоголя на улице!

Они сели в машину, и он включил магнитолу. Играли «Прогулки по воде». Мысли растекались, никак не удавалось сосредоточится. «Завтра приедет Юстинов, а у меня ничего не готово», — билось в голове.

— Пап, да выключи ты это старье, — сказала Лера.

— А могла бы просто сказать «спасибо», — буркнул он, но музыку выключил.

 

Глава 6. Лови сигнал

Высадив Леру у дома, он поехал в обратном направлении. Склизкая грязь летела во все стороны из-под колес. Надо посмотреть, как этот Хлопонин ведет себя на публике, может, его интервью есть в архивах. Кивнув охраннику, он поднялся к себе в кабинет. Следы вчерашнего пиршества в виде недопитой бутылки граппы и половины банки маслин стояли на столе. «Опять бухали в моем кабинете, — поморщился Сергей. — Что, негде больше?»

Убрав всю эту отвлекающую от работы мерзость в холодильник, он достал телефонную книгу и позвонил в архив. Потом, поняв бесполезность своей затеи, нажал на рычаг. Посмотрел на газету, лежавшую на подоконнике, и его осенило: «Программа передач. Точно, как это раньше мне в голову не пришло!».

В середине лежал вкладыш с программой. Взяв карандаш, он стал обводить все передачи, где мог упоминаться Хлопонин. Таких оказалось несколько: «Деловая Россия», «Момент истины» и «Бизнес о политике». Как назло, все будут на выходных. И уже кладя газету, он вдруг увидел анонс интервью с Хлопониным, отрывок из программы должны были показать сегодня. Но где взять телевизор? Не ехать же из-за этого снова домой. «Кажется у нашего охранника был старенькая “Юность”». Не бог весть что, но интервью посмотреть можно. Он спустился на проходную. Охранник — его тезка, дядя Сережа — разгадывал сканворд.

— Дядя Сережа, одолжи телек на час, страсть как надо.

— Сломался, что ли, интернет у тебя, что ты до телека дошел?

— А на кой мне интернет, у меня кум в программе «Кто хочет стать миллионером» выступает.

— Да бери, только антенну настрой, чтоб видно было, — усмехнулся охранник.

Телевизор был маленький и совсем не тяжелый. На вид рухлядь, но если правда показывает, то цены ему нет. Поставив его на стол, он протер тряпочкой запылившийся экран. Включил в розетку и нажал на кнопку включения. По экрану мелькали волны помех. Подняв антенну, Сергей стал осторожно вытаскивать его на полную длину. Волны продолжали бегать по экрану, но появился звук. Повернул антенну под небольшим углом, и появилась довольно четкая картинка. Показывали какой-то сериал. Пощелкал программы, но интервью с Хлопониным нигде не нашел.

Глянув на программу, он вздохнул с облегчением: анонс интервью был после программы «Вести недели». Проглотив новости спорта и прогноз погоды, он уселся в кресле поудобней и стал ждать. Внезапно изображение снова попало. Выругавшись, Сергей стал рвать антенну с остервенением одержимого. Изображение и звук появлялись, если согнуть антенну под немыслимо острым углом, но упрямая антенна ни в какую не желала находиться в этом положении.

Тут Сергей вспомнил старый трюк, который проделывал с таким телевизором его отец. Нужен кусок проволоки. Что же делать, не бежать же снова к охраннику? У Пестрюка скорее будет ящик дорого коньяка, чем такая безделица. Ни на что не надеясь, он зашел к шефу. Тот еще был на работе, и судя по всему находился в превосходном настроении.

— Ну что, как успехи?

— Пока никак. Нашел интервью с Хлопониным, но антенна, как назло, не фурычит.

— Антенна где?

— На стареньком телеке, я у охранника взял.

— Зачем так мучиться? Сказал бы, я бы тебе запись организовал, с доставкой на дом.

— Завтра Юстинов приезжает, а у меня нет вообще ничего, мне быть хоть глазком анонс взглянуть, чтобы психологический портрет составить.

— Скрути проволоку с радиоточки, я тебя не выдам.

— Здорово придумано, — отозвался Сергей, откручивая проволочку.

Пока он разговаривал с шефом, пятиминутный анонс программы практически закончился. Хлопонин отвечал на вопрос, заданный журналистом Карауловым. Судя по всему, с чувством юмора и самоиронией у олигарха все было в полном порядке. Держался он уверенно, страха не выказывал. Достойный противник, таких располагающих к себе раскалывать сложнее, но гораздо интереснее.

Вернув телевизор охраннику, Сергей сел писать психологический портрет Хлопонина. Пригодится в завтрашней беседе с Юстиновым. С такими величинами, как генпрокурор России, Сергею еще встречаться не приходилось.

Завибрировал мобильник. Пришло смс от жены: «Сережа, приезжай домой немедленно, Лера опять скандалит!»

Да, тут уж ничего не попишешь. Он надел куртку и направился к машине. Дежурный на проходной мирно спал, положив голову на руки, и Сергей внезапно передумал его будить, пожалел.

На улице сыпал снег с дождем, и почему-то стало легче. Дочка помирится с женой, обязательно. Все наладится. Разобраться бы, почему именно его поставили раскручивать это дело. А улик никаких, кроме одной странной бумаженции. Тут есть какая-то загвоздка. Неспроста, ох, неспроста именно ему поручили это все распутывать.

Машина снова ни в какую не хотела заводиться, но никого не было поблизости на этот раз. Мотор лишь только чихал и кряхтел, и Сергей скоро бросил это дело. Было холодно, и глаза его начали слипаться. Вдруг раздался стук. В окно заглядывал Пестрюк в новой модной шапке с ушами:

— Гений уральского сыска решил замерзнуть в своей машине накануне встречи с генпрокурором? Этого я не могу допустить. Давай, шевели помидорами, перебирайся ко мне в машину, довезу тебя до дома.

— Спасибо тебе, Владлен, — только и смог произнести Сергей.

В машине Пестрюка было тепло, просторно и пахло какими-то благовониями.

Сергею показалось, что машина остановилась у подъезда буквально через минуту.

— Давай, отоспись дома и не бухай, — сказал Пестрюк. — Завтра будь огурцом. Постарайся не вдаваться в подробности твоих незначительных успехов. И мыслью по древу не растекайся. Завтра в девять за тобой заеду, будь готов, Серега.

Сергей махнул рукой и, покачиваясь, зашел в подъезд. Дома все уже спали. Недопитый чай и две тарелочки с недоеденным тирамису свидетельствовали о перемирии — хотя бы до утра.

Быстро раздевшись, он нырнул в теплую постель к жене. Мягкое женское, длинные волосы, тонкая талия, это все его родное. Обняв ее сзади, он почувствовал, как теплые волны радости и спокойствия обволакивают его.

 

Глава 7. Встреча с Юстиновым

Утро предательски оборвало праздник сновидений. Выбравшись из теплого рая супружеской постели, он впитал холодную серость октябрьского утра.

Серость и холод раздражали глаза и больно обжигали кожу. Очень хотелось обратно в постель. Сергей наскоро побрился и, чтобы взбодриться, принял контрастный душ. Сделал себе яичницу с колбасой на закопченной чугунной сковороде, сел завтракать. В кухню вошла дочка и села рядом.

— Есть будешь? — спросил он.

Лера только помотала головой.

Позавтракав, Сергей надел чистую рубашку, поверх натянул черный свитер с горлом. Едва он успел одеться, как зазвонил домофон. Лера нажала на кнопку, раздался вкрадчивый голос Пестрюка:

— Сережа, шофер у подъезда.

Надев черные берцы и заправив в них джинсы, Сергей поцеловал дочь и вышел.

В машине Пестрюка играло что-то знакомое из советского детства.

— К бою готов, орел?

— Всегда готов, Владлен Вадимыч, — съязвил Сергей, вскинув руку в пионерском приветствии.

Несмотря на снег и гололед, Пестрюк ездил быстро. Выехав на трассу, они разогнались до ста пятидесяти. На всякий случай включили милицейскую мигалку. Зима еще не началась, поэтому коммунальщиков на дорогах не задействовали, и весь Челябинск был покрыт снегом. Выехав из города, они направились в сторону аэропорта.

— Мы не в ресторане будем встречаться?

— Юстинов попросил перенести встречу в бизнес-лобби зала ожидания. Желание генпрокурора для нас закон.

На съезде к аэропорту их машину остановили ФСОшники. Пестрюк показал свою корочку, и шлагбаум поднялся.

Перед входом в терминал их еще раз проверили, но на этот раз обоих основательно осмотрели, прежде чем допустить к высокопоставленному телу.

За огромным столом сидел суровый опухший мужик. Обнявшись с Пестрюком, он сурово взглянул на Анциферова.

— А это что еще за явление Христа народу?

— Виктор Сергеевич, это наш лучший работник по Уральскому федеральному округу и один из лучших сотрудников по всей России, Сергей Анциферов.

Юстинов крепко сжал его руку.

— А он часом не двурушник, не госдеповский прихвостень либеральных настроений? — поинтересовался он.

— Что вы, Юрий Степанович, за Сергея я ручаюсь, как за самого себя. Он уже давно у нас работает, и более квалифицированного и надежного работника найти просто невозможно.

— Тогда я спокоен, Владлен. Ну что же, Сергей, изложи ситуацию.

— Юрий Степанович, я только вчера приступил к делу. У меня не так много информации. Есть кое-какие документы. Еще вчера смог посмотреть анонс интервью Хлопонина. Довольно харизматичная фигура. Шутит, не тушуется, покруче простого нувориша. Выглядит интеллектуалом, возможно, имеет далеко идущие планы в политике. В общем, есть тут у нас одна версия, мы работаем в этом направлении.

Юстинов мгновенно залился краской и заорал на Анциферова:

— Ты что, блядь, на пресс-конференции «Интерфакса» или с журналистом сраного «Московского комсомольца» разговариваешь? Это им, блядь, будешь так отвечать! «Работаем в этом направлении», ядрена ена.

Анциферов, наслышанный о суровом характере Юстинова, спокойно слушал его, не выказывая никаких эмоций и не говоря при этом ни единого слова, дав возможность собеседнику быстрее выговориться и остыть.

— Ладно, ладно, я и сам все знаю, — сказал успокоившийся Юстинов. — Данных мало, в основном из открытых источников типа Википедии и жидомасонской ленты.вру, но вы ведь и другие источники подключите, правда, Сергей?

—Да, абсолютно верно, Юрий Степанович. У нас есть данные о незаконной приватизации ряда объектов на территории Российской Федерации, таких как Уфимский нефтеперерабатывающий завод, бывший Уфимский нефтехимический комбинат.

— Ладно, дерзайте. Даю добро на арест Хлопонина. Главный, как вы понимаете, уже в курсе. На следующей неделе Хлопонин будет в ваших краях. Его самолет остановится в Челябинске для дозаправки, и в этот момент вы его арестуете. Вся челябинская милиция в вашем распоряжении, два автобуса ОМОНа прибудут из области, дабы не привлекать лишнего внимания. Насчет слабой доказательной базы не беспокойтесь. Это тот самый случай, когда и кошелек можно подкинуть ворюге, как Жеглов сделал. Вор должен сидеть за решеткой. Я не смогу присутствовать на этом показательном задержании. Мысленно я буду с вами. Вопросы есть?

— Незаконная приватизация Уральского нефтехимического комбината — это единственное обвинение или есть какие-либо еще?

— А ты зришь в корень, Сергей. У нашего государства есть целый ряд вопросов к Хлопонину, суть которых я по понятным причинам пока раскрыть не могу. Однако раскалывать его мы начнем именно с незаконной приватизации, пока срок давности этого мошенничества не истек. Потом займемся и другими вещами, включая убийства. Ладно, давайте выпьем за торжество справедливости, и мне придется вас покинуть. Завтра должен открывать конференцию правоведов в Томске, а путь туда неблизкий.

Медовуха оказалась очень приличной. Кроме обычного тепла вкус липового и верескового меда, настоянного на хорошей водке, дарил кайф всему телу. Сергей вдруг восхитился Юстиновым. Такие мужики Россию от гнуса нуворишей чистят!

Генпрокурор действительно уехал, даже не дождавшись горячего. Неужели всю эту красоту зря готовили? Сергей не знал, с чего начать. Рулетик из дикого кабана, приправленный морошкой, просто таял во рту. Попробовать хотелось все, но желудок ведь не резиновый. Когда они оба уже не могли ни есть, ни пить, Пестрюк повернулся к нему и спросил:

— Ну что, Сережа, на посошок — и поедем работать?

Сергей молча махнул рукой в знак согласия.

Пестрюк никому не доверял садиться за руль своего Митцубиси Паджеро, но сейчас, едва держась на ногах, сделал исключение. Из управления вызвали водителя, и тот развез их обоих по домам.

Прощаясь, шеф, медленно ворочая языком, произнес:

— Помни, Анциферов, в нашем распоряжении всего неделя.

 

Глава 8. Долгая дорога домой

Держась за дверь подъезда, Анциферов попытался ввести код домофона. Это оказалось непростым занятием. Кнопок было десять, а код напрочь забылся. Сосед, выносивший мусор, открыл ему дверь, в ужасе уставившись на мертвецки пьяного Сергея, изо всех сил старавшегося собрать остатки человеческого достоинства.

Дойдя до лифта, он поскользнулся на чем-то скользком и упал. Боже, это не лифт, а каток. Где же спасительная кнопка. Вот она, родимая. Жмись давай. Лифт остановился на третьем этаже, но выйти не получалось. Вытянув одну ногу, он продолжал сидеть на заднице. Внизу стали барабанить по двери лифта и материться. Оттолкнувшись руками, он выполз на лестничную клетку. Боже, какая она огромная. И где тут моя квартира? Их тут целых раз, два, три, четыре… И в какой я живу? Точно, в этой, у которой дверь металлическая. А почему их тут две? Что мы вообще сегодня ели такое, что я ничего не помню. Нет, помню, Юстинов велел мне… А об этом молчок. Тсс…

На счастье в это время сосед, выбрасывавший мусор, возвращался обратно. Увидев Сергея, он быстро пошел к своей двери.

— В-в-вади-и-ик, помоги мне попасть домой.

— Я не Вадик, я Валера. На каком этаже ты живешь?

Он неуклюже поднял три пальца.

— Ошибся ты, приятель, это четвертый. Пойдем, я тебя провожу.

Дверь открылась, и он с облегчением рухнул на пол. Он не помнил, сколько так пролежал, но очнулся в кресле со связанными руками и пакетом на голове. Человек, подошедший к нему, разрезал пакет ножом и взял его за нос.

— Ну что, тварина, допрыгался?

— Вы кто?

— Здесь вопросы задаю я, а ты молчишь, или я тебе сейчас в жопу паяльник вставлю, понял? Тебе велели искать улики против Хлопонина, а ты почему тут в ресторане с начальником пьянствуешь в рабочее время? У тебя дочь, вместо того чтобы учиться, по улицам шляется, а ты сидишь и бухаешь. У тебя жена умерла, а ты, трех лет не выждав, вторично жениться решил?

— Я…

И тут Анциферов почувствовал, что его голос пропал, а сам он становится все меньше и меньше и скоро совсем превратится в муравья. Огромный кирзовый сапог наступил на него, он закричал и открыл глаза.

Над ним стояла испуганная жена:

— Где ты так налакался в рабочее время?! В общем, мне это надоело. Я собираю вещи и переезжаю к маме! С меня хватит. Мало того, что мы уже больше года не ездили в отпуск, так ты еще и запил!

— Спокойно… Марина. Я тебе сейчас… все объясню, — он сам удивился, как странно звучал его голос.

— Проспись вначале и приди в себя, потом поговорим.

Щелкнула входная дверь. Ушла — и черт с ней. Он схватился за дверцу шкафа и поднялся. Все плыло перед глазами. Дойдя до ванной, он включил свет и в одежде залез внутрь. Вот она, спасительная ручка смесителя. Полилась ледяная вода. Блядь. Холодно. Переключил на крутой кипяток. Сука… Потом снова холодная вода. И снова кипяток. Контрастный душ медленно, но верно делал свое дело. Стены и пространство перестали плыть перед глазами. Крыша встала на место.

Только сейчас Сергей заметил, что сидит в ванной в чем был, даже берцы не снял. Еще раз крепко выругавшись, он вылез из ванной и стал снимать с себя мокрую одежду. Душ вырвал его из тумана опьянения, зато теперь страшно заболела голова. Кто-то внутри бил молотком остатки его несвязных мыслей. Что если она не вернется? Опять с Лерой вдвоем жить? «Не хнычь, ты мужик или где!» — велел он себе.

В холодильнике оказался литровый пакет кефира. Вот оно, спасение. Выпив весь пакет, он рухнул на стул. Благодать. Одновременно с мышечным расслаблением началось умственное напряжение. Надо сходить к Сане Чапченко. Он с Госархивом связан. Авось, поможет нарыть компромата на Хлопонина. Отличная мысль!

Сергей заварил крепкий кофе и принял таблетку алка-зельтцера. Алкогольные облака окончательно унесло ветром перемен. Горизонты сознания стали ясны как никогда. «А что если он мне не сможет помочь? Попытка не пытка. Останусь сам в архиве, буду там дневать и ночевать. Саня хороший мужик, он мне точно скажет все как есть, без обиняков».

Дело за малым — найти его телефон. В записной книжке был только домашний. Нет, домой звонить не стоит. Зачем посвящать в это дело лишних людей? Это глупо.

«Господи, как же я раньше не догадался?» Сергей набрал телефон приемной Госархива при областном отделе ФСБ.

— Девушка, соедините меня, пожалуйста, с Чапченко Александром.

— Кто его спрашивает? — раздалось на том конце провода.

— Это его коллега, старший следователь Анциферов.

В трубке заиграла классическая музыка. Потом он услышал голос Чапченко:

— Слушаю.

— Саня, это Анциферов, у меня к тебе срочное дело, могу я подъехать сегодня к тебе на работу?

— У меня отпуск с завтрашнего дня и дел невпроворот, а от тебя сто лет уже ни слуху ни духу. Надо бы тебя послать. Ну ладно, подъезжай к семи вечера.

 

Глава 9. Момент истины

Настроение было прекрасное.

Как назло, чистой приличной одежды не оказалось. Единственный свитер сушился на батарее после купания в ванной. Он надел белую футболку с джинсами и сухую водолазку. Взял папку с документом и поехал к Чапченко.

Госархив располагался на другой стороне Миасса. Это было жуткое серое здание, построенное на месте особняка купца Шихова.

Уже в дороге он вспомнил, что забыл служебное удостоверение в своем потертом кожане.

«Вот засада. Обратно ехать нельзя. Тогда точно опоздаю», — сообразил он.

В портмоне лежало его старое удостоверение — еще с тех пор, когда он работал в контрольном таможенном управлении на Дальнем Востоке. Удостоверение давно было недействительным, но обычно корочка смотрелась внушительно, и никто не приглядывался. Сегодня на воротах дежурил какой-то принципиальный дед со значком КПРФ на пиджаке.

— Слушай, ты, прохиндей, или ты мне покажешь нормальный документ, или иди к свиньям собачьим. По этой просроченной филькиной грамоте я тебя не пущу. Тут Госархив, а не проходной двор.

— Послушай, отец, По сути ты прав, но сегодня такой день, сына из армии встречал и забыл свое удостоверение дома. Пусти, будь человеком.

— Я же сказал, не положено. Тут Госархив! Если у тебя пропуска нету и допуска для посещения архива не имеется, значит, гуляй, Вася.

Пришлось звонить Чапченко. Не прошло и пяти минут, как плотный лысеющий мужчина в очках уже улыбался и обнимал Сергея:

— Ну, зачем пришел?

— Пойдем в соловьиную рощу, там и поговорим, — подмигнул ему Анциферов. «Соловьиной рощей» у них между собой называлось тихое место без свидетелей.

— Поздно спохватился ты, Анциферов, все рощи давно вырубили браконьеры. Хотя постой! Кажется, одну оставшуюся рощицу я знаю.

Они долго петляли по коридорам здания, поднимались на лифте и спускались по лестницам, придя в итоге в кабинет Чапченко.

Пропустив друга вперед, Чапченко запер дверь и указал Сергею на стул.

— Излагай.

Сергей молча подал другу папку с документом.

— Мне надо арестовать героя аферы на основании этого документа или найти что-то еще.

Чапченко надел другие очки, взял лупу и стал внимательно изучать документ.

Положил документ на место и вдруг заржал. Потом схватился руками за голову.

— Извини, не смог сдержаться. Это подстава, Серега. Документ — грамотно сфабрикованная подделка.

Сергей проглотил ком в горле и почувствовал, как быстро забилось его сердце. Вот оно как! Чтобы посадить Хлопонина, ему подсунули фуфло. Теперь картина начинает вырисовываться.

— Как ты узнал, что это подделка?

— Я скажу, конечно, но тебе это вряд ли поможет. Ты ведь не за этим сюда пришел? Кто этот несчастный?

— Хлопонин.

— Тот самый?

Сергей кивнул.

Чапченко только цокнул языком в ответ:

— О как. Допрыгался дядя.

— Ну а все-таки, что не так с этой бумагой? Объясни для прапорщиков.

— Смотри, во-первых, тут отсутствуют водяные знаки. Как ты помнишь, они были даже на ваучерах, а тут целый комбинат. Во-вторых, почему-то документ вместо рукописной подписи верифицирован электронной. Для девяносто шестого года это небывалый прогресс. Мы в России живем, если что. И третье: обрати внимание, подписи у директора комбината и у главного бухгалтера практически одинаковые, то есть, кто-то из них расписался за другого. Такое, конечно, бывает, но довольно неправдоподобно, чтобы это не предусмотрели. Я думаю, этого тебе будет достаточно. Есть еще мелкие детали, касающиеся качества бумаги и печати. Ими я тебя грузить не буду.

— Похоже меня хотят подставить вполне конкретно, как же теперь быть? — сказал Сергей.

Он был оглушен этой новостью.

— Серега, даже не знаю, что тебе посоветовать. Или срочно ложиться в больницу, или имитировать несчастный случай, или попытаться уволиться с работы.

— Саня, ты знаешь, что это все не про меня.

— Да, знаю, но в глубине души надеюсь на твое благоразумие. У тебя дочка подрастает. Молодая красивая жена. Или будешь в одиночку с ветряными мельницами сражаться?

— Я и раньше сражался в одиночку, Саня. Впрочем, как и ты.

— Серега, я уже отвоевался, и тебе советую.

— Давай спустимся в архив, может, там что-то найдется.

— Конечно, сходим, но вряд ли ты обрадуешься увиденному.

— Откуда ты знаешь?

— Интуиция меня редко подводит в последнее время.

— Помнится, раньше ты считал интуицию исключительно бабским свойством.

— С тех пор понял, что это большая ошибка.

Они спустились на проходную. Сменившийся охранник поднял глаза от кроссворда:

— А этого молодого человека я не помню.

— Да, из окружной прокуратуры следователь пришел по особо важным делам. Второй час мне уже голову морочит.

Охранник кивнул и продолжил разгадывать кроссворд.

Они спустились в подвал и пошли по мрачному бетонному коридору, больше напоминающему казематы НКВД, чем архив.

— Что здесь было раньше?

— Именно то, о чем ты подумал. Раньше здесь расстреливали людей.

Коридор заканчивался металлической дверью, похожей на те, что ставят в качестве входных, но явно в несколько раз толще. Чапченко поднес карточку к углублению в двери, и замок щелкнул. Дверь открылась.

— Мы практически пришли, — сказал Чапченко.

— Зачем ты брал ключ? Ты же им не пользовался!

— Погоди, это общий архив, куда водят журналистов, студентов, здесь нет секретных документов. А нам туда, вот за ту дверь. Там секретная часть архива, которая нам и нужна.

Ключ повернулся в замке, скрипнула дверь, и сухой теплый воздух ударил им в нос.

Сергей почувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Руки вспотели, ноги стали ватными.

— Ну, что ты застыл, мы сюда не медитировать пришли. Вон там в самом конце лежат все дела на сотрудников компании «Медиакон», включая Хлопонина.

Сергей быстро пошел вдоль стеллажей, читая аббревиатуры на торчащих наружу перфокартах.

Он вдруг вспомнил, как шеф хвастался успехами москвичей в деле Антона Синицкого, партнера Хлопонина, которого арестовали весной. С начала весны прошло всего полгода, но следователи не теряли времени даром. В деле уже было два тома.

Пестрюк упоминал и о деле Александра Печорского, начальника службы безопасности компании, обвиняемого в заказных убийствах. За шесть месяцев следствия в деле было пять томов.

— Ничего-ничего, — говорил он. — Сейчас возьмем этого гада за яйца, тоже томов на пять наговорит.

Чапченко протянул ему прозрачную папку. В ней лежал конверт.

— Предлагаешь вскрыть? — поразился Сергей.

Чапченко улыбнулся:

— Посмотри внимательно, конверт не запечатан.

И действительно, аккуратно отлепив скотч, он достал немного пожелтевший договор о приватизации Уфимского нефтехимического комбината.

Сердце забилось еще быстрее. Казалось, что оно сейчас разорвет грудину и выскочит наружу.

— Не может быть, — Сергей прислонился к стеллажу.

Документ отличался от подделки, которую передал ему Пестрюк, как небо и земля. Здесь были водяные знаки, и вместо фамилии Хлопонина стояла другая фамилия и рукописная подпись. Сергей схватился за голову.

В первый момент мозг отказывался верить, что такое возможно. «Я отдал им семь лет своей жизни. Семь лет. Работал иногда без выходных. Не брал положенный отпуск по несколько лет. Похоронил жену, забил на дочь. Все ради того, чтобы меня в итоге использовали как гондон. Ну ничего, твари, мы еще посмотрим, кто кого!»

— Саня пойдем отсюда, все самое важное я уже увидел. Выпить охота.

— Как скажешь. Я тебя предупреждал, что увиденное тебя не обрадует.

Чапченко очень аккуратно положил документ в конверт, заклеил его новой лентой и положил в папку на прежнее место.

Всю дорогу до кабинета Чапченко они прошли молча. Лишь зайдя в кабинет и убедившись, что их никто не слышит, Сергей поинтересовался:

— Интересно, а почему оригинал не уничтожили? Это ведь такая улика!

— Кому ты эту улику собираешься предъявлять? Лучше подумай о своей безопасности. Кроме того, не забудь, что это архив, где оригиналы и должны храниться, вот только доступ сюда простым смертным закрыт. А когда вдруг доступ открывается, как сегодня тебе, то на тот свет можно отправиться гораздо быстрей.

— Да ладно, Сань, меня этим не напугаешь. Давай выпьем за встречу.

— Извини, старик, у меня на работе с алкоголем плохо. Есть только медицинский спирт. Устроит?

— В самый раз.

Чапченко достал из холодильника бутылку спирта «Роял», вытащил из-за книг два граненых стакана. Отрезал два куска бородинского хлеба, порезал луковицу на дольки и положил все это на тарелку. Наполнил оба стакана и протянул один из них другу:

— Ну что, за повторное восхождение на гору Белуха?

— Ты еще не забыл? Давай выпьем. Съездим с дочкой на Байкал, а потом можем рвануть вместе на Белуху.

Сергей выпил до дна, закусил хлебом с луком. Спирт ударил в голову, но легче не стало. Мышцы на ногах начали дрожать в такт ударам сердца. «Странно, вроде я себя никогда трусом не считал, а тут что-то странное со мной происходит», — подумал он.

Чапченко порылся в компьютере, записал что-то на диск и протянул диск Сергею.

— Что это?

— Запись интервью Хлопонина новосибирской журналистке. Думаю, тебе будет интересно.

— Сань, ты знал, что мне поручат это дело?

— Нет, конечно. Просто мне каждый день по долгу службы приходится просматривать десятки таких вот интервью. Когда ты мне показал документ, я вспомнил, что сам смотрел недавно. Довольно занятно. Ну что, поехали, я довезу тебя до дома.

— Не боишься садиться за руль в таком состоянии?

— Настоящему чекисту стакан спирта — как настойка прополиса для больного ангиной. Не бзди. Двум смертям не бывать.

 

Глава 10. Чудо техники

У Чапченко был внедорожник Хенде, по габаритам не уступавший машине Пестрюка. Только ладаном внутри не пахло.

— Покажу тебе чудо техники, закачаешься!

— Твоя машина не поедет, если ты нетрезв?

— Моя машина меня возит в любом состоянии. Диктуй свой адрес.

— Улица Бейвеля, дом восемь, корпус два.

Саня достал из бардачка непонятную штуковину, напоминающую одновременно плеер и радиоприемник, и, достав из нее небольшой штырек, стал тыкать им в экран. Сергей уставился на него во все глаза, словно на космический телемост с Альфа Центаврой.

— Что это такое?

— Навигатор. Слыхал про систему Глонасс?

— Да, конечно, Американцы по ней спутники запускают.

— Ну вот, Билл Клинтон сделал ее доступной по всему миру, и теперь с помощью такой штуки можно в любом состоянии найти дорогу.

— Это тебе ФСБ подарила?

— Шутишь, откуда у них такое. Это тебе не мешки с гексогеном по подвалам совать! Мне приятель из Японии привез. Так ты его знаешь, Ромка Заблудовский.

— С выпуска о нем ничего не слышал. Чем он занят?

— Да примерно тем же, что и мы, только место потеплее.

— Ну что, нашла твоя чудо-машина навигатор, как до моего дома добраться?

— Серега, потерпи немного, маршрут рассчитывается.

— Turn right after two hundred meters, — раздался голос из штуковины.

— Ну ни фига себе, до чего техника дошла. Ну, поехали.

Чапченко закрыл окно, и машина резко тронулась.

Почему-то навигационная система повела их не самой короткой дорогой через центр города, а в объезд. Оказалось, что ближайший мост через Миасс закрыт. Они выехали на шоссе. Саня включил Бутусова, и стало совсем хорошо.

— Берег — это бренный океан. Берег — это каменное сердце. Берег — это чья-то судьба…

Друзья подпевали Бутусову, периодически делая музыку тише, чтобы услышать, что говорит навигационная система. Внезапно пошел снег, и машина немного сбавила скорость. Они выехали на Комсомольский проспект, и Сергей понял, что они уже совсем близко от его дома.

Они стояли на перекрестке и ждали зеленого сигнала светофора, когда неожиданно прямо перед ними девятка с тонированными стеклами и литыми дисками, поворачивающая на полном ходу, въехала в стоящую слева от них тойоту. Девятку отбросило в сторону. Из тойоты вылез мужик при погонах, с монтировкой в руках, и направился осматривать свою машину. Увидев, что с ней все в порядке, он собрался уезжать.

— Стой, мужик, оставление места происшествия до прибытия ГИБДД, статья…

— Ты что тут вякаешь, очкарик?

— Майор, ты же не хочешь проверки ФСБ или штрафа? Быковать не советую! Подполковник Анциферов. Документы предъяви.

— Сергей Николаевич, извините, не признал вас и вашего спутника. Прошу прощения. Я был неправ.

— Отлично. Тогда жди приезда инспектора. Номер твоей машины нам известен, если что.

— Да, быстро мужик переобулся. Откуда он тебя знает, Серег?

— Не знаю, Сань, я его в первый раз вижу.

Они въехали во двор, где жил Анциферов, и остановились перед шлагбаумом.

— Спасибо тебе, Сань, что довез и глаза на жизнь приоткрыл.

— Да ладно, ты, главное, их теперь слишком быстро не закрывай.

Прощаясь, Чапченко долго хлопал друга по спине, но ничего путного сказать у него не получалось.

Прыгая через лужи с диском в руках, Сергей бежал через двор к подъезду, спасаясь от внезапно начинавшегося дождя.

 

Глава 11. Последнее интервью или дежавю

Квартира встретила его тишиной. Пуховик, умильно скукожившись на вешалке под тяжестью шапки и шарфа, выдал присутствие дочки. Сергей на цыпочках прокрался в свой кабинет. Банка с растворимым кофе была пустой. Значит придется сделать еще одну вылазку на кухню. Заварив кофе, он вставил в компьютер диск с интервью Хлопонина.

Это была программа «Час Пик». Напротив журналиста сидел Хлопонин — молодой мужчина среднего возраста в строгом костюме и очках. За семь лет компания «Медиакон» стала одной из крупнейших в России. Арестовали семерых человек из его компании. Главе службе безопасности предъявили обвинения в убийствах нескольких человек и три месяца уже держат его в тюрьме. Обвинений и доказательств его вины до сих пор не предъявлено не было. Несмотря на это, Хлопонин улыбался и спокойно отвечал на вопросы.

Как же так, разве это правосудие? Очень напоминает его дело, где пока кроме паршивого фальшака никаких улик и доказательств вины не имеется.

— Связан ли ваш бизнес с политикой? — как гром прозвучал вопрос журналиста.

Хлопонин спокойно ответил, что в демократическом государстве это не запрещено.

Кажется, что речь идет не о его компании и его личной безопасности, а о чем-то совершенно не существенном.

— «Медиакон» должен поглотить компанию «Сибмед» и стать крупнейшей компанией в России. Может быть, с этим связано внимание властей к вашей компании? — спросил журналист.

— Претензии Генеральной прокуратуры и группы лиц, аффилированной с ней, наши юристы считают незаконными и необоснованными, — ушел от ответа Хлопонин.

— Вы не боитесь, что вас тоже могут арестовать? — поинтересовался журналист.

— Кто-то должен перестать бояться, и я не боюсь.

Сергей почувствовал страх — будто не Хлопонина собирались арестовать, а его самого. Странно, но этот человек вызывал у него сочувствие и уважение. «Это ненормально, что я сочувствую обвиняемому. Я ведь следователь, а не адвокат. Наверное, со мной что-то не то», — подумал Сергей.

Снова перемотал интервью на середину. Ах, вот оно что! Хлопонин планирует сделать компанию международной. Собирается вывести активы компании за рубеж. Стало смешно от собственной глупости.

На вопрос журналиста о неуплате компанией «Медиакон» налогов, Хлопонин ответил, что компания платит налоги в размере пяти процентов от всего Федерального бюджета России.

«Нихрена себе. Страшная цифра. Мне столько не заработать за всю мою жизнь, — мелькнуло в голове Сергея. — Это какую же надо прибыль получать, чтобы такие налоги в казну платить. Значит, дело в огромных деньгах, политике и переделе собственности. Маховик заработал и будет теперь пачками печатать дела по подложным обвинениям. Да, это тебе не крабовое дело, Серега. Там бандиты были сильно рангом поменьше, и время было другое».

Перед ним предстала картина семилетней давности. Он, тогда молодой следователь, сидел вместе со своими друзьями — Антоном Горыниным и Сашей Чапченко — в cвоем кабинете во Владивостоке, допрашивал главу рыболовецкого комбината, участвовавшего в незаконной ловле краба и последующей продаже его за границу. Глава комбината, пожилой прожженный мужик, вальяжно сидел в кресле и играл в несознанку.

Внезапно в кабинет вломились трое спортивных ребят в кожаных куртках и спортивных штанах. Оглядев присутствующих, один из них обратился к оперативникам:

— Ну что, мужики, голодно вам тут на работе? Семеныч, покажи им наш гостинец.

Другой браток вынул из нагрудного кармана куртки конверт и положил на стол. Открыл конверт, и на столе оказалась внушительная сумма крупных стодолларовых купюр, явно значительно превышающая годовую зарплату всех троих.

— Этого хватит? И дело закрываем.

Все трое пребывали в шоке от увиденного.

Первым спохватился Анциферов, он нажал кнопку тревоги и, не повышая голоса, спросил:

— Вы кто такие и кто вам разрешил сюда войти?

— Мы друзья обвиняемого, пришли помочь ему и вам.

— Вон отсюда. Взятка должностному лицу при исполнении обязанностей! — закричал Горынин.

— Ты, это, не горячись, соколик, полегче, а то так можно и до дома не доехать.

— Господа, если вы не хотите перейти из разряда друзей обвиняемых в разряд обвиняемых, пожалуйста, покиньте кабинет по-хорошему, — сказал Сергей.

В это время на звонок зашел растерянный капитан Нечаев.

— Капитан, проводи ребят до выхода, — попросил Чапченко.

— Мы-то уйдем, но смотрите, твари, как бы вам потом кровью не пришлось харкать!

Нечаев не смог потом объяснить, кто пустил бандитов в здание прокуратуры в рабочее время.

Дело довели до конца, несмотря на заступничество с самого верха. Главе рыбного комбината дали пять лет с конфискацией имущества. И казалось, что визит бандитов — это просто маленькое недоразумение. Но через две недели друзья ехали на шашлыки, и на съезде с федеральной трассы М60 их джип расстреляли. Машина упала в обрыв и загорелась. Сергей и Саня отделались легкими ранениями, а Антон Горынин месяц пролежал в коме. Он выжил, но на всю жизнь остался инвалидом. Уголовное дело закрыли через полгода за недостаточностью улик. Никому не нужен был очередной висяк.

После реабилитации Антон перебрался жить с семьей в Турцию. Анциферов и Чапченко просто уехали в Челябинск от греха подальше и продолжили работать там. Только Чапченко работал экспертом по защите информации, и с обвиняемыми и резонансными делами ему сталкиваться практически не приходилось, а вот Сергей, похоже, так и не поумнел.

Тут он увидел смс на телефоне от жены: «Котик, завтра днем приду домой, пора мириться».

Интересно с чего бы это. Ладно, будет день, будет пища. И тут он увидел, что ему звонил Мухин. На телефоне осталось сообщение: «Завтра Пестрюк ждет нас в одиннадцать утра. В десять могу заехать за тобой». Быстро ответив Мухину, он прокрался в спальню, стараясь не разбудить дочку, и завалился спать.

 

Глава 12. Финальный инструктаж

Анциферов с Мухиным зашли в зал, совмещенный с кабинетом Пестрюка. За огромным прямоугольным столом, занимающим практически все свободное место в зале, сидели начальник ОМОНа из Первоуральска и пара его заместителей. Напротив Пестрюка восседал крепко сложенный угрюмый мужик, больше напоминающий грузчика, чем оперативника.

— Ну что, лучшие люди пришли, можем начинать, — пошутил шеф. — Это помощник Юрия Степановича из Генеральной прокуратуры, Алексей Кондратов, — показал он на угрюмого грузчика. — Прошу любить и жаловать.

«А он вполне подходит Юстинову, — подумал Сергей. — такая же откормленная ряха, как и у шефа. Яблоко, от яблони…»

— Сергей, по-моему, ты меня не слушаешь, — отвлек его от мыслей Пестрюк.

— Извините, Владлен Вадимович, я уже мысленно на задержании.

— Это и видно. Ну так вот, повторю. В пять сорок утра самолет Хлопонина должен приземлиться в Баландино для дозаправки. Время дозаправки составляет примерно пятнадцать-двадцать минут. За это время мы должны перевести самолет на резервную полосу, находящуюся далеко за пределами терминала, и там блокировать самолет и задержать подозреваемого Хлопонина. Это план А. Вопросы есть?

— Расскажите про план Б, — попросил Мухин, жуя жвачку.

— Мухин, ты не забыл, где находишься? Не позорь меня перед товарищами из Москвы, вынь изо рта эту гадость и сосредоточься, о серьезных вещах говорим.

— А зачем переводить самолет на резервную полосу? Что если Хлопонин за это время сообразит, что к чему, и забаррикадируется в самолете?

— Хорошо мыслишь, Анциферов, но ты кое-чего не учел. Хлопонин не Аль Капоне, чтобы убегать от преследования.

— Почему бы ему не убежать?

— А что тут непонятного? Хлопонин не считает себя виноватым. Ему намекали, что лучше в Россию не возвращаться, а он, рыцарь круглого стола, решил поиграть в Робин Гуда и прилетел из-за океана обратно, смелый больно, видать, теперь вот присядет малехо. Ты меня перебил, Серега, и я забыл сказать второе самое главное. Самолет также лучше перевезти на резервную полосу, чтобы производить захват без посторонних глаз.

— А мы что, кого-то боимся, Владлен Вадимыч?

— Только я тебя похвалил, Анциферов, а ты ерничать начал. Мы никого не боимся, но лишние свидетели могут истолковать происходящее неправильно.

— А какое количество охраны в самолете?

— Молодец Мухин, можешь, если хочешь. У Хлопонина двое вооруженных телохранителей.

— Негусто. Нашего отряда первоуральского ОМОНа более чем достаточно.

— Дело не в количестве его охраны. Нам не нужны лишние жертвы и насилие. С Хлопониным обращаться предельно вежливо и корректно. Никакого непропорционального применения насилия. Просьба с самого верха, как вы понимаете. Теперь план Б. Если самолет не удастся перевести на резервную полосу. Ждем, когда самолет начнет заправляться, и задерживаем его на месте. Вначале группа ОМОНа блокирует самолет, и только после этого производим задержание.

Сергей услышал храп и обернулся. Рядом с ним, уронив голову на стол, мирно спал тот самый помощник генпрокурора из Москвы Кондратов.

Пестрюк сделал вид, что ничего не видит, и невозмутимо продолжил:

— Я, к сожалению, не смогу присутствовать на задержании Хлопонина — по семейным обстоятельствам, поэтому поручаю руководство операцией Анциферову. Помогать тебе будет Мухин.

— Владлен Вадимович, какие наши действия после блокировки самолета?

— Смотри, ОМОН окружает самолет, отдает приказ «Оружие на пол. Самолет окружен». Потом заходишь ты, весь белый и пушистый, и крайне любезно заявляешь Хлопонину: «Степан Леонидович, я буду сопровождать вас на допрос в связи с вашей повторной неявкой по повестке Генпрокуратуры, направленной вам семнадцатого октября».

— А что, повестки действительно ему направлялись? — оживился Мухин.

— Конечно, направлялись, просто Хлопонин был уже в своем заокеанском турне и не мог их получить, но нас уже это не волнует.

Сергей заметил одну странность. Раньше его не никак не задевал издевательский тон Пестрюка. Теперь это откровенно бесило. «Как это я проработал столько лет и не замечал всего этого?» — спросил он сам себя.

 

Глава 13. Признание

Сергей вышел на улицу. Голова бурлила от разнообразных эмоций и десятков вопросов «Что делать?», не находящих ответа. Одно было ясно точно. Сейчас нужно срочно купить букет цветов и торт для жены, а в четыре часа нужно снова быть на работе. Будет второй допрос депутата Подъячева с участием Пестрюка. Хочет забрать дело депутата себе. Можно догадаться, для чего.

Как назло, в цветочном киоске не было роз. Одни тюльпаны и гвоздики. Пришлось ехать на рынок. Пройдя ряды мясников и овощные россыпи, перемежающиеся рядами фермеров, торгующих соленьями и корейской капустой, он добрался до павильончика «Цветочной мафии». Его здесь помнили хорошо. Купив три длинных темно-бордовых розы с огромными шипами и закрытыми бутонами, он побежал искать такси. На выходе из павильона ковырялся в зубах толстый кавказец. Оглядев Анциферова и, видимо, оценив, сколько с него можно взять, он заломил чудовищную цену в две тысячи рублей. Пришлось ехать на маршрутке. В супермаркете не было любимого торта Марины «Черный лес», и он купил «Тирамису».

Еще с порога он почувствовал, что его ждут. Новый бамбуковой коврик приветливо встречал его у дверей надписью Welcome. Квартира сияла после основательно наведенного марафета. Марина совершенно не ожидала получить цветы, глаза ее увлажнились. Со свадьбы он не слишком часто баловал ее такими знаками внимания. Лера недавно пришла из школы, и все сели обедать. Подождав, пока дочка поест и уйдет в свою комнату, Сергей неторопливо начал:

— Мне надо с тобой поговорить.

Она сразу насторожилась:

— Что-то случилось, поэтому ты принес цветы?

— Нет, цветы здесь ни при чем. Я просто понял, что очень люблю тебя. Ты и Лера — это все, что у меня есть. Но разговор о другом: я хочу, чтобы вы уехали из города.

— Почему, что случилось? У тебя неприятности на работе?

— Пока еще нет, но они очень скоро могут начаться.

— Не люблю, когда ты говоришь загадками. Что произошло?

Голова лихорадочно работала, вдруг исчезли все подходящие слова.

Марина, видя нерешительность мужа, полезла в шкаф и достала закрытую бутылку сливовицы и две рюмки, чем вогнала его в окончательный ступор. Марина практически не пила алкоголь. Твердой рукой он налил себе и ей. Когда она выпила, он увидел, какая мука отразилась на ее лице:

— Ну, что ты молчишь, говори.

— Мне поручили вести дело, которое является заведомо провальным, собираются осудить человека, который скорее всего невиновен. Поскольку я не могу пойти против совести, меня или отстранят от работы, или…

— Или что?

Он так красноречиво молчал, что она все поняла без слов. Марина встала, отошла к окну и тихо заплакала.

Сергей подошел к ней, обнял ее за плечи и поцеловал в шею. Марина развернулась к нему и обняла его. Казалось, так прошла целая вечность. Успокоившись, она отстранилась от его плеча и села обратно.

— Хорошо, куда ты хочешь, чтобы мы уехали?

— Я пока точно не знаю, но это должно быть далеко. Возможно, вам придется уехать к Антону Горынину, в Турцию.

— А что будет с тобой? Я не хочу бросать тебя здесь одного.

— Со мной все будет хорошо, если я буду знать, что вы в безопасности. Если вы останетесь здесь, они могут начать шантажировать меня или еще что-нибудь похуже.

— Хорошо, я сделаю все, как ты скажешь, только обещай, что ты приедешь к нам, как только все прояснится.

— Конечно, милая.

 

Глава 14. Проверку прошел

Сергей зашел в кабинет Пестрюка. Шеф недовольно взглянул на него:

— Уже без двадцати пять, а ты должен был быть в четыре.

— Извините, Владлен Вадимович, дома задержался.

— «Извините, извините», — передразнил его Пестрюк, — твой Подъячев отказался от признательных показаний. Он говорит, что показания были даны под давлением. Вы без его разрешения использовали полиграф.

— Владлен Вадимович, в уголовном кодексе нет закона о полиграфе и, главное, ничего не сказано о разрешении подследственного на проверку.

— Так-то оно так, но у Подъячева после твоего допроса случился в изоляторе гипертонический криз. Его адвокаты уже направили нам жалобу. Вот не знаю, как быть с ним дальше. Если в изоляторе с ним что-то еще случится, у нас могут возникнуть сложности.

— Что вы предлагаете?

— Для начала предлагаю перевести его под домашний арест, и потом я могу забрать у тебя это дело, чтобы ты мог всецело сосредоточиться на деле Хлопонина, оно для нас сейчас гораздо важнее.

Сергея осенило: что-то здесь не так.

— Владлен Вадимович, а можно посмотреть жалобу адвокатов, если она у вас есть?

— Конечно, есть. Держи, дорогой.

На стол лег трехстраничный документ, состоящий из больничной справки, выданной Подъячеву в изоляторе, и истории болезни, где в числе прочего была указана гипертония. Жалоба адвокатов тоже была составлена по всем правилам. Не придерешься. Стоп, но здесь ни слова не сказано о том, что Подъячев отказывается от показаний или что они были даны под давлением. Кратко пересказана история болезни, есть ходатайство о переводе под домашний арест — и ни слова больше. О случившемся гипертоническом кризе тоже ничего нет.

— Давно вы с ним беседовали, Владлен Вадимыч?

— Да вот только недавно закончили, а что?

— А почему вы провели допрос без меня, пока еще я веду это дело? Уважительной причины у вас не было. Выглядит неправдоподобно. Давайте ему еще раз устроим допрос в моем и вашем присутствии, и Якова Эммануиловича позовем, на этот раз без полиграфа.

— Считаю нецелесообразным.

Сергей сделал вид, что не слышит шефа, и поднял трубку телефона.

В этот момент Пестрюк резко встал и выдернул шнур из телефонной розетки.

— Да успокойся, Анциферов, никакого допроса не было. А ты молодец, тебя на мякине не проведешь.

— Владлен Вадимыч, сегодня не первое апреля, и проверки у вас странные. Я вроде сто лет уже здесь работаю, а вы мне все не доверяете?

— А кто сказал, что я тебе не доверяю? Доверяй, но проверяй, как говорил кто-то из чекистов. Ладно, не кипятись, сейчас примем для храбрости и проведем допрос. Просто мне так хотелось посмотреть на твою реакцию, что я позволил себе эту скромную авантюру.

Пестрюк открыл дверцу холодильника и достал оттуда запотевшую бутылку самбуки. Разлил по стопкам и протянул Сергею. Тот молча выпил, с шумом выдохнул и устремил сверлящий взгляд на начальника.

Привели Подъячева. В этот раз он оказался более сговорчив. Узнав, что его могут перевести под домашний арест до заседания суда, он согласился рассказать еще об одном эпизоде мошенничества с разрешениями на строительство.

Шеф сиял, как начищенный самовар. Сергей же никак не мог сосредоточиться на показаниях взяточника Подъячева и думал только о том, что будет, если он не найдет контакты Антона Горынина. Оставались считанные дни до задержания Хлопонина, а вопрос с отъездом его семьи до сих пор не решен. В самом конце рассказа бывшего депутата он достал из ящика стола ручку и бумагу и протянул ему:

— Пожалуйста, теперь кратко изложите все рассказанное вами о строительных подрядах, которые получила вне тендера фирма вашего тестя.

Подъячев разочарованно посмотрел на Сергея, поняв наконец, что его рассказ не был воспринят должным образом. Яростно грызя ручку, он сосредоточенно пытался подобрать слова. Казалось, что он придумывает рассказ для журнала «Правосудие», а не описывает, как получал взятки и откаты на распределении строительных подрядов.

Анциферову не терпелось уйти домой, но нарушить процедуру он не посмел. На телефон пришло несколько сообщений, но он не решился прочитать их при начальнике и подозреваемом. Через час сидения за столом гора родила мышь. Подъячев протянул Анциферову лист бумаги, на котором были написаны суммы и названия фирм — и никакого связного текста.

— Константин Викторович, давайте вы спокойно подумаете до утра в камере и напишете нам во всех подробностях все случаи, которые вы здесь привели. К сожалению, того, что вы написали, явно недостаточно. Но вот если вы напишете все, как я прошу, то завтра же мы будем ходатайствовать о переводе вас под домашний арест.

Пестрюк наконец сжалился над Сергеем и отпустил его домой, дав ему отгул на два дня до ареста Хлопонина.

 

Глава 15. Визитка друга

Марина сидела на диване, обхватив руками колени. Увидев мужа, она улыбнулась:

— Ужинать будешь?

Он кивнул.

Пока они ели винегрет, он изучал каждую морщинку на ее лице. А ведь раньше он не замечал, что у нее есть морщины. И даже седой волосок — поблескивает, как первый снег, на виске. Непросто ей с ним приходится.

Только все, кажется, начало приходить в норму. Неужели весь этот равномерный ритм жизни снова разрушится, и ей придется оказаться одной в чужой стране с его дочерью? Быть может, все-таки есть другой выход? Нет, надо отбросить эти мысли и постараться ее подбодрить:

— Маринка, ты чего такая хмурая? Ты меня уже похоронила? Пойми, вам с Лерой нужно просто временно отсидеться, а потом я к вам присоединюсь. Скоро о нас забудут, и вы спокойно вернетесь домой. Просто лучше уехать до того, как запахнет жареным.

— Но почему ты не едешь с нами?

— Ты же знаешь, что у меня за служба. Просто уйти не получится.

Марина явно собиралась ему возразить, но передумала. Глянув на него, она вздохнула и сказала:

— Ты прав, наверное, так будет лучше для всех. Все равно здесь мы тебе помочь не сможем и только будем обузой.

Неопределенно хмыкнув в ответ, он взял чашку с чаем и пошел к себе. Вздохнув, он включил компьютер. Только бы контакты Антона сохранились.

Кажется, они не общались около трех лет. Последний раз на миллениум он поздравлял его с Новым годом. В адресной книге Яндекса все было чисто. Не может быть, он же писал ему письма. Только теперь он обнаружил в настройках сервера, что письма хранились только два года. Полез в записную книжку. Там оказался старый телефон Горынина до переезда в Турцию. Сергей точно помнил, что у него была визитка с турецкими координатами друга. Быть может, он случайно выбросил визитку при переезде и разборе макулатуры. Маловероятно. У него всегда был идеальный порядок в вещах и бумагах. Да, в раковине могла копиться грязная посуда, и под кроватью лежали горы пыли, но бумаги были превыше бытовой чистоты. Этому его научили еще в институте.

Оставалось единственное место, куда он мог положить визитку, чтобы не светить контактами, — к совместным фотографиям молодости. Просмотр семейных альбомов результатов не дал. И тут он вспомнил: у него была старый самодельный фотоальбом в синей обложке с надписью «Моя Родина СССР», где хранились его фотографии, начиная со школьных времен и до знакомства с Ольгой. Он побежал на кухню. Марина сидела на диване и читала.

— Дорогая, ты не видела мой старый фотоальбом в синей обложке, такой толстый, перевязанный ленточкой?

— Я его выбросила.

— Как выбросила, зачем?

Она лукаво улыбнулась:

— Пошутила. Я сослала его на «Камчатку».

«Камчаткой» у них называлась самая дальняя антресоль в коридоре квартиры.

Он рванулся в коридор за лестницей — с такой скоростью, как будто начался пожар. Сердце ожесточенно стучало. Наконец достал покрытый пылью мешок. В самом низу лежал альбом. Сдув с него пыль, он отнес его к себе в кабинет. Маринины руки неожиданно легли ему на плечи.

— Можно мне посмотреть альбом с тобой?

— Конечно, можно, только я не собираюсь смотреть фотографии. Мне нужно кое-что другое.

Марина уже привыкла, что он часто говорил загадками.

Сергей долго листал альбом, но визитки там не было. Тогда он с остервенением стал вытаскивать фотографии из кармашков альбом и кидать на стол. Скоро весь стол был засыпан горой фотографий. В какой-то момент, быстро тасуя фотокарточки, он достал маленький черно-белый снимок. На нем был изображен парень с непривычно длинными волосами. На обратной стороне фотографии были долгожданные бесценные координаты Антона. Собрав все фотографии и положив их обратно в альбом, он сразу же написал другу письмо. Потом взял Марину за руку и повел в спальню.

 

Глава 16. Горячие путевки

Сергей проснулся посреди ночи. Спать не хотелось. А вдруг адрес Антона изменился, и он не получит письмо? Осторожно он переложил Маринину голову на подушку. Она что-то промурлыкала во сне, но не проснулась. Накинув халат, он дошел до своего кабинета. Включил компьютер. Ответа не было. Так и просидел у компьютера до рассвета.

Марина приготовила на завтрак омлет с грибами и картошкой, как он любил. Случилось чудо: даже Лера проснулась и встала вовремя к завтраку. За едой говорили о всяких мелочах, стараясь не касаться темы отъезда. Их разговор прервал звук пришедшей смски: «Старик, привет, я получил твое письмо. Я встречу твоих в аэропорту. Напиши, как возьмешь билеты».

Он привлек к себе жену и дочь, обнял их.

Лера неумело изобразила удивление.

— Доча, вам с Мариной придется на время уехать и пожить в Турции у моего друга Антона Горынина.

— Ой, как здорово, папочка, я так давно хотела пожить у моря. А ты без нас будешь развлекаться со своей секретаршей в нашей квартире?

Марина скептически хмыкнула.

Сергей засмеялся:

— Лера, ты мастер по части бестактных комментариев. Нет, развлечение с секретаршей в мои планы не входит.

— А когда ты к нам приедешь?

— Пока не знаю, но не так скоро, как хотелось бы.

Сергей предпочел не продолжать этот разговор и, поцеловав Марину, спешно вышел из-за стола. В прихожей лежала бесплатная районная газета. В рубрике «Путешествия» было много объявлений о путевках в Турцию. Его внимание привлекло невзрачное объявление «Ежедневные чартерные рейсы в Турцию. Заказ горячих билетов за три часа до отправления».

Он набрал номер, но тот оказался занят. Была суббота, а значит короткий день. Надев куртку и взяв паспорта Марины и Леры, он вышел на улицу. Серое небо смутно плевало на его суету мелким накрапывающим дождем. Машина завелась с первого раза, что наводило на некоторые подозрения, но отвлекаться на них было некогда. Он лихорадочно пытался вспомнить, открыли ли мост через Миасс и как быстрее проехать на проспект Победы.

Часы показывали половину двенадцатого. Надо было спешить. Разогнав машину до сотни, он думал только об одном: только бы не попасться сотруднику ГИБДД. Казалось, что все живое вымерло, и он один едет по пустой дороге. На перекрестке он чуть не столкнулся с поворачивающим мусоровозом. Громко взвизгнули тормоза, и он облегченно вздохнул.

На часах было без двадцати двенадцать. Перед ним простиралось угрюмое серое пятиэтажное здание, сбоку которого гордо возвышалась надпись «Учебный Центр Перспектива». Интересно, и где искать турагентство? Ни одной таблички или указателя, и спросить тоже некого. Быстро набрал номер агентства. Трубку снял какой-то старик. На вопрос, где вы находитесь, он сухо назвал комнату и этаж и рассоединился.

В здании оказалось четыре подъезда. Анциферов бегал от одного к другому и лихорадочно дергал за ручки. Твою мать, что за день сегодня такой? Подходя к последнему подъезду, он увидел домофон, рядом с которым была наклеена бумажка с надписью «Турагентство OOO “Эльдорадо”». Ему открыли. Внутри было грязно и сыро. Пол первого этажа был обклеен старыми газетами. Судя по всему, тут должны были делать ремонт, но в последний момент что-то пошло не так. Неужели в такой дыре может располагаться турагентство? В самом конце коридора была единственная дверь, не заклеенная газетами, на которой виднелась табличка с островком и пальмами и надписью «Турагентство».

Кажется, успел. Старичок, говоривший с ним по телефону, оказался единственным работником этой конторы.

— Поздно вы пришли, мы закрываемся через пятнадцать минут.

— Я думаю, пятнадцати минут мне хватит. Мне нужны два билета на сегодня до Аланьи.

— На сегодня билетов нет.

— У вас написано, что за три часа до вылета есть горячие билеты.

— Раньше были, теперь нет. Один я на все турагентство остался. Плохи дела у нас.

— А на завтра билеты есть?

— Завтра нет рейсов. Через неделю заканчивается сезон. Поздно вы отдыхать собрались, молодой человек.

Сергей шумно выдохнул.

— Дедуля, может, раз уж я пришел, ты посмотришь повнимательней? Я в долгу не останусь. Или к конкурентам пошлешь?

— Ну, уж ладно, раз пришел, найдем мы тебе что-нибудь. Сколько человек летит?

— Жена и дочка.

— Через Москву они смогут полететь?

— Конечно, хоть через Караганду, но, главное, не позже, чем завтра!

— На завтра организуем им вылет с пересадкой в Домодедово. Давай их паспорта.

Сергей был готов расцеловать старика. Значит, одна проблема уже решена.

Выходя из турагентства, он внезапно почувствовал себя супергероем. Теперь еще не известно, чья возьмет. Когда его слабое звено будет греться на песках Антальи, шантажировать его будет очень сложно. Вылет был в пять сорок утра, это означало, что поспать никому не удастся. Ничего, в Турции отоспятся.

Анциферов включил диск «Секрета». «Мой приятель — беспечный ездок», — заливался Фоменко.

«Газ до отказа, он непобедим», — орал Сергей.

«Газ до отказа, а там поглядим» — отзывался вокалист.

На проспекте Победы его остановил гибддшник.

Когда Сергей вышел из машины и предъявил права и удостоверение, тот взял под козырек:

— Сергей Николаевич, вы должны жителям пример показывать, а вы скорость превышаете. Придется вам дунуть или проехать с нами.

— И дунем, и плюнем, давайте ваш прибор.

Прибор показал 0,2 промилле. Раздосадованный страж дороги отпустил Сергея.

Домашние его так рано не ждали.

Марина только собралась красить волосы, когда Сергей нарушил ее планы и велел быстро паковать чемоданы.

Лера оказалась еще менее сговорчивой, чем жена. Она договорилась ехать с Ромой на шашлыки к друзьям. И вот теперь все полетело в тартарары.

— Папа, ты бы с нами хотя бы посоветовался, прежде чем брать билеты!

— Отставить пререкания и всем собираться. В два часа ночи подъем, в два тридцать выезд. Возьмите с собой зимнюю одежду тоже, на всякий случай.

Пока женщины паковали вещи, Сергей заказал такси.

 

Глава 17. Кафка и Линч

На улице лил дождь. В небесной канцелярии решили смыть всю октябрьскую грязь до наступления холодов. Лужи вышли из берегов, неся своими волнами сигаретные пачки вперемешку с пустыми банками от спрайта и коробками от гамбургеров. Водосливы не справлялись с нахлынувшим потопом. Взглянув с балкона на это безобразие, Сергей решил больше никуда сегодня не ходить. Марина на удивление быстро сложила самое необходимое. Завернувшись в плед, они уселись на диван смотреть телевизор. Оказалось, что ничего стоящего в это время дня не показывают. Тогда Сергей порылся в дисках и поставил «Малхолланд Драйв».

Обычно Марина с первых десяти минут понимала, чем закончится фильм. Сейчас Сергей видел, что она сидит совершенно обескураженная, пытаясь ни пропустить ни одного слова:

— Сережа, ну такого же не может быть! По-моему, кто-то неправильно склеил пленку!

Он улыбнулся. В последнее время ему все больше нравились фильмы Дэвида Линча. В его родной стране невозможные вещи стали возможными. Похоже, они дожили до того времени, когда Кафка и Линч постепенно становятся нормой жизни. В этом случае ему стоит срочно менять профессию. В мире абсурда следователи не котируются. Хотя нет, все наоборот. Это торжество сюрреализма. Арестовать невинного человека и придумать ему самое абсурдное обвинение — например, что этот человек похитил сам у себя всю нефть, добываемую его компанией. А потом заставить поверить в этот абсурд миллионы простых обывателей. Это ли не есть будущее российского правосудия? Нет уж, тогда без меня.

— О, папа, Линча смотрите? А можно мне с вами?

— Ты чемодан собрала?

— Еще не до конца.

— Вот когда соберешь до конца, тогда и приходи.

Внезапно во всей квартире вырубилось электричество.

Сергей вышел в коридор к щитку с пробками. В квартире все было нормально. Пришлось идти на лестничную клетку. Похоже, сосед напротив переусердствовал с электроприборами. Включив рубильник, он услышал громкие голоса из телевизора.

Войдя в квартиру, он направился в спальню Леры. Она вывалила содержимое своего шкафа на кровать и теперь стояла над горой одежды в нерешительности.

— Дочка, возьми только самое необходимое. Остальное купите в Турции.

— Папа, мы никогда не ездили в Турцию в конце осени. Что именно мне взять?

Он шагнул к чемодану:

— Хорошо, тогда я решу этот вопрос сам.

— Не надо, папочка, я все поняла.

Через полчаса дочка присоединилась к просмотру кино.

За окном стемнело, и комната все больше напоминала домашний кинотеатр. Не хватало только попкорна и шепота с задних рядов.

Закончив «Малхолланд Драйв», они включили «Шоссе в никуда». Спать еще не хотелось, а времени было предостаточно.

Сергей любил смотреть кино с дочерью. Забывались все разногласия, Лера смеялась и хмыкала вместе с ним. Когда начал играть саундтрек Rammstein, оба на неумелом немецком подпевали ему. Фильм был еще более сюрреалистичным, чем предыдущий, но ощущение сопричастности было важнее понимания. Они были вместе. Кто знает, когда еще это случится снова.

Ближе к десяти вечера решили все же ложиться спать.

 

Глава 18. Ночь перед полетом

Анциферов лежал на кровати. Заснуть не получалось. Мысли в голову лезли всякие. Вдруг за ними уже следят, и при регистрации Марину и Леру не выпустят? С другой стороны, для этого нет никаких оснований. Как Пестрюк может догадаться о его намерениях? К счастью, события, описанные в книгах Оруэлла, еще не успели реализоваться в России. Хотя ничего невозможного нет.

«А что если их все-таки тормознут? Пусть только попробуют. И что ты им противопоставишь, Рэмбо? Расскажешь всем о невиновности Хлопонина? Наверное, не арестовав подозреваемого, еще рано говорить о виновности. Ведь именно этому нас учили в университете. Все, надо спать, Серега, а то так можно правда кукушкой двинуться. Все в порядке. Шеф мне верит. Жена и дочка любят. Я не Раскольников. Быть может, Хлопонин все-таки виновен, но в чем-то другом. Ведь намекал же Юстинов на какие-то таинственные убийства. Или это все было, чтобы напустить тумана? Спи, Каттани, а то случайно улетишь сам вместо жены с дочерью или вместе с ними».

Дрожа, будто ей вдруг стало холодно, Марина внезапно придвинулась еще ближе к нему. Он почувствовал, что только этого и ждал. Их тела сплелись, и Сергей крепко сжал ее в своих объятиях. Рука Сергея скользнула вниз и стала поглаживать ее курчавый холмик. Она взяла его руку и направила ее к заветной цели. Потом было еще лучше. Он ощущал, как волны прибоя накатывают и отпускают ее, тело сотрясалось от пронизывающих ее электрических разрядов. Сергей зажал ей рот, чтоб от стонов не проснулась в соседней комнате Лера. Он не знал, сколько времени продолжалось это блаженство, но, когда все закончилось, часы показывали половину второго.

— Ну вот теперь можно и вздремнуть, — довольно произнес Сергей, убирая локон с ее лба.

Их разбудил настойчивый звонок в дверь — таксист приехал на десять минут раньше срока.

Погрузили вещи. Сергей сел спереди, и они поехали. Было темно и сыро. Сильно хотелось спать. Огни встречных машин изредка мелькали в боковом зеркале водителя. Сергей поглядывал на счетчик, думая, хватит ли наличности. Дорога была пустая, и таксист гнал как угорелый.

Марина судорожно вцепилась в ручку двери и сказала мужу, что ей страшно. Пришлось попросить водилу не лихачить.

— Не волнуйтесь вы так, я уже двадцать лет здесь езжу, и никто никогда не жаловался.

— Все-таки давайте помедленнее, жена волнуется.

Водитель миролюбиво согласился и сбавил скорость до семидесяти километров.

Сергей только успел заснуть, как строгий голос водителя пробасил:

— Приехали, аэропорт.

Анциферов увидел пустой аэропорт, и в первый момент ему стало не по себе. Сюда ведь прилетает Хлопонин. Не может быть! Какое сегодня число? Двадцать третье. Слава тебе господи. Еще два дня.

На стойке регистрации не было других пассажиров, и все прошло быстро и без лишних вопросов. Настало время прощаться.

Лера обняла отца, стараясь не давать волю эмоциям при Марине.

Жена же не выдержала, повисла на нем и расплакалась. Тушь растеклась по лицу.

— Будет тебе, милая. Ты как будто насовсем со мной прощаешься. Я к вам прилечу через месячишко-другой. Аккурат к Новому году. Вытри слезы, и идите. Долгие проводы, лишние слезы.

Сергей подождал, пока они пройдут паспортный контроль, и только потом пошел к выходу. На улице его встретил тот же самый таксист. Следит он за ним, что ли?

— Вы все еще здесь?

— Да, с тех пор как я вас привез, больше заказов не было.

— Хорошо, тогда поехали.

Было крайне неосторожно садиться к нему в машину, но не идти же из-за этого пешком. Первый автобус должен был отправиться не раньше чем через три часа.

Первым делом он написал смс Антону с номером рейса и временем прилета. Через пять минут пришел ответ: «Не волнуйся, старик. Твоих крабиков выловим». В конце стоял подмигивающий смайлик.

 

Глава 19. Хлопонин. Трупы

Пустая квартира встретила его зловещей тишиной. Запах духов Марины еще не рассеялся, но одиночество уже чувствовалось. На шкафчике с постельным бельем в коридоре лежала памятка по уходу за орхидеями, заботливо составленная женой.

Сергей достал из шкафчика бутылку граппы, подаренную ему Пестрюком на сорокалетие, и глубоко задумался: «Ну что ж, приступим. Выходит, что показатели раскрываемости важнее правды. Или дело даже не в показателях раскрываемости, а просто есть заказ. Найти и посадить. И поручили именно мне. А причем здесь я? Выходит, если я не беру взяток и вел это дело, значит, придраться не к чему. Ведь “не берет взяток” еще не означает, что не прогнется — один раз не пидарас. Ну нет, это не про меня. И раньше не прогибался, и теперь этого делать не буду. Уж лучше в тюрьму при таком раскладе. А что будет с Лерой, ты подумал, мудило? Хочешь единственную дочь сиротой сделать? Не бывать этому!»

Он налил себе рюмку граппы и выпил, не закусывая.

«Мы еще поборемся. Прокуратура еще обосрется, когда я их выведу на чистую воду. И спустить на тормозах им это дело не удастся. Если даже они меня и уволят, то шуму будет… Мало не покажется. Нас не запугаешь. Еще никого не убивали за отказ обвинять ни в чем не повинного человека. Сейчас ведь не тридцать седьмой год. А может, он в чем-то все-таки виновен? Вот если бы узнать, чего тут больше, политики — или просто жирный куш».

Анциферов включил телевизор. По телевизору шло повторение программы «Момент правосудия» одиозного журналиста Караулова. Этот выпуск красноречиво назывался «Хлопонин. Трупы».

Очень странно. Программа вышла неделю назад, но якобы по многочисленным заявкам телезрителей ее повторяют снова.

Караулов рассказывал о «Медиаконе». Сергей напрягся.

Интересно. Вот так сюрприз. А программа-то вышла вовремя. Идет массированная обработка…

Голос за кадром вещал, как в лихих девяностых шеф службы безопасности «Медиакона» Печерский занимался организацией заказных убийств.

Один из «исполнителей» рассказывал во всех подробностях, как Печерский давал ему указание убить мера Норильска Курицына. Сергей затаил дыхание. Он знал это дело. Его коллеги из Восточно-Сибирского управления ФСБ обращались к ним.

Все, что говорил этот человек, было ложью. Убийц нашли через пару месяцев, потом отпустили за отсутствием состава преступления, а через некоторое время они сами был убиты. Сергей записал на листочке фамилию «героя передачи» — Гейнис. Включил компьютер.

Он никогда не пробовал соединиться с сервером картотеки ФСБ из дома. Знакомый пароль ввел наудачу — вдруг прокатит? На экран появился логотип. Сергей довольно хлопнул ладонью по столу.

Ввел фамилию «Гейнис». Оказалось, что этот тип получил пожизненное еще в 1995 году, то есть никак не мог участвовать в убийстве Курицына, случившемся двумя годами позднее. Разве что его специально выпустили из тюрьмы для убийства мэра. Вот только еще неувязочка. Гейнис сидел в колонии для тех, кому дали пожизненное «Черный дельфин», находившейся в двух тысячах километров от места убийства. Жаль, что зрители программы «Момент правосудия» этого не знают. Все встало на свои места. Было противно смотреть эту желтую заказуху, и Сергей выключил телевизор.

Он думал, чему посвятить остаток дня, когда его отвлек от мыслей звонок домашнего телефона из кухни. Уж не случилось ли чего? Анциферов побежал к старенькому аппарату.

Из трубки его накрыл тяжелый хриплый бас генпрокурора:

— Сергей, здорово, это Юстинов. Узнал?

— Конечно, Юрий Степанович. Я вас внимательно слушаю.

— Молодец, что узнал, а то Пестрюк мне сказал, что ты иногда бухаешь до белой горячки и начальство не узнаешь.

— Что вы, Юрий Степанович, Владлен Вадимович пошутил.

— Ну так вот, завтра у тебя предстоит задержание, надеюсь, что все пройдет как надо. Ты, помнится, жаловался, что у тебя мало данных на Хлопонина. Сейчас мои коллеги из ФСБ привезут тебе документы из налоговой инспекции на компанию «Медиакон». Там ты найдешь много интересного. Внимательно ознакомься с документами до задержания подозреваемого.

— Спасибо вам большое, Юрий Степанович, я все предельно внимательно изучу. Можно попросить ваших коллег привезти документы мне домой, под мою ответственность?

— Можно, можно. Не бухай сильно до завершения следствия или до получения признательных показаний. Мы на тебя очень рассчитываем. Будь здоров.

Тяжелые, бьющие по мозгам гудки раздались в трубке. Начальство позаботилось, чтобы он приехал на задержание подготовленным и осведомленным. Похвально.

Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Мужчина не запоминающейся внешности стоял перед дверью с дипломатом. Внимательно изучив удостоверение Сергея, он протянул ему дипломат и быстро удалился.

Досье оказалось внушительным. Кроме папки с документами из налоговой инспекции в отдельной папке лежали фотографии олигарха и вырезки с его интервью.

Сергей обратил внимание на снимок Хлопонина напротив Белого дома в компании президента Клинтона. Другой снимок Хлопонина был подписан на обратной стороне «В компании врага России сенатора Тома Дженкинса».

«Так, стоп, это большая политика пошла. Это меня точно не касается. Если он предатель Родины, то пусть его соответствующие органы и судят. Где это написано, что нашим гражданам запрещено фотографироваться с американскими сенаторами и президентами?» — подумал Сергей.

Открыл папку из налоговой. Вот теперь началось интересное. Здесь были аккуратно сложены и подшиты налоговые декларации компании «Медиакон» за последние семь лет.

Сергей присвистнул. «Медиакон» заплатил в этом году налогов на сумму сто пятьдесят миллиардов рублей. Да за такие деньги можно новый Байконур построить и в космос улететь. Голова плыла от этих астрономических цифр. Интересно, и в чем же обвиняется Хлопонин?

Согласно заключению налоговой инспекции, компания «Медиакон» не доплатила в бюджет налогов на сумму сто семьдесят миллиардов рублей. «Да, цифры гигантские, тут надо детально разбираться, — подумал Сергей. — Я не экономист. Откуда они взяты, совершенно не понятно. Можно, конечно, просто полагаться на то, что налоговики все посчитали правильно. Да-да, особенно учитывая липовую бумажку, которую мне прислали в самом начале следствия. Быть может, сам Хлопонин мне разъяснит на допросе, почему его компания систематически не доплачивала налоги, если это действительно так».

Он посмотрел на календарь, и ему стало стыдно. Сегодня была годовщина смерти мамы. И он чуть не забыл об этом. Сергей оделся и поехал на кладбище.

 

Глава 20. На кладбище

Ничего не изменилось за год. У входа бабушки продавали цветы. Мужики-землекопы торчали у входа — видимо, ждали заказчиков. Безногий парень в военной форме сидел в инвалидной коляске рядом со входом и играл на гитаре.

Сергей купил гвоздички для мамы и кинул парню в банку пару монет. Парень играл песню Летова «Солдатский сон».

Анциферов до сих пор не мог себе простить, что не служил. Его миновала и Афганская война, и обе Чеченских. Когда начали призывать в Афганистан, медкомиссия признала его, в принципе здорового парня, негодным по зрению. К моменту начала Чеченской войны он уже перенес пару операций по замене хрусталика, и над его желанием служить на комиссии просто посмеялись.

Нельзя сказать, что ему легко было забыть об этом. Больно было осознавать, что многие парни погибли или на всю жизнь остались инвалидами, в то время, как он отсиживался дома. С другой стороны, война в Чечне еще обозначалась как война с сепаратистами и за восстановление территориальной целостности России, а за что воевали в Афгане, он совсем не понимал в свои шестнадцать лет. Это ведь не наша земля, почему там должны были гибнуть его одноклассники? Прошло больше двадцати лет, но его отношение к войне в Афганистане не поменялось. Однако, несмотря на то, что войны эти были реализацией чужих амбиций и пустой советской бравады, гибли его школьные товарищи, а он гулял с девчонками и ходил на дискотеки.

Пройдя ряды захоронений немцев-трудармейцев, Сергей подошел к могиле, где лежала мама. Ничего не изменилось с тех пор, как он приходил в прошлый раз. В банке скукожился букетик, который он приносил на ее день рождения в июле.

Черно-белая керамическая фотография незаметно унесла его в прошлое. Они с мамой пошли покупать ему школьную форму. Его размера не оказалось, и он очень расстроился, что его не возьмут в школу без формы. Они пошли к маминой знакомой портнихе. По дороге мама купила ему эскимо, поцеловала его и сказала: «Нормальные герои всегда идут в обход». Тогда было не совсем понятно, что это означает. С тех пор он так и не научился ходить в обход, но зато привык и даже полюбил находить выходы из сложных ситуаций. Ну что ж, мама, теперь другого выхода не осталось. Придется пойти в обход Пестрюка, раз уж на то пошло.

Сергей еще постоял у могилы, выбросил засохшие цветы, поставил свежие в банку рядом с маленькой иконкой и направился к выходу. Уже на парковке он почувствовал, как телефон вибрирует в кармане. Пришло смс от Марины: «Мы в Москве. Таможню прошли, ждем посадки». Ответив жене, он сел в машину и поехал домой.

 

Глава 21. Задержание

В середине ночи Сергея разбудил настойчивый звонок домофона.

Бодрый голос Мухина радостно проверещал:

— Анциферов, кончай спать, а то все самое интересное пропустишь!

Можно было подумать, что у Мухина сейчас жаркий весенний день, а не середина холодной октябрьской ночи. Сергей быстро оделся и спустился вниз.

У микроавтобуса Toyota курили Мухин и угрюмый ставленник Юстинова — Кондратов.

Поздоровавшись с обоими, он залез в автобус. Там было теплее. Пахло бензином и сигаретами. Вместо иконки спереди стоял маленький портрет президента.

Сергею не удалось насладиться одиночеством. Держа в руке термос, в кабину влез водитель и завел мотор. Заиграла набившая оскомину группа «Чай вдвоем». Сергей поморщился. Водитель, заметив его гримасу, спросил:

— Ты, вижу, русскую музыку не уважаешь?

— Почему не уважаю. «Наутилус Помпилиус» и «ДДТ» люблю.

— Наутилус? Не знаю такого. Что они поют?

— «Гудбай, Америка», «Прогулки по воде»…

Водитель загоготал.

— Вот сейчас для вашего олигарха будет точно «Гудбай, Америка» и «Здравствуй, Магадан».

Сергей поржал вместе с водителем.

В салон вернулись курильщики, и машина тронулась.

Мухин все время травил анекдоты и не давал заснуть. Дорога была совершенно пустой, и они быстро доехали до аэропорта. Там их уже ждали — два автобуса омоновцев из Первоуральска и Кирсанов с Андреевым из столичного отдела ФСБ.

Сергей взглянул на часы. Была половина четвертого. Это означало, что им еще как минимум два часа придется торчать в аэропорту. За это время он разговорился с коллегами. Нашлась масса общих знакомых. Оказалось, что Кирсанов знал Горынина во времена его работы на Дальнем Востоке. Сергей никак не мог взять в толк, почему у этих ребят такой упоротый начальник в лице Кондратова. И все оказалось крайне просто. Кондратов действительно был не в теме. Он долго работал в мебельной промышленности и потом по особому указанию с самого верха его сделали заместителем самого Юстинова. Так была устроена жизнь.

Сергей был практически единственным некурящим в этой компании, но с удовольствием стоял на улице с ребятами и говорил с ними о жизни. Самое удивительное было то, что о Хлопонине они, в отличие от Юстинова и Пестрюка, отзывались спокойно и практически без злобы:

— Говорили ему, дурачку: «Оставайся в своей Америке, против тебя дело заводят, сиди там и не лезь на рожон!» Нет, захотелось ему яйцами помериться, ну вот теперь и получит по полной программе, чтоб другим неповадно было.

— Представляешь, Серега, приперся этот придурок на встречу с президентом в свитере, без пиджака!

Анциферов только молча улыбался и кивал в ответ. Он хотел рассказать какую-то другую смешную историю про одного бизнесмена, но в это время прибежал раскрасневшийся от коньяка и красной рыбы Кондратов и громко заорал на весь зал:

— Ребята, по коням, самолет Хлопонина приземлился!

Они сели в маршрутку и поехали на резервную полосу, куда перенаправили самолет бизнесмена для дозаправки. Все было в полном порядке. Бензозаправщик только подъехал к самолету в сопровождении пожарной машины с выключенными мигалками. Автобусы с ОМОНом спокойно ожидали сигнала в двухстах метрах от места действия. Было темно и холодно. Когда их маршрутка подъехала к самолету, оба автобуса уже стояли совсем близко. Установка с трапом подъехала к самолету практически одновременно с их маршруткой. Сергей вышел из автобуса и сделал знак омоновцам. Крепко сложенные бойцы окружили самолет по периметру, и около десяти человек в масках и с автоматами побежали вверх по трапу. Анциферов стал подниматься вслед за ними. Через мегафон прозвучал грозный рык: «Федеральная служба безопасности, всем бросить оружие на пол!». Для полноты картины не хватало только саундтрека. «Show must go on» была бы в самый раз.

Хлопонина обычно летал с двумя или от силы тремя охранниками, но тяга к красивым спектаклям с солдатиками в форме и криками в мегафон оказалась намного сильнее здравого смысла. Сергей в сопровождении бойцов зашел внутрь самолета.

Он сразу узнал Хлопонина. Мужчина в серой водолазке, с короткой стрижкой и в очках очень внимательно следил за происходящим без тени страха или смущения. Было ощущение, что его заранее предупредили о возможном аресте.

— Степан Леонидович, вы должны проехать со мной на допрос в связи с неявкой по повестке.

— Раз должен, тогда поехали.

Хлопонин встал и спокойно направился к выходу. Дав ему сойти с трапа, сотрудники ФСБ надели на него наручники и повели к микроавтобусу.

Водитель с видом дрессировщика вальяжно прохаживался вокруг своего автомобиля, словно это он был инициатором ареста. Хлопонина посадили посередине. Сзади и спереди сели оперативники. Анциферов сел рядом с арестованным. Машина тронулась.

Спереди и сзади ехали милицейские на Volvo c мигалками. Все было чинно. Телефон Сергея завибрировал. Пришло смс от Марины: «Мы долетели. Антон нас встретил. Не волнуйся» Он отдал должное смекалке жены. Понимая, что телефон у мужа могут отнять или просматривать, не стала писать ничего лишнего. Не успел Сергей убрать телефон обратно в карман, как раздался звонок Пестрюка:

— Ну что, Анциферов, тебя можно поздравить?

— Пока не с чем, Владлен Вадимович.

— Как не с чем? Не прибедняйся! Такую птицу арестовал! Ладно, держите меня в курсе, как пройдет первый допрос.

— Владлен Вадимович, неплохо бы поспать перед первым допросом, чтобы на свежую голову допрашивать.

— Делай что хочешь, главное, чтобы все признательные показания подследственного были тобой получены до седьмого ноября, когда твоего Робин Гуда будут этапировать в Москву для продолжения следственных действий в суде.

Сергей повернулся к Хлопонину и обнаружил, что глаза у него закрыты. Неужели он заснул? Не может быть.

Вдруг бизнесмен открыл глаза и совершенно спокойно попросил Анциферова:

— Господин следователь, разрешите мне временно снять наручники.

Сергей удивленно посмотрел на него:

— Почему вы решили, что я следователь?

— Потому что именно вы меня задерживали.

Сергей обратился к сидевшему рядом с ним конвойному сержанту:

— Расстегни наручники.

Конвойный подчинился.

— Спасибо, — Хлопонин размял кисти рук.

— Степан Леонидович, адвокату-то будете звонить?

— Нет, об этом уже позаботились, — Хлопонин вежливо улыбнулся и отвернулся к окну.

 

Глава 22. Первый допрос

Сергей открыл глаза. Немного болела шея после сна на диване в рабочем кабинете. Половина двенадцатого. Значит, он проспал пять часов. Нормально.

На столе лежали кирпичик бородинского хлеба, коробочка плавленого сыра «Волна» и бутылка простокваши, заботливо принесенные кем-то из коллег.

— Бутылка кефира, полбатона, — зевнув, пропел Сергей.

Наскоро перекусив, он позвонил в изолятор. Привели Хлопонина.

Олигарх выглядел уставшим. Судя по черным кругам под глазами, он явно не спал этой ночью. Сергей вставил кассету и включил диктофон.

— Ну что, Степан Леонидович, как устроились?

— Нормально, в камере есть все необходимое для жизни.

— И даже больше, я вам скажу, Степан Леонидович, — без цветного телевизора и холодильника вполне можно обойтись. Миллионы наших заключенных прекрасно обходятся и без этого. Мы, однако, понимаем ваш статус, поэтому сделали для вас исключение. Извините, вот интернет провести не успели.

Сергей сам поразился тому, что сказал, — так неестественно это звучало. Как будто Пестрюк залез к нему в голову и говорил за него.

К счастью, Хлопонин проигнорировал его сарказм и совершенному по-деловому спросил:

— Господин следователь, могу я узнать истинную причину своего задержания и обвинения, которое мне собираются предъявить?

— Пожалуйста, называйте меня просто «Сергей Николаевич». «Господин следователь» звучит чересчур официально.

— Договорились. Сергей Николаевич, пожалуйста, разъясните мне суть моего утреннего задержания и озвучьте обвинения, которые мне предъявляются.

— Вы не явились по повестке, которая была направлена вам семнадцатого октября и, повторно, девятнадцатого октября этого года, на допрос в Генпрокуратуру. Это первое. Допрос касался вашего делового партнера, недавно арестованного Аркадия Синицкого.

— Уважаемый Сергей Николаевич, я нахожусь в поездке по регионам России последние две недели, начиная с девятого октября. Вы знаете, по какому адресу была направлена мне повестка?

— Этим занимались мои коллеги из Москвы, но, полагаю, что на домашний.

— В таком случае по вышеуказанной причине я не имел возможности прочитать повестку из Генпрокуратуры. Мою почту дома вскрываю только я.

— Будем считать это досадным недоразумением. Теперь по сути. Вы обвиняетесь в незаконной приватизации Уральского нефтехимического комбината в 1996 году, а также в неуплате налогов на сумму в сто семьдесят миллиардов рублей за последние четыре года.

Хлопонин присвистнул.

— Не понял, поясните, пожалуйста, свою мысль, Степан Леонидович.

Хлопонин окинул его тяжелым взглядом. Скорее всего, пытается понять, кто перед ним – обычная сошка, которая ничего не решает, или человек, которому можно доверять? Через мгновение он перестал хмуриться и расцепил руки:

— Понимаете, Сергей Николаевич, после уплаты налогов у компании должна еще оставаться прибыль — для выплаты зарплаты сотрудникам и развития бизнеса. Сумма, которую с нас требует Генпрокуратура, непомерно завышена.

— То есть, вы хотите сказать, что компания «Медиакон» исправно платила налоги и претензии необоснованны?

— Да, именно это я и хочу сказать. Прибыль нашей компании не предусматривает такой суммы налогов. Это нонсенс. Возможно, компанию хотят сделать банкротом.

— Зачем это нужно Генпрокуратуре, какой в этом смысл — банкротить успешную компанию, которая исправно платит налоги государству?

Хлопонин задумался. Он явно не рассчитывал на разговор по существу.

— Я не знаю точно, зачем ваши коллеги это затеяли. У меня есть только предположения. В июне «Медиакон» должен будет поглотить «Сибмед» и стать крупнейшим игроком на рынке медтехники в России. Возможно, кто-то очень не хочет, чтобы эта сделка состоялась. Наша компания — лакомый кусочек для многих. Ее можно отобрать или разорить, а потом купить активы за бесценок. Такой вот план вырисовывается.

Да, Хлопонин рассуждал убедительно, возразить ему было практически нечего.

— А что вы можете сказать вот по этому поводу? — Сергей достал документ о незаконной приватизации Уфимского нефтехимического комбината и положил перед Хлопониным.

— Помимо неуплаты налогов вы обвиняетесь и в других преступлениях, Степан Леонидович.

Хлопонин поправил очки и стал внимательно изучать бумагу. Вначале он нахмурился, брови поползли вверх. Но повертев бумажку, он вдруг рассмеялся:

— Это подделка, Сергей Николаевич.

Анциферов изобразил возмущение:

— Я бы попросил вас, Степан Леонидович, впредь быть осторожнее в выражениях.

— Простите, возможно, я не совсем вежливо выразился. Я этого документа не подписывал. Моя подпись фальсифицирована. На настоящем свидетельстве стоит подпись Владислава Кувалиди. Я купил у Кувалиди комбинат значительно позже его приватизации, в конце 1999 года. Юристы «Медиакона» смогут вам предоставить документ о приватизации и покупке комбината с оригинальными подписями.

— Вы так четко все излагаете, Степан Леонидович, но я сомневаюсь, что ваши слова соответствуют действительности.

— Доказательства будут предоставлены моими адвокатами по первому требованию следствия. По понятным причинам я не вожу все документы с собой, однако, если у вас есть налоговые отчеты, заполненные компанией Прайс Ватерхаус Куперс, то я смогу вам показать, что, исходя из прибыли, полученной нашей компанией за последние четыре года, невозможно заплатить ту сумму налогов, которую заявила Генпрокуратура.

Сергей не собирался сдаваться:

— Надо еще разобраться, возможно, PWC помогала вам занижать прибыль, чтобы выплачивать меньше налогов государству.

Хлопонин покачал головой:

— Компания существует сто шестьдесят лет и такими вещами не занимается. Репутация для нее важнее любой сиюминутной финансовой выгоды. Наверное, за все время ее существования это первой обвинение в ее адрес от лица прокуратуры России.

Стало понятно, что дальше говорить не о чем, и Анциферов вызвал конвойного.

 

Глава 23. Картина маслом

Закрылась дверь, и Сергей почувствовал, как на него нахлынуло: «Да заебало все! Ведь он меня сейчас разделал, как последнего школьника. И он прав. Лакомый кусочек захотелось кому-то наверху отхватить. И ради этого потешные полки нового царя штурмовали самолет со спящим олигархом-очкариком в свитере. Захотелось им баблища, и прокуратура как продажная девка вывернулась и придумала уголовное дело о несуществующих преступлениях. Фантасты, блядь. Что я здесь делаю, чем я занимался семнадцать лет своей гребаной жизни?

Нет, такого просто не может быть. Неужели они правда взяли все цифры с потолка? Так не бывает. А что если мне самому сейчас связаться с этим Прайс Ватерхаусом? Вот тут фамилия проверяющего. Самвел Манукян. Отлично».

Сергей нашел в интернете сайт московского офиса Прайс Ватерхаус Куперс и набрал номер. Заиграла классическая музыка:

— Прайс Ватерхаус Куперс Москва, Сурикова. Чем я могу вам помочь?

— Добрый день. Анциферов из Управления ФСБ по Челябинску беспокоит. Девушка, соедините меня, пожалуйста со старшим аудитором Самвелом Манукяном.

— Минуточку.

Через минуту в трубке раздался взволнованный голос аудитора:

—Самвел Манукян слушает.

— Господин Манукян, я веду дело компании «Медиакон» и лично ее президента Степана Хлопонина. Анциферов моя фамилия. Пожалуйста, перешлите мне по электронной почте налоговые отчеты «Медиакона» за последние четыре года, начиная с двухтысячного. Сейчас пришлю вам мой мэйл.

— К сожалению, я не имею права предоставить вам эту информацию без официального запроса от вашей организации, — тихо проговорил он.

— Хорошо, в течение часа вы получите запрос.

Очевидно, аудитор был сильно напуган. Получив запрос, он немедленно прислал все отчеты «Медиакона», начиная с 1996 года.

— Вот что значат три магические буквы «ФСБ», — засмеялся Сергей. — Стоит произнести, и люди начинают быстро и четко работать. Прямо заклинание.

Он открыл отчет, полученный от Юстинова, и начал сверять их с таблицами, присланными Манукяном.

Господи Иисусе. В отчетах не было и слова правды, за исключением шапки с адресом и названием компании. Лишь один отчет почему-то оказался неизмененным. Он охватывал первый год основания компании с минимальной прибылью.

Мда… Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым, наверное, позавидовали бы.

Сергей распечатал отчеты за последние два года, взял папку с документами обвинения и пошел к шефу.

— Владлен Вадимович, мне нужно с вами поговорить.

— Я уже домой собираюсь. Давай завтра, если это не срочно. Или это касается нашего миллиардера? Тогда излагай, только быстро.

— Я не могу дальше вести дело Хлопонина. Я считаю его невиновным в инкриминируемых ему преступлениях.

— Вот как? Любопытно, и кто же тебе сказал, что он невиновен? Наверное, он сам? Потрясающая наивность. Ты, часом, с кровати ночью не падал, Анциферов?

— Нет не падал, и не вижу повода для дальнейшего ерничанья.

— Ух, какой ты серьезный сегодня, Сережа. Ну, а доказательства невиновности Хлопонина у тебя имеются?

— Да.

— Излагай.

На стол к Пестрюку упала тяжелая папка из прокуратуры и рядом с ней легли распечатки из налоговой.

— Что это ты мне за макулатуру на стол вывалил? Объясняй, что к чему, или не морочь мне голову!

— Вот оригинальные распечатки из компании, проводившей для «Медиакона» расчет налогов, и вот труха, что мне прислали ребята Юстинова. В данных Генпрокуратуры цифры совершенно другие и завышены в семь-десять раз!

— Ты сказал «труха»? Это у тебя в голове труха! Во-первых, кто разрешил тебе звонить в аудиторской компанию? Ты что, не доверяешь Генеральной прокуратуре России? Ты вообще знаешь, на кого вздумал тявкать, моська канцелярская?

— Никогда не слышал от вас таких выражений, Владлен Вадимович!

— А что мне тебе сказать, если ты, вместо того, чтобы допрашивать Хлопонина, взялся проверять данные, предоставленные нам Генеральной прокуратурой? Или ты раньше так тоже делал? Может, мне тебя за это по головке погладить? Я вот только удивляюсь, как ты семь лет у нас проработал, если ты нам не доверяешь? Почему раньше не уволился? Почему не пошел работать адвокатом, защищать таких, как наш пархатый прохиндей?

— Раньше таких прецендентов не было. Теперь я хочу уволиться, но, главное, не считаю возможным дальше вести дело Хлопонина.

— Нет уж, коней на переправе не меняют. Ты доведешь дело Хлопонина до признательных показаний, а потом можешь увольняться на все четыре стороны, мы здесь никого не держим.

— Это что, ультиматум, Владлен Вадимович?

— Нет, Сергей, я ставлю тебя перед фактом. Ты завершишь это дело, раз тебе его доверили. Я за тебя поручился перед генпрокурором России, и ты, сопляк, не будешь мне тут выеживаться и выставлять меня и весь наш отдел на посмешище, иначе сядешь вместе с Хлопониным за соучастие!

— Я не считаю Хлопонина виновным!

— Да кому интересно, что ты считаешь? У тебя есть задача, иди и выполняй ее. И чтобы тебе было легче, вот список преступлений, в которых Хлопонин должен сознаться до перевода дела в Москву, включая соучастие в заказе на убийство мэра города.

— Я…

— Я — паршивая свинья! Иди и выполняй, Анциферов, если не хочешь, чтобы твои жена и дочка передачки тебе в Норильск возили. Дочери без отца тяжело. Задумайся, Сергей. Мы, кстати, в курсе, что они улетели отдыхать в Турцию. Смотри, Сережа, мы можем очень быстро их вернуть. Имей в виду: послезавтра утром я и мои коллеги из Москвы будем присутствовать на втором допросе Хлопонина — ради твоего же блага.

— Можно один вопрос, Владлен Вадимыч?

— Давай, только быстро.

— Почему вы все время напираете на национальность Хлопонина?

— Потому, что такие скоты, как он, позорят высококультурную еврейскую нацию. Бывший комсомольский работник нахапал природных ресурсов, обманом заполучил гигантскую компанию и возомнил себя богом. Вздумал нашему дорогому президенту рассказывать о коррупции. Скромнее надо быть. Смотри, как ведет себя Левкович, такие вот люди России нужны, а не выскочки с комсомольским прошлым. Все, Анциферов, я занят, давай дуй к себе в кабинет или домой. Послезавтра увидимся. Надеюсь на твое благоразумие.

 

Глава 24. Время малиновых пиджаков

Анциферов вышел от Пестрюка с легким сердцем. «Все ясно, — думал он. — Маски сброшены. Фемиде не только сняли повязку с глаз, а поставили ее раком и пустили по кругу. Вот какое бывает правосудие, если оно идет с самого верха. Это получается… Даже страшно подумать, не то что выговорить. Какая мерзость… Нет уж, лучше пять лет отсидеть в тюрьме, чем во всем этом участвовать. Больше пятерочки они мне при всем желании дать не смогут. И то даже пять лет под вопросом. Я же заслуженный работник прокуратуры России.

Ой, сам не понял, что сморозил. Теперь это означает соучастник группового изнасилования Фемиды и здравого смысла. Раньше такого не было. В девяностых годах бандиты пытались мешать правосудию, но чтобы… Нет, наверное, это какое-то недоразумение. Может, враги Хлопонина подкупили человека в Генпрокуратуре, чтобы захватить его компанию? Неужели там, на самом верху, знают об этом бесстыдстве и дадут осудить невинного человека и разрушить его бизнес и целую компанию? Вот послезавтра и узнаем».

Сергей вошел в лифт. Его отражение в зеркале было совсем не похоже на прежнего уверенного в себе Сергея. С замызганной стеклянной стены на него смотрел взволнованный человек с первыми морщинами и вьющимися давно не стриженными волосами. «Решено! Надо поехать и постричься, а потом обновить гардероб, — подумал Сергей. — Лохматый упырок в старье, защищающий своего подопечного, смотрится гораздо менее убедительно. По сути, это мой первый “адвокатский” выход с момента окончания университета. Ладно, погнали в центр».

Жигуль быстро завелся, и через пять минут он остановился перед старой знакомой парикмахерской. На углу старинного особняка висела новая табличка «Барбершоп Кузьма».

Вот те на. Куда делась парикмахерская? Толкнув дверь, он зашел внутрь. Вместо женщин средних лет с крашенными волосами здесь орудовали парни с татуировками в клетчатых рубашках. Помещение было обито деревом и скорее напоминало избу в стиле петровских времен, чем обычную советскую парикмахерскую. Вокруг приятно пахло одеколоном. Дух совка полностью испарился. Сергей нерешительно мялся на входе. Адрес верный. Значит, и правда будущее стало настоящим.

К нему подошел парень, годившийся ему в сыновья:

— Вы хотите постричься?

— Да, было бы неплохо.

— Какую стрижку хотите?

— Не знаю, послезавтра у меня первое выступление в качестве адвоката.

— Только устроились на работу?

— Наоборот, увольняюсь.

— Понимаю. Значит нужно чтоб вас запомнили. Сделаем.

Парень улыбнулся, обнажив красивый ряд ровных белых зубов. Высветленные волосы и татуировки на шее привлекали взгляд к его яркой, необычной внешности. «Кажется, я отстал от жизни», — подумал Сергей.

Он закрыл глаза. В его воображении вдруг развернулся клип «Наутилуса»: появился мужчина с усиками, печатающий текст на старинной печатной машинке «Континенталь». Мужчина курил сигару и сочинял стихи. Потом появился мальчик, чистильщик ботинок. Да. Клип был хорош. Жаль, что нынешняя молодежь такое не слушает.

Телефон завибрировал в кармане. Пришло смс от жены: «Мы были на море. Все очень здорово. Скучаем по тебе. Приезжай, котик». Сергей отправил смайлик в ответ.

Его отвлек голос парикмахера:

— Все готово! Как вам?

Из зеркала на него смотрел модный молодой мужчина с ежиком и челкой спереди и легкими морщинами на лбу.

— Просто чума!

— Спасибо. С вас двести рублей.

Он расплатился и вышел на улицу. Осталось подобрать приличную одежду, маскирующую в нем жлоба, и можно идти поражать их кодлу одним своим видом.

Дома все оказалось очень печально. Ни одни брюки не годились для разгромной речи. Среди обуви удалось найти пару ненадеванных итальянских мокасин, подаренных отцом жены ему на сорокалетие. Порывшись в горе белья, он выудил неплохую рубашку с модным воротничком. Присмотревшись, он разглядел на ней множество винных пятен.

Как назло, химчистка на углу давно была закрыта на ремонт. Неужели придется идти в чем попало? Это может смазать часть впечатления. И тут Сергей вспомнил про магазин «Контрафакт», где продавали фирменную одежду по приемлемым ценам.

В магазине в это время было не души. Сергей с надеждой подошел к секции костюмов. Засада. Почти все пиджаки висели на нем, как на Дэцле.

Продавщица с сожалением посмотрела на него:

— Мужчина, для вашей комплекции, к сожалению, ничего нет. Хотя нет, есть один костюм — очень модный, с заплатками на локтях, все, как полагается. Вот только цвет… Не знаю, подойдет ли вам. Малиновый.

Сергей улыбнулся:

— Несите, будем мерить!

Костюм сидел идеально. К нему еще нашлась подходящая белая рубашка, которую ему отдали бесплатно, в подарок к костюму. Никто не хотел брать этот костюм, памятуя о «лихих девяностых». Приодевшись, Анциферов поехал домой. К балу с изнасилованной мачехой Фемидой он был готов.

 

Глава 25. Самый короткий допрос

Сергей брился, когда услышал звонок телефона. Вкрадчивый голос Пестрюка буквально пел:

— Ну что, Сережа, ты едешь на допрос? Мы тебя с нетерпением ждем! Даже журналистов из «Комсомольской правды» позвали на пресс-конференцию после допроса, это не считая местных журналюг.

— Я постараюсь быть не позже, чем через полтора часа, Владлен Вадимыч.

— Отлично. Пожалуйста, не опаздывай.

Закончив браться, Анциферов так надушился одеколоном, что из глаз брызнули слезы. Надев белую рубашку и малиновый костюм, он вызвал такси. Мокасины оказались слишком узкими, и нога никак не хотела влезать. Пришлось прибегнуть к помощи рожка для обуви.

Сергей вышел из подъезда и столкнулся с бабулькой-соседкой, вместо приветствия окинувшей его подозрительным взглядом.

Таксист, увидев его, тоже ухмыльнулся:

— Куда едем, начальник?

— В прокуратуру, Елькина одиннадцать.

— На допрос?

— На съемки клипа. Много будешь знать, скоро сядешь. Поехали.

На крыльце его уже ждали. Мухин и коллеги, увидев его, вначале потеряли дар речи, а потом дружно заржали.

— Это что за дон Корлеоне? — хрюкнул Мухин, буквально складываясь пополам от смеха.

Один Пестрюк похлопал его по плечу:

— Mama mia! Анциферов, ты красава! Ребята, берите с Сергея пример! Когда допрашиваете бандита-олигарха из лихих девяностых, нужно одеваться в их стиле. Сережа, я беру тебя внештатным консультантом по моде, если ты вдруг решишь уволиться со своей должности. Пойдемте наверх. Ну, сейчас мы зададим Хлопонину перцу, так, что он сам станет малиновым после допроса!

В большом актовом зале уже сидел потный Кондратов с помощниками и как обычно что-то жевал.

В коридоре в это время толпились журналисты, которых на сам допрос решили не пускать.

Обложившись документами, Сергей кивнул Пестрюку. Сержант привел Хлопонина. За пару суток, проведенных в изоляторе, он слегка осунулся, круги под глазами стали еще темнее, но держался он вполне бодро.

Стенографистка приготовилась печатать протокол допроса. Вначале Пестрюк попросил Хлопонина представиться и назвать полную дату рождения и место работы.

Закончив все формальности, он передал слово Анциферову.

Сергей поднялся. В зале стало так тихо, что было слышно, как временами икает переевший белуги помощник генпрокурора Кондратов. Сергей молчал. Сердце билось так, словно ему вкололи трехкратную дозу адреналина.

Пестрюк еще раз многозначительно посмотрел на Сергея и громко произнес:

— Прошу вас, приступайте, Сергей Николаевич, мы вас внимательно слушаем.

Анциферов сделал глубокий вдох и начал:

— Уважаемые господа. В наше время, когда президент объявил в своем ежегодном послании Федеральному собранию о верховенстве диктатуры закона, мы имеем честь присутствовать на показательном процессе одного из видных деятелей бизнеса прошлого столетия, продолжившего свой бизнес и в наши дни, Хлопонина Степана Леонидовича. Перейду сразу к пунктам обвинения.

Первое. Обвинение в незаконной приватизации Уфимского нефтехимического комбината считаю безосновательным ввиду неучастия господина Хлопонина в приватизации комбината. Документ, представленный Генеральной прокуратурой, к сожалению, является хорошо сфабрикованной подделкой.

Кондратов и его сотрудники недовольно зашумели. Пестрюк хотел прервать речь Сергея, но Анциферов поднял руку и громко произнес:

— Уважаемые господа! Прошу дальнейшего внимания, я еще не закончил. Пожалуйста, соблюдайте тишину и имейте уважение выслушать вашего коллегу до конца!

Второе, господин Хлопонин и компания «Медиакон» обвиняются в неуплате налогов на сумму 170 миллиардов рублей. Эта сумма является астрономической и невозможной к выплате в качестве налогов, поскольку фактическая прибыль компании составила двести пятьдесят миллиардов рублей за указанное время. Все налоги — в двойном объеме, подчеркиваю, в двойном объеме, — были выплачены компанией после первого обращения налоговой службы. Цифра в сто семьдесят миллиардов рублей многократно завышена. Единственной целью этого обвинения является создание условий, приводящих к банкротству компании, дальнейшему ее захвату другими игроками на рынке и последующему переходу компании под контроль государства.

Все дальнейшие обвинения, в числе прочих — соучастие Хлопонина в организации заказных убийств, считаю пустыми и бездоказательными и требую прекратить уголовное дело против Хлопонина Степана Леонидовича в связи с отсутствием состава преступления. Прошу также уволить меня с должности старшего следователя, поскольку я отказываюсь от дальнейшего участия в этом фарсе, именуемом правосудием, — после этих слов Сергей бросил на стол корочку своего удостоверения и сел на место.

В зале была полная тишина. Даже Кондратов перестал жевать и уставился на него, не моргая. Первым опомнился Пестрюк. Он изо всех сил надавил на кнопку, и в комнату быстро вошел дежурный сержант.

— Уведите. На сегодня допрос окончен.

Поднявшись, Хлопонин успел бросить на Анциферова короткий взгляд, в котором одновременно читались уважение и удивление.

Когда Хлопонина увели обратно в камеру, Пестрюк также попросил выйти всю московскую бригаду, разрешив остаться только одному Кондратову. Когда все посторонние вышли, Пестрюк перестал сдерживаться. Подойдя к Сергею, он наотмашь врезал ему по лицу.

— Ну что, буржуйский прихвостень, доигрался? Теперь будешь сидеть в тюрьме всю жизнь, а Хлопонин еще поплачет на твоих поминках, сучонок, — заорал Пестрюк.

Кровь потекла по лицу Сергея. Он инстинктивно вытер рукавом пиджака кровь, но она продолжала течь. Кондратов дал Сергею носовой платок. Сергей запрокинул голову, чтобы кровь не текла на одежду.

Кондратов примирительно сказал Пестрюку:

— Может, не стоит так с ним, Владлен Вадимович? А то будут потом распускать слухи, что в прокуратуре бьют людей. Нам ведь это совсем не нужно.

Пестрюк только махнул рукой:

— Да кто об этом вообще узнает? Скажем, что пришел нетрезвый на работу, поскользнулся на лестнице и разбил нос. С кем не бывает? Кто ему, подследственному, теперь вообще поверит?

У Пестрюка тряслись руки от злобы и возмущения:

— Ты не понимаешь Кондратов. Он ведь не только всех вас предал, он меня лично предал. Я ему верил, как родному, а он у меня на глазах решил всех нас вывести на чистую воду и представить всю прокуратуру России обычным жульем и вымогателями. Да за это его и расстрелять будет мало! Анциферов — либеральный выродок, а интеллигентом только прикидывается.

Пестрюк полез в шкаф и достал коньяк. Плеснув в бокал, он выпил залпом и поморщился.

После этого он посмотрел на Сергея, пытавшегося остановить кровь.

— Да, нехило я тебе заехал, Анциферов. Но ты сам виноват. Зачем ты весь этот кураж с обвинением устроил? Хотел перед увольнением спеть, вот и получил. Ладно, вызовем тебе медсестру. В тюрьме к тебе врачи часто ходить не станут.

Пестрюк позвонил, и через пять минут в комнату вошла медсестра.

— Валя, помогите, пожалуйста, Сергею Николаевичу.

Девушка всплеснула руками:

— Господи, что произошло?

Пестрюк только огрызнулся:

— Какая тебе разница? Обрабатывай давай без разговоров.

Сергей, сглотнув кровь, произнес:

— Упал я, на крыльце. Голова закружилась и упал. С давлением у меня что-то.

Валя протерла Сергею лицо салфеткой со спиртом и, ловко скрутив две марлевых турунды, засунула их в обе его ноздри.

— Не тошнит вас, Сергей Николаевич? — спросила она.

Анциферов только помотал головой.

— Значит, сотрясения мозга нет, — успокаивающим тоном сказала медсестра.

И добавила менее уверенно:

— Ну, тогда я пойду?

— Да, Валюша, иди, спасибо тебе большое. Сергей Николаевич теперь твой должник, —с издевкой произнес Пестрюк.

Когда Валя ушла, Пестрюк сказал:

— Значит так, Анциферов, ты свое отбегал. Теперь пиши заявление об увольнении по собственному желанию, например, по состоянию здоровья.

Сергей был готов к такому повороту событий. Он быстро набросал заявление и протянул его Пестрюку. Тот внимательно прочитал документ, улыбнулся чему-то и заметил:

— Молодец, Анциферов, со своим последним несложным заданием ты справился блестяще. Теперь распишись и поставь позавчерашнее число.

Аккуратно убрав заявление в папку, Пестрюк продолжил:

— Ты как бывший опытный правоохранитель понимаешь, что мы не можем позволить тебе свободно перемещаться по стране и миру до твоего ареста. Я бы мог, конечно, арестовать тебя прямо сейчас, но я этого делать не стану.

Сергей впервые поднял голову и посмотрел прямо в глаза Пестрюку:

— Да, это правда, полномочия у тебя такие есть, но это будет не совсем по закону.

К Пестрюку вернулось его благодушное состояние:

— Да, Сережа, именно поэтому с тобой я так и не поступаю. С тобой все будет исключительно по закону. Можешь даже не сомневаться. Даю тебе слово заслуженного работника прокуратуры.

Анциферов скорчил презрительную гримасу.

— Можешь мне не верить, но тем не менее это так, — подтвердил Пестрюк. — Однако, чтобы ты не скрылся от следствия и не натворил других бед, ты сейчас также дашь подписку о невыезде и надлежащем поведении. Документ этот тебе хорошо известен и в пояснении не нуждается, так что подпиши — и можешь идти гулять до поры до времени. Как только все будет готово, мы с тобой сами свяжемся, ясный сокол Анциферов. Суши сухари и запасайся трениками, на зоне они тебе пригодятся.

Пестрюк бросил на стол до боли знакомый бланк подписки.

Подписав бумагу, Анциферов молча отдал ее Пестрюку, который тут же расписался в ней напротив своей фамилии.

Сергей решил все же напоследок узнать, когда же Владлен успел подготовить этот документ. Пестрюк самодовольно улыбнулся:

— Обижаешь, Сергей. Когда ты мне простодушно рассказал, что не считаешь Хлопонина виноватым на основе своих данных и проведенных исследований, я на всякий случай решил подстраховаться и заполнил этот бланк, а также проинформировал Юстинова. Единственное, чего я не мог предположить, что ты зайдешь так далеко и устроишь этот показушный обличительный маскарад при Хлопонине. Было красиво. Очень жаль, что не было журналистов с «Эха» или депутатов Европарламента. Они бы тебе вместе с нашими либерастами похлопали. Однако, дружок, этот маскарад будет тебе стоить лишних лет этак десять или пятнадцать на зоне, а то, глядишь, и тридцаточку тебе припаяют, мой юный борец за справедливость. К семидесяти годам выйдешь из тюрьмы — и сразу на пенсию, если доживешь, конечно. Не завидую я тебе, товарищ Анциферов.

Сергею надоело слушать это поток желчи в свой адрес, и он спросил:

— Я пошел, или вы хотите еще что-то сказать?

— Иди, Сережа, иди, — разрешил Пестрюк.

 

Глава 26. Под подписку

Сергей вышел на улицу. Он знал, что, возможно, это его последние дни или даже часы на свободе, поэтому хотел только одного: успеть спрятать в безопасное место все доказательства того, что обвинения против Хлопонина были сфабрикованы. Их было не слишком много, но вполне достаточно.

Сергей вдруг пожалел, что живет не в каком-нибудь кантоне Швейцарии, где существует неприкосновенность частной собственности, а в России, где к тебе могут вломиться в дом и перевернуть все вверх дном даже без соответствующим образом оформленного ордера на арест, но при этом вполне официально. И эта участь может постигнуть практически любого — как звезду фильма «Бумер», так и олигарха, уж не говоря о простых смертных.

Перед законом все равны, перед беззаконием и произволом — тем более. Если ты кому-то перешел дорогу, значит, по тебе рано или поздно проедет каток, и все регалии и отличия не сделают твое укатывание в асфальт более мягким.

Анциферов понимал, что в квартире документы прятать нельзя. Однако было одно подходящее место.

Он вышел на проезжую часть и поднял руку. Буквально сразу у обочины остановилась новенькая девятка. За рулем сидел мужик с полным ртом золотых зубов. Прищурившись, он спросил:

— Куда едем?

Сергей назвал адрес, и машина со визгом тронулась. Водила, глядя на Сергея в зеркало заднего вида, спросил:

— Это кто ж тебя так отделал, красавчик?

Сергей вымучил улыбку:

— Не помню, брат. Вчера с другом отмечали день рожденья, а сегодня проснулся в крови и с разбитым носом. Помнишь, как в «Бриллиантовой руке»: «Очнулся — гипс»?

Водила хмыкнул в ответ:

— А ты шутник.

Через пару минут машина остановилась у дома Сергея.

Сергей протянул шоферу три сотенных бумажки.

— Сдачи не надо.

Не ответив на слова благодарности, он выскочил из машины и бросился домой, чуть не сбив с ног возвращавшуюся с ночной смены соседку. Не обратив на нее внимания, он взбежал по лестнице, словно убегал от погони.

Войдя в квартиру, Сергей собрал документы, добавил к ним список «преступлений» Хлопонина, выданный ему Пестрюком, и аккуратно сложил их в тонкую пластиковую папку.

«Как же их защитить понадежней?»

Вдруг Сергей вспомнил кое о чем. В начале лихих девяностых, во времена всеобщего дефицита, когда зарплату выдавали не только деньгами, но и вещами, в качестве части зарплаты Сергею дали пару мини-сейфов. Они представляли собой стальные хромированные кубики. В середине была миниатюрная дверца, открыв которую, можно было положить внутрь разве что мелкие драгоценности или деньги. Сложенные втрое документы туда тоже кое-как влезали.

Дверца была оснащена кодовым замком. Вскрыть такой замок можно было разве что автогеном. Сергей задумался, затем быстро ввел сложную комбинацию. Документы пришлось на всякий случай разложить по двум сейфам, хотя при желании все можно было уместить и в один из них. Времени на раздумья было немного, поскольку витязи из прокуратуры могли нагрянуть в любую минуту.

Анциферов посмотрел на себя в зеркало. На него взглянул человек в белой рубашке и пиджаке, запачканных кровью. Нет, в таком виде на улицу идти нельзя, сразу приметят. Сняв рубашку, пиджак и брюки, Сергей натянул старые протертые джинсы с дырками на коленях, надел кеды и, взяв в руки мешки с мусором, в двух из которых были сейфы, вышел из квартиры.

Сергей направился прямиком к помойке. Ловко вбросив мешки в контейнер, Сергей протиснулся между баками и оказался рядом со старой голубятней. Это было последнее место, до которого еще не дошли перемены. Голубятню давно хотели снести и построить на ее месте новые гаражи. Однако жители каким-то образом смогли отстоять этот последний незаметный памятник старой эпохи. Сама голубятня была построена еще в шестидесятые годы прошлого столетия и не представляла собой ничего особенного, но она была мила сердцу многих из тех, кто родился и вырос в этом дворе и прожил здесь не один десяток лет.

Сергей открыл калитку и вошел внутрь. Пованивало голубиным дерьмом, повсюду валялись перья и пух. Сергей на секунду остановился и задумался. Один вор-карманник по кличке Щуп рассказывал ему на следственном эксперименте, где и как он прятал награбленное.

Это было еще во времена его работы на Дальнем Востоке. Щуп объяснил ему, что почти под каждой голубятней есть неширокие вентиляционные отверстия, куда можно незаметно спрятать небольшие предметы или свертки. По краям голубятни должно быть три отверстия и одно отверстие — почти по центру. Сергей взял дворницкую лопату и стал тихонечко простукивать пол. Ничего слышно не было. Он постучал сильнее, отчего все голуби, испугавшись, взлетели к крыше.

«Да, видать, ошибся Щуп, что все голубятни строят одинаково», — подумал Сергей. От злости он ударил лопатой по полу и услышал странный звук. Он ударил еще раз и увидел, как струйка грунта просыпалась куда-то внутрь. Анциферов поставил лопату и присел на корточки. Осторожно вытащил небольшой камень и действительно увидел под ним вентиляционную решетку. До решетки было примерно полметра, и, разрыв грунт руками, Сергей смог втиснуть туда оба сейфа.

Однако теперь вынутый камень выглядел слишком заметным. Сергей еще немного расширил отверстие, засунул камень поглубже и присыпал его грунтом, смешанным с перьями птиц. Озираясь по сторонам, он тихо вышел наружу. К счастью, в этот момент во дворе никто не было. Сергей спокойно пересек двор и, никем не замеченный, поднялся в квартиру.

Раздевшись, он наполнил ванну горячей водой и нырнул туда. Сначала было очень горячо и немного больно, но потом тело привыкло, и стало хорошо. Сергей расслабился и закрыл глаза, стараясь просто ни о чем не думать.

 

Глава 27. Пора в клетку

Неизвестно, сколько времени он так пролежал, но внезапно услышал сильный стук и крики. Кто-то пытался выломать дверь в квартиру. Сергей завернулся в халат и выскочил из ванной.

Подойдя к двери, он услышал крики и мат.

— Будем выламывать, товарищ полковник? — прозвучал он голос Мухина.

— Не надо выламывать, я сам открою, — спокойно произнес Анциферов.

Открыв дверь, Сергей увидел Пестрюка, Мухина и двоих участковых.

Пестрюк, увидев Сергея в халате, заулыбался:

— Ну что, Сережа, помылся перед дорогой? Молодец, экономишь казенную воду и мыло. Вот это я понимаю, сознательный гражданин. А теперь собирайся, ясный сокол. Полетал — и хватит. Пора в клетку. Вот ордер на твой арест, подписанный лично Юстиновым. Давай, поторапливайся, а то Мухин со своими орлами решил, что ты от страха да от позора пустил себе пулю в лоб. Но не таков наш Робин Гуд. Он просто ушел в ванную и не слышал иерихонской трубы уголовного розыска.

Кто-то из участковых вдруг спросил:

— Владлен Вадимович, а что такое иерихонская труба?

— Эх ты, неуч, — засмеялся Пестрюк, — как тебя только в ментовку взяли, если ты таких простых вещей не знаешь… Хотя, честно говоря, в ментовке это и не нужно. Главное — качественно бумажки перебирать. Это из Ветхого Завета. А я называю иерихонской трубой ваши сирены и свистки. Понял, дурень?

— Понял, — ответил пристыженный участковый.

Сергей достал спортивную сумку, с которой он последний раз ездил с женой и дочкой в отпуск, и побросал туда пару теплых свитеров, тельняшку, а также трусы и носки в неимоверном количестве. Быстро зайдя в ванную, он хотел взять бритву, но вдруг вспомнил, что едет не в отпуск, и взял только зубную щетку и пасту. В спальне вынул из рамки фотографию жены и дочки, прихватил с письменного стола свой блокнот, оставив на столе свою заветную ручку.

Мухин крикнул из коридора:

— Анциферов, не бери весь свой гардероб, чай, не в Ниццу едешь! Не перед кем будет щеголять, а модников и пидоров на зоне не любят.

Раздался дружный гогот.

— Зачем же вы так с нашим Сереженькой? Он же у нас почти святой: взяток никогда не брал и невиновных не осуждал, — язвительно произнес Пестрюк.

— Тогда за что же вы ему по физиономии съездили, товарищ полковник? — спросил Мухин.

— Так это я от избытка чувств, Юра. Никогда еще мне не доводилось слышать, как бывший работник уголовного розыска пытается опозорить меня перед олигархом и коллегой из Москвы. Вот и не сдержался. Накатило что-то, старый я стал, на пенсию пора. Вот только кто тогда олигархов сажать будет и законников? Сереженька-то нас предал, продался за свободно конвертируемую валюту, как последняя госдеповская потаскушка…

Анциферов как ни в чем ни бывало подошел к двери, посмотрел на икону перед входом и, перекрестившись, сказал:

— Я готов, Владлен Вадимович, — и протянул руки для наручников.

Пестрюк засмеялся.

— Помилуй, Сережа, кто ж тебя в наручниках повезет? Ты что, Рэмбо, — от ареста удирать? Побереги лучше ручки. На зоне они тебе еще пригодятся. Будешь на фабрике стельки делать, если повезет, конечно, а нет, так поедешь на лесоповал. Ладно, хватит болтать. Пошли вниз.

— Владлен Вадимович, участковые квартиру забыли опечатать, — сказал Мухин.

— Молодец, Мухин, на повышение метишь. Раз ты напомнил, сам и опечатаешь. А нам некогда, у дочки сегодня день рождения, да еще Сереженьке надо камеру получше выбрать. Все, работай, а мы вниз.

Спускаясь по лестнице, Сергей старался не поднимать глаз, чтобы не встретиться взглядом со знакомыми и соседями, но, на его счастье в подъезде они никого не встретили.

Пестрюк обманул Сергея, и перед тем как посадить его в машину, на него все-таки надели наручники. Сергея посадили в обычный милицейский автозак с решетками, как простого уголовника. Пестрюк сел в милицейскую «Ауди» с мигалкой. Включив сирену, эскорт повез Анциферова в следственный изолятор, находившийся неподалеку от здания прокуратуры, где до сегодняшнего дня работал Сергей.

 

Глава 28. Первые часы в заключении, или Неожиданная встреча

Сергей ехал в уазике и смотрел в окно на осенний Челябинск. Ему не было страшно: он знал, что его ждет. Проработав в системе много лет, он довольно хорошо представлял, на какие ухищрения и подлости могут пойти его бывшие сослуживцы и его непосредственный начальник Пестрюк для получения нужных ему показаний.

Сергей был реалистом и прекрасно понимал, что ничего хорошего ему не светит. Существовало два варианта — плохой и очень плохой. При плохом варианте его могли выслать в колонию общего режима, влепив от трех до пяти лет с конфискацией имущества за превышение служебных полномочий. За это время о нем все забудут, и через пять лет он, скорее всего, не будет представлять большого интереса для журналистов или правозащитников. Однако был и очень плохой вариант, при котором его могли просто устранить физически, например, инсценировав несчастный случай на зоне. Средств и возможностей для этого была масса.

Однако переживать из-за этого теперь было поздно, да и неуместно. Раз выбрал эту дорогу, то какой смысл теперь жалеть себя и скулить. В глубине души Сергей все же надеялся, что убивать его сразу не станут, так как, возможно, он им еще для чего-то сгодится.

Тем временем машина въехала во двор СИЗО номер 1 города Челябинска. Сергей плохо знал это место: допросы в СИЗО проводились лишь в исключительных случаях, обычно подследственных привозили в здание прокуратуры. Дежурный помощник начальника СИЗО, капитан внутренней службы, насвистывая какую-то нехитрую мелодию, взял у Сергея документы. Увидев фамилию «Анциферов», мужик перестал свистеть. Потом взглянул на Сергея:

— Неужели ты и есть тот самый Анциферов?

— Какой «тот самый»? — удивленно спросил Сергей.

— Который взяток не берет, — разъяснил капитан Анциферову.

— Вам, наверное, виднее будет, — спокойно ответил Сергей.

— А ты мне не дерзи, а то сразу в карцер отправишься. Мне неважно, кем ты был раньше. Теперь ты просто подследственный, понял?

— Да, понял, — сказал Анциферов.

Вещи Сергея высыпали на широкий металлический стол, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь запрещенного.

— Вопросы ко мне есть? — спросил капитан.

— Вопросов нет, — откликнулся Сергей.

— Тогда распишись здесь, и можно увести, — скомандовал капитан охраннику.

Охранник провел Анциферова по казавшемуся бесконечным коридору. Дойдя до конца, они спустились по лестнице. Металлическая дверь захлопнулась за ними. Теперь они шли по такому же длинному коридору, с двух сторон которого находились камеры. По внешнему виду СИЗО практически ничем не отличалось от обычной тюрьмы. Люди в ожидании суда могли сидеть здесь месяцами. Кроме того, для персонала тюрьмы принципиальной разницы между подследственными и заключенными не было.

Почти в самом конце коридора сопровождавший Сергея лейтенант открыл одну из дверей, снял с Сергея наручники и запустил его в камеру. Потом сунул ему в руки постельное белье и наволочку и молча закрыл за ним дверь.

Сергей осмотрелся. Камера была на восьмерых, что в принципе было не так уж плохо.

Судя по времени, его сокамерники ушли на ужин и должны были скоро вернуться. Сергей нашел свободную койку, оказавшуюся наверху, постелил простыню, снял ботинки и улегся.

«Похоже, новеньким ужин не полагается, — подумал Сергей и улыбнулся. — Что ж, Серега, будешь привыкать к новой жизни графа Монте-Кристо. Правда, нынче не графское время, и мушкетеры все перевелись».

Его мысли были прерваны громкими голосами. Все возвращались с ужина. Войдя в камеру, маленький прыщавый парнишка с переломанным носом и полным ртом вставных железных зубов, ухмыляясь, уставился на Сергея исподлобья:

— Ух ты, новенький у нас. Ну что, мусор, знакомиться будем или как?

Сергей спустился вниз:

— Можешь меня звать Сергеем, только я не мусор, я барбос.

Сергей только удивился, как быстро информация передается в СИЗО, или просто ребят заранее подготовили к его появлению.

Парень ухмыльнулся:

— А ты, Серега, по фене ботаешь. Барбос — это еще хуже, чем просто мусор. А я маравихер. Для друзей просто Жендос. Канай похавай, пока не опоздал.

Сергей вышел из камеры и наткнулся на какого-то крупного мужика. Лицо уголовника было очень знакомым, но никак не получалось вспомнить, кто это.

— Что, Анциферов, не узнал? — спросил мужик, едва открыв рот и показав металлические вставные клыки, как у вампира.

Сергей оцепенел, когда уголовник назвал его по фамилии. Он тщетно пытался вспомнить, кто этот упырь в тельняшке.

— Извини, мужик, не помню тебя, — сдержанно произнес Анциферов.

— А я тебе помогу, мусорок. Я из-за тебя десять лет отмотал. Припоминаешь, гнида?

Сергей на секунду задумался и вдруг вспомнил. Да, это был тот самый мудак, который подсаживал детей на наркотики.

— Ну, я по вывеске вижу, что ты меня вспомнил, Анциферов. Вложил ты меня тогда, мусорок. Ну да ладно, я тебя, считай, простил. Так что, обнимемся по старой памяти?

Мужик протянул к Сергею лапы, словно собираясь заключить его в объятья.

Сергей отступил:

— Грабли убери, баклан, обниматься я с тобой не буду, — произнес он.

— Смотри-ка, как фраерок по фене ботать научился, — сказал кто-то из уголовников, которых уже набралась полная камера. Все стояли и с интересом смотрели на происходящее, но никто не рискнул вмешаться.

— Обхезался ты, мусор, — сказал мужик и с размаху ударил Сергея в челюсть.

Анциферов упал и почувствовал вкус крови во рту. Мужик выбил ему зуб. Сергей сплюнул, а потом, несмотря на боль, поднялся, вспомнив свое самбистское прошлое. Злоба кипела в нем. Он схватил мужика и бросил через плечо. Тот упал и ударился головой об пол. Однако он оказался крепким и, полежав секунд пять, встал снова, доставая из подметки заточку.

— Ну что, фраер, очко слиплось? — сказал мужик, вертя заточкой перед лицом Сергея. В это время кто-то сзади сильно ударил Сергея по голове, и он потерял сознание.

 

Глава 29. В медчасти

Сергей очнулся. Он лежал на кровати в какой-то белой комнате. В углу стоял стеклянный шкаф с пузырьками и склянками. На стуле сидел пожилой мужчина в белом халате и приветливо улыбался ему.

— Где я? — спросил Сергей.

— В медчасти, — вежливо ответил мужчина. — Вам повезло. Вы потеряли сознание, а Сене Соленому западло лежачего бить. Еще пара минут на ногах — и он бы вас прирезал.

У Сергея страшно гудело в голове, и он не очень хорошо соображал:

— Не понял, почему он меня не прирезал?

— Вас ударили по затылку, вы потеряли сознание и благодаря этому остались живы.

Перед Сергеем начинала смутно вырисовываться картина произошедшего:

— Кажется, я знал этого Соленого и вел уголовное дело против него. Он получил максимально возможный срок за распространение наркотиков в школе.

— Очень может быть, — ответил доктор, — похоже, вас намеренно посадили в камеру именно к нему.

Анциферов молча слушал. Говорить ему было тяжело, поскольку голова просто раскалывалась.

— У вас не найдется анальгина? — спросил Сергей.

— Знаете, у нас тут не аптека, а медчасть. Мне вообще не велено давать вам лекарства…

Немного помявшись, врач открыл навесной шкаф, достал таблетку парацетамола и протянул Сергею.

— Спасибо, — сказал Сергей.

— Примите половину сейчас и половину завтра утром. Большего я вам, к сожалению, предложить не могу.

— Доктор, я тут надолго? — спросил Сергей.

— Судя по симптоматике, у вас небольшое сотрясение мозга, побудете тут пару дней. Или торопитесь обратно в камеру, Сергей Николаевич, хотите рассчитаться с Соленым? На вашем месте я бы не стал этого делать, — ответил врач.

— Вовсе нет, здесь по сравнению с камерой санаторий, — возразил Сергей.

— Да, вы правы. Извините, забыл представиться. Миронов Константин Петрович, главный врач этого СИЗО, а в прошлом хирург.

— Очень приятно. Сергей Анциферов, — произнес Сергей.

— Кто вы такой, известно уже всему СИЗО. За день до вашего приезда начальство и подследственных проинформировали, что вас сюда доставят.

— Сколько я был без сознания? — спросил Сергей.

— Почти четыре часа. Хочу вас предупредить: у вашего бывшего руководства, судя по всему, очень большое желание, чтобы вы как можно быстрее получили реальный срок и отправились в колонию или чтобы вас тут сделали инвалидом.

— Откуда у вас такие сведения? — спросил Сергей.

— Ваш начальник слишком уж рвется с вами поговорить. Я несколько раз объяснял ему, что вы вообще-то без сознания, но это его совсем не смущает. Ладно, отдыхайте и восстанавливайте силы. Они вам еще понадобятся.

После этого доктор встал и, улыбнувшись Сергею, вышел из комнаты. Только теперь Анциферов обратил внимание, что в комнате на всех окнах решетки — точно такие же, как и во всех других помещениях СИЗО.

Голова начала сильно пульсировать, и Сергей принял полтаблетки, как советовал доктор.

Через какое-то время боль слегка отпустила, и Сергей заснул. Когда он проснулся, рядом с кроватью сидел улыбающийся Пестрюк и внимательно смотрел на него.

 

Глава 30. Разговор по душам

— Ну, здравствуй, Сережа, — миролюбиво произнес Пестрюк.

— Здравствуйте, Владлен Вадимович, — отозвался Анциферов.

— Как ты тут? — спросил Пестрюк.

— Вашими молитвами.

— Зря ты так. Это ведь не из-за меня ты здесь оказался. Ты сам выбрал для себя эти правила игры. Если бы я хотел тебя посадить, я мог сделать это, еще когда ты рассказал мне о своем незаконном расследовании, но я этого, как ты помнишь, не сделал.

— Я прекрасно помню Уголовный кодекс. Даже при желании вы не могли посадить меня сразу. Для оформления обвинительного заключения и ордера на арест вам требовалось время, ровно спустя это время вы меня и арестовали. Так что не надо теперь под дурачка косить. Вы ведь не для того сюда пришли, чтобы рассказывать мне, какой вы благородный. Вы хотели у меня что-то спросить или разузнать, так приступайте без этих ваших штучек.

— Ладно, Анциферов, не хочешь по-человечески, будем официально, будем приводить тебя на допрос в наручниках к следователю, как это положено по закону. Только имей в виду, что твое дело поручено вести Бирюкову. Помнишь Бирюкова из Москвы? И задача у него — посадить тебя на максимально возможный предусмотренный законом срок.

— Ясно. А вы зачем мне все это рассказываете? Неужели хотите, рискуя собственной должностью, вытащить меня из петли?

— Не время и не место для ехидства. В петле не только ты, как ты, наверное, сам понимаешь. Я как твой непосредственный начальник и человек, отчитывающийся перед Юстиновым, тоже замазан. Я в данном случае не за твою шкуру переживаю. Конечно, я мог бы сказать Бирюкову: да бери его и сгнои к черту в тюрьме, если не даст нужных показаний, но почему-то не хочу этого делать. Просто хочу понять мотив твоего поступка.

— А мотив очень простой. Я не могу осудить невинного человека или заставить его признаться в том, чего он никогда не делал. Я не хочу, чтобы закон можно было использовать для незаконных методов расправы с неугодными, и не хочу сам участвовать в этой вакханалии избирательного применения правосудия по отношению к неугодным.

— Это все красивые слова, Анциферов. Однако я думаю, что Хлопонин предлагал тебе защиту или покровительство или намекал в той или иной степени, что ты получишь финансовую помощь, если…

— Если что? — перебил Сергей.

— Анциферов, не надо меня перебивать. Не забывай, где ты находишься. Хлопонин слишком умен, чтобы предлагать следователю взятку, но он мог очень тонко намекнуть тебе, что будет рад объективному рассмотрению своего дела.

— Нет, никаких намеков не было, — спокойно сказал Сергей.

— Ладно, я вижу, ты продолжаешь упорствовать, Анциферов. Хочешь убедить меня и следствие в том, что согласился сломать себе и своей семье жизнь просто из-за большого сочувствия к олигарху, которому до такой мелкоты, как ты, и дела нет? Для него ты обычный мусор, и не более того. Ты очень заблуждаешься, если думаешь иначе. А ты знаешь, что Хлопонин уже начал давать показания в «Матросской тишине»?

— Откуда я могу об этом знать, и в чем он уже успел признаться? — притворившись напуганным, спросил Анциферов.

— Хочешь, покажу тебе газету с его признаниями?

— Конечно.

Пестрюк с торжествующим видом достал газету «Известия» от 27 октября и сунул ее Сергею.

Анциферов чуть приподнялся на кровати и развернул газету. На первой странице была напечатана статья с крупным портретом Хлопонина, озаглавленная «Самый знаменитый заключенный России начал давать показания в следственном изоляторе “Матросская тишина”». Сергей успел только бегло просмотреть статью, когда Пестрюк буквально вырвал у него газету из рук:

— Ну что, Анциферов, убедился, что я тебя не обманываю? Имей в виду, в интересах следствия многие подробности здесь не раскрываются. Однако за последние сутки Хлопонин поделился с нами многими интересными деталями своей биографии. Так что он как сотрудничающий со следствием имеет шанс получить сниженный срок или даже отделаться условным. Что касается тебя, то я просто не знаю, как тебе помочь. У меня есть указание посадить тебя в карцер в связи с отказом сотрудничать со следствием, но я пока воздерживаюсь от этой крайней меры.

— В чем должно выражаться мое сотрудничество со следствием?

— Я вижу, у тебя начинает просыпаться здравый смысл, и это не может не радовать, — заметил Пестрюк. — Понимаю, что ты не хочешь делать плохо своему кумиру, но тем не менее можешь рассказать, что на тебя и твою семью оказывалось психологическое давление со стороны защиты Хлопонина и его соратников, в результате чего ты вынужден был отослать семью за границу. Тебе могли угрожать.

— Я же сказал, что ничего подобного не было, а выезд моей семьи на отдых в Турцию никак не связан с делом Хлопонина.

— Анциферов, ты зря пытаешься сделать из чекистов идиотов. Пока ты тут прохлаждался, мои ребята выяснили, где и когда ты купил билеты на чартер в Турцию. Мужика, продавшего тебе билеты, уже допросили. Билеты были куплены в последний момент, по горящей путевке, что говорит о том, что ты явно чего-то боялся — или давления на свою семью, или чего-то еще. Так вот, давить на твою семью может только Хлопонин. Ты ведь, надеюсь, не допускаешь и тени мысли, что кто-то из работников уголовного розыска будет как-то давить на твою семью?

— Ну что вы, как вы можете, Владлен Вадимович? — усмехнувшись, произнес Сергей.

— Плохой ты актер, Анциферов, но я тебе почти поверил, — с ехидцей сказал Пестрюк. — Знаешь, Сережа, если уж на то пошло, нашим соколам и Турция не помеха. Ты помнишь, кто такой Лев Давыдович Троцкий? Его ликвидировали аж в Мексике в сороковом году прошлого столетия. Ты зря так побледнел. Мы не при Сталине живем, и членов семей осужденных в России не трогают, так что можешь спать спокойно, борец с ветряными мельницами.

Анциферов все это время молча слушал Пестрюка.

— Похоже, ты говорить сегодня не намерен, Сережа. Ну что ж, лежи, отдыхай и восстанавливай силы, а я к тебе на днях еще зайду.

Пестрюк, мило улыбнувшись, вышел из палаты. Разговор по душам не удался.

 

Глава 31. Допрос с пристрастием

На следующий день Анциферова перевели из медчасти обратно в камеру. На этот раз Сергея отправили в другую камеру, где преимущественно сидели воры-карманники, многие из которых были рецидивистами и имели за плечами не одну отсидку. Несмотря на это, к Сергею все отнеслись вполне миролюбиво и даже иногда в шутку звали «гражданин начальник». На третий день Сергея привели на допрос к Пестрюку. Допрос проходил в кабинете начальника СИЗО, где Пестрюк расположился со всеми удобствами.

Он встретил Анциферова, поднявшись из кресла.

— Ну, здравствуй, Сережа. Граппу будешь?

Сергей ухмыльнулся:

— Как в старые добрые времена? С удовольствием.

Пестрюк достал из шкафа маленькую узкую бутылочку и, откупорив пробку, наполнил два миниатюрных стаканчика, один из которых протянул Сергею.

— Ну что, живы будем — не помрем, — сказал Пестрюк.

Анциферов молча выпил, даже не чокнувшись. И почувствовал, как блаженная нега растекается по телу.

— Ну, ты ничего не хочешь рассказать мне? — начал Пестрюк.

— Нет, не хочу, — спокойно ответил Анциферов.

— Я так и знал, что ты не можешь мне простить, что я в сердцах разбил тебе нос, поэтому я, как и обещал, передаю тебя в руки нашего замечательного следователя по особо важным делам Бирюкова.

Пестрюк нажал на кнопку, и в боковую дверь вошел высокий тощий мужчина с гладко выбритым черепом и в больших очках.

Пестрюк коротко взглянул на мужчину и, выходя из комнаты, бросил:

— Приступайте.

Слухи о Бирюкове ходили разные. Говорили, что он обучался гипнозу и чтению мыслей, вернее, имитации чтения мыслей у самого Мессинга. Никто не знал, было это правдой или вымыслом, но одно было известно довольно точно: этот человек не питал абсолютно никаких чувств к подследственным, то есть идеально подходил для пыток людей и выбивания признаний.

Наверное, мало кого удивишь тем, что многие следователи НКВД и КГБ имели садистские наклонности. Они получали удовольствие от пыток, от осознания своей власти над подсудимыми. Этот средневековый инквизиторский метод пыток, истязаний, запугивания подсудимых благополучно прижился и в постсоветском институте следствия.

Однако многие законченные садисты меркли по сравнению с Бирюковым. Полное отсутствие чувств к любым людям, а не только к заключенным делало его практически незаменимым в современной российской системе расследования правонарушений. В отличие от обычных садистов, получавших нескрываемое наслаждение от пыток и унижения людей и повышавших таким образом самооценку, Бирюков не испытывал никаких эмоций, в том числе положительных. Единственной его мотивацией было удовлетворение чисто «научного» интереса к применению метода получения нужных признаний за максимально короткий срок. Впрочем, если учесть, что многие его жертвы были обречены на долгие годы пребывания в тюрьме, то короткий срок — это понятие чисто условное.

Бирюков создал целую псевдонаучную теорию о пороге откровенности. Она заключалась в том, что чем сильнее человек восприимчив к боли, тем ниже его порог откровенности, при котором он раскалывается и выдает то, что нужно следствию, или просто соглашается оговорить себя или других. Это называлось «сотрудничество со следствием». Своей теорией он очень гордился, но посвящал в нее немногих.

Поговаривали, что Бирюков может практически с первых минут контакта точно определить, к какому типу боли человек наиболее восприимчив. Он подразделял в своей классификации боль на душевную и физическую, что в принципе было не так далеко от истины.

Сняв очки, он подошел поближе к Анциферову и приветливо улыбнулся ему:

— Так вот вы какой, Сергей Николаевич! А мне о вас много чего рассказывали. Разрешите представиться. Бирюков Александр Иванович, не последний человек в прокуратуре. Но вы зря думаете, что находитесь здесь, чтобы мы над вами издевались. Мы все и я в частности собрались тут исключительно для того, чтобы помочь вам. В вашем случае это особенно важно, поскольку вы не вор-рецидивист и не убийца, а наш бывший коллега, причем далеко не худший, элита уголовного розыска.

Сергей почувствовал, как его охватило омерзение, по телу пробежала дрожь, к горлу подкатил комок тошноты.

Бирюков улыбнулся:

— Вы зря дрожите, Сергей Николаевич. Мы не собираемся казнить вас на электрическом стуле или причинять вам какие-либо дополнительные физические или духовные страдания. Под словом «дополнительные» я подразумеваю страдания большие, чем это будет необходимо для выяснения объективной истины. Ну ладно, успокойтесь, — сказал Бирюков и будто случайно дотронулся до Сергея. Не прошло и двух секунд, как дрожь прошла так же необъяснимо, как началась.

Сергей сильно смутился, но старался не подавать виду. Бирюков это заметил:

— Вы молодец, Анциферов, хорошо умеете скрывать свои эмоции. Вам в разведку надо было идти, а не следователем работать.

— Вы тоже не лыком шиты, — Сергея передернуло.

Бирюков явно принял его слова за комплимент:

— Да что вы, это пара пустяков. Если вы начнете заниматься парапсихологией и эриксоновским гипнозом, например, то все эти вещи будут и для вас не более чем дешевыми фокусами для неискушенных. К слову, вы знаете, кем на самом деле является почитаемый вами Хлопонин?

— А вы знаете? — спросил Анциферов.

— Сергей Николаевич, позвольте вам напомнить, что вопросы здесь задаю я, а вы отвечаете, если считаете нужным. Можете и молчать.

— Что именно вы хотите, чтобы я вам рассказал о нем?

— Все, что знаете. Комсомольское прошлое можете опустить.

— Что ж, извольте. Степан Леонидович Хлопонин обвиняется в неуплате налогов на сумму сто семьдесят миллиардов рублей, а также незаконной приватизации Уфимского нефтехимического комбината в 1994 году. Вроде бы, ничего не забыл.

— Краткость — сестра таланта. Браво, Анциферов. Ваш шеф мне вас не зря расхваливал. Однако вы забыли упомянуть одну важную деталь. Хлопонин вам, возможно, говорил об этом, или Пестрюк вскользь мог проговориться. Не припоминаете?

Cергей задумался.

— Верю, не напрягайте свою голову зря. Вижу, вы не помните. Я помогу вам. Вспомните, не говорил ли вам Хлопонин, что он имел неосторожность финансировать оппозиционные политические партии, которые заседают в Госдуме, а именно экологическую партию и партию коммунистов России?

Сергей задумался.

— Что, не было такого?

— Я так понимаю, что мне можно вообще ничего не говорить: вы просто читаете мои мысли.

— Нет, ваши мысли я читать не могу, к счастью, иначе мне бы стало дурно. Тем более что для измерения биоритмов мозга у нас имеется вся необходимая аппаратура, так что напрягаться самому нет никакого смысла. Однако мы отвлеклись. Я почти уверен, что вы не знаете самого главного: зачем он финансировал не одну, а сразу две партии с весьма несхожей идеологией.

— Могу предположить, что он хотел помочь построению гражданского общества в России.

— Покупая депутатов Госдумы?

— Простите, я не интересуюсь политикой, и мне кажется, что к делу это прямого отношения не имеет.

Бирюков на пару секунд помрачнел, но тут же пришел в себя:

— Хорошо, а личное мнение у вас на этот счет имеется?

Cергей спокойно ответил:

— Нет, личного мнения у меня тоже нет.

— Тогда я вам его сейчас сформирую. Целью Хлопонина было создать в Госдуме парламентское большинство из абсолютно лояльных ему депутатов путем подкупа депутатов из двух крупнейших парламентских фракций. Далее в его планы входило изменение Конституции путем превращения президентской республики в парламентскую. Хлопонин предполагал занять должность премьер-министра при полностью лояльном ему парламенте. Теперь ты понимаешь, Сергей Николаевич, кого ты по доброте душевной отказался осудить по закону?

— Быстро, однако, вы перешли со мной на «ты», господин Бирюков. А чем вы можете подкрепить ваши обвинения?

Бирюков слегка опешил, но снова мгновенно вернулся в свое нормальное состояние:

— Сергей Николаевич, если я вам покажу банковские переводы от подставных фирм, подконтрольных Хлопонину, на счета депутатов экологической и коммунистической партий России, вы мне поверите?

Анциферов задумался. В этот момент с ним произошло что-то странное. Его внезапно замутило, комната поплыла перед глазами, голову будто сжало в тисках. Как сквозь туман он услышал голос Бирюкова:

— Хлопонин виновен, его надо осудить. Он виновен в тягчайшем преступлении, он враг России. Мы должны осудить его.

Сергей встряхнулся, пытаясь прийти в себя. «Что за хрень тут творится, — подумал он. — Что это, последствия удара?». В этот момент боль и дурнота прошли так же неожиданно, как начались.

Бирюков сделал вид, что ничего не произошло, только очень вежливо спросил:

— Вы ничего не хотите подписать, Сергей Николаевич?

— Нет, — спокойно ответил Анциферов.

— Тогда продолжим. Вы знаете, сколько раз за последние два года перед арестом Хлопонин летал в США?

— Нет. Знаю только, что он один раз встречался с каким-то конгрессменом за пару недель до своего ареста.

— Да, хреново вас информировали, господин Анциферов. Вот распечатка всех вылетов Хлопонина в США на основании данных Федеральной миграционной службы за последние два года, начиная с октября 2001 года и до ареста. Хлопонин летал в США в общей сложности четырнадцать раз, то есть чаще, чем раз в два месяца. Учитывая, что никаких родственников у Хлопонина в США нет, подумайте хорошенько, о чем это может свидетельствовать.

Я вам намекну. У Хлопонина были регулярные встречи с его заокеанскими кураторами, в ходе которых они детально инструктировали его, что нужно сделать для развала России. Хлопонин должен был поэтапно и незаметно внедрять программу по американизации депутатов Госдумы. Он добивался изменения Конституции и смены власти в России, для того чтобы потом сделать нашу Отчизну этакой управляемой банановой республикой. Теперь вы понимаете, Анциферов, кто такой на самом деле Хлопонин и на что он замахивался?

Сергей подался вперед:

— Извините, правильно ли я понял, что есть гораздо более существенные основания для ареста и заключения Хлопонина под стражу, чем неуплата налогов и незаконная приватизация? Тогда зачем был весь этот фарс?

Бирюков встал со стула и подошел вплотную к Анциферову, уперев руки в бока:

— А кто тебе сказал, придурок, что это был фарс? Тебе, сука, поручили ответственное дело — арестовать врага России и добиться признательных показаний. А ты это все провалил и еще устроил спектакль перед московскими коллегами из ФСБ. Не твоего ума дело было проверять, сколько налогов не доплатил Хлопонин. Ты это понял?

— Да, понял, — тихо ответил Сергей.

— Да ни черта ты не понял, либерастский выродок. Я удивляюсь только, как ты так долго смог проработать в органах, и никто не увидел твое истинное нутро. Запомни, гнида, за что посадить — всегда найдется. Это еще Иосиф Виссарионович Сталин сказал, на которого вы столько грязи вылили. А между прочим именно благодаря ему мы и выиграли Отечественную войну. Запомни, Анциферов, в России никогда не будет демократии, она ей просто не нужна. России нужна сильная рука и вертикаль власти, иначе со всем дерьмом нам никогда не справиться. Было при вас, демократах, десять лет анархии, полстраны америкосам за копейку продали, все, что можно, на халяву хлопонины и дураковские приватизировали, а народ оставили ни с чем. Пока такие уроды, как ты, не поймут, что им дальше параши смотреть не велено, порядка не будет. Здесь не Лондон, чтобы каждый высказывал свое мнение да еще имел смелость оспаривать мнение начальства. Как это ты работал в контрольно-счетной комиссии и не слышал, что такое субординация?

— Как не слышал? Слышал. Из-за этого и ушел.

— Вот как! Так ты, значит, недобиток! Не дали они тебе там, на Дальнем Востоке, волчьего билета, чтобы таких, как ты, и близко к органам внутренних дел не подпускали. Повезло тебе, что у тебя шеф такой лояльный был, как Пестрюк. Я бы тебя давно пинком под зад из прокуратуры выгнал. Ты гораздо хуже, чем простой взяточник. Те только свои мелкие корыстные интересы преследуют, а ты своими гнусными расследованиями и саботажем приказов начальства ставишь под угрозу весь уголовный розыск и систему правосудия.

— То есть система правосудия — это просто репрессивная машина, по-вашему?

— Для таких, как Хлопонин и ты, да. Исправить можно малолетнего преступника, да и то не всегда. Раскаяние — вещь неосязаемая, проверить и измерить ее очень сложно. Сколько денег государство тратит на перевоспитание преступников, а раскаиваются и повторно не совершают преступления единицы. Ты, поди, не хуже меня знаешь, сколько народу сидит по много раз. «Украл, выпил — в тюрьму: романтика». А ведь для многих так и есть. Я лично жалею, что мораторий на смертную казнь ввели. Гораздо меньше нечисти по земле ходило бы. Да, заболтался я с тобой, Анциферов. Будешь подписывать бумагу, что Хлопонин тебя подкупил и угрожал тебе и твоей семье?

— Нет, — тихо, но очень твердо ответил Сергей.

Бирюков почти вплотную наклонился к нему и произнес, глядя прямо ему в глаза, словно собираясь раздавить:

— Будешь, я сказал.

Сергей снова почувствовал, как у него начала болеть голова, словно кто-то маленьким ножичком ковыряет у него внутри. Затылок пульсировал, и тут Бирюков снова сказал:

— Ты должен подписать это.

— Нет, я не буду этого делать! — из последних сил заорал Сергей. Боль в голове не утихала, а наоборот, только усиливалась, и буквально через пару секунд все вокруг потемнело.

Очнувшись на полу, Сергей услышал голоса Пестрюка и Бирюкова:

— Что, Иваныч, не удалось тебе согнуть Анциферова? Скорее метеорит упадет на Челябинск, чем он сдастся. Принципиальный до идиотизма.

— Да черт с ним, Вадимыч. Посидит три дня в ШИЗО и все подпишет, как миленький. Сам попросит, чтобы бумагу принесли.

— Ну, это мы еще увидим, — сказал напоследок Пестрюк. Потом голоса стихли.

 

Глава 32. В ШИЗО

Через некоторое время пришел караульный, снова надел на Сергея наручники и повел его в карцер.

— В ШИЗО, я так понимаю? На каких основаниях? — спросил Сергей

Караульный ухмыльнулся и взглянул на него:

— Я чо те, доктор? Откуда я знаю, на каких основаниях? Бирюков приказал, значит, есть за что.

Они прошли до конца коридора. Караульный открыл одну из дверей и втолкнул Анциферова в камеру. Сергей вошел и остановился как вкопанный. Такого он еще не видел. Это была комнатушка размером чуть больше туалета в его квартире. В углу унитаз, рядом койка, прикрученная к стене. У окна — прикрученный к полу табурет. Окно размером с форточку было закрыто решетками с двух сторон — снаружи и изнутри.

Сняв с Сергея наручники, караульный наставительно сказал:

— Вот посидишь, подумаешь над своим поведением, и, может, чего-то шевельнется в твоей гнилой башке, Анциферов.

Оставшись один, Сергей попытался разложить откидную кровать, но быстро сообразил, что она регулируется снаружи. Он сел на табурет — единственный предмет мебели, которым можно было пользоваться, не дожидаясь милости извне. Все лучше, чем стоять.

«Да, дело твое труба, Серега, — подумал он. — Сгноят они меня здесь, если я не подпишу бумагу, что Хлопонин на меня давил. Видать, Хлопонин тоже ни в чем не сознался, раз они так нервничают. Надо отсюда выбираться, пока не поздно. Или уже поздно… Кто знает».

Сергей с грустью посмотрел на зарешеченное окошко под потолком. «Надо выбираться отсюда…» Эта мысль теперь постоянно вертелась у него в голове.

Но как это сделать? Сергей много читал и слышал о побегах из тюрем. Однажды он даже выезжал в Копейск, на место побега заключенных из колонии.

История эта наделала много шума, и о ней рассказывали даже по центральным каналам. Пятеро особо опасных преступников-рецидивистов взяли в заложники двух охранников, завладели их оружием и смогли сбежать из колонии, несмотря на усиленную охрану и два ряда колючей проволоки. Правда, всех бежавших удалось поймать и вернуть обратно в течение следующей недели. Естественно, им припаяли дополнительные сроки за побег, а организатора запытали до смерти, отбив у него внутренности на допросах.

Однако такая перспектива совсем не улыбалась Анциферову. Если уж помереть, то на свободе и от пули, чем от пыток в родных органах правопорядка.

«Дурак ты, Серега. И зачем ты это все затеял? Наверное, отчасти прав был бритоголовый садист Бирюков. Народ, пережив крепостное право и советскую власть, перестал быть свободным, разучился понимать и выражать свою волю. Холопский дух, поклонение сильному, вера в доброго царя или справедливого начальника, стукачество, а главное, беспредельный страх высунуться. Здесь действительно не Англия. Многим не нужны болтовня и обличение власть имущих. Была бы сытая жизнь и чтоб не трогали — и хватит, а кого там начальство велело посадить, это не нашего пропитого ума дело». Анциферова вдруг испугала эта мысль. Ведь действительно, именно так дело и обстоит.

«Конечно, я не смогу один побороть систему, но ведь кто-то должен противостоять этому беспределу. Иначе “избирательное правосудие”, осуждающее тех, кто не может откупиться или должен сидеть — даже если за что-то другое и даже если невиновен, а просто потому, что кто-то так решил — окончательно дискредитирует всю судебную систему. Да, она отравлена коррупцией и полной беззащитностью заказанного человека. Словно запрограммированный терминатор. Каждому просто остается ждать, когда придут за ним. Интересно, как это я работал столько лет и об этом не думал, ведь все произошло не за день и даже не за год. Наверное, я был так занят своими мелкими делишками, что не увидел за ними, насколько сильно все поражено враньем и имитацией правосудия. Получается, что, по сути, рядовым гражданам не так важно, за что посадят олигарха и виновен ли он вообще. Все гораздо проще. Действует давний подсознательный принцип. Он богатый — значит, вор. Ведь не мог же честный человек так разбогатеть за каких-то десять лет? Я ведь не смог, а он что, умнее, чем я? Вот пусть за это и сидит. Так ему и надо. Конечно, не каждый согласится признать, что кто-то оказался талантливее и расторопнее на ниве перераспределения капитала. Обычно это остается где-то глубоко в башке, а наружу лезет только одно: “Поделом ему, суке”. Вначале раскулачивали тех, кто умел организовать большое успешное хозяйство, сейчас раскулачивают тех, кто подсуетился в лихие девяностые, причем особо достается тем, кто не только наворовал, но еще и смеет вякать».

Размышления Анциферова прервал голос конвойного:

— Анциферов, на прогулку.

Он встал с табурета и пошатнулся — так сильно затекли его ноги за несколько часов. На Сергея надели наручники, вывели в коридор и повели в маленький тюремный дворик. Перед выходом во двор с него сняли наручники. Сергей обернулся к конвойному и сразу получил удар по спине дубинкой.

— Не оглядываться. Руки за спину, вперед пошел.

Полчаса прогулки пролетели быстро. Этот глоток свежего воздуха был несравнимо лучше сидения в вонючей камере, даже несмотря на побои.

Вернувшись в камеру, Сергей попытался привести мысли в порядок, но получалось плохо.

Спустя два дня Сергей постепенно свыкся с карцером. Здесь, по крайней мере, он был один, и никто из зеков его не тревожил. От недостатка общения он не страдал. Сергей сидел на полу и мысленно рисовал план устройства тюрьмы. Он дорого дал бы за клочок бумаги, хотя бы туалетной. Вообще-то ШИЗО допускалось иметь туалетную бумагу, но Бирюков и Пестрюк запретили и это — видимо, в надежде, что Анциферов сломается и быстрее подпишет чистосердечное признание о том, как Хлопонин ему угрожал и как Сергей согласился встать на его защиту за круглую сумму в валюте.

Сергей так погрузился в составление плана, что вздрогнул, когда его окликнул часовой:

— Анциферов, встать. Руки назад. Вперед пошел.

Сергея привели в знакомый кабинет, посадили на стул и сняли с него наручники. За столом на этот раз сидел не садист Бирюков, не Пестрюк, а Мухин.

 

Глава 33. Неожиданный поворот

— Ну, здорóво, самоубийца, — вполне дружелюбно сказал Мухин.

— Здравствуй, коли не шутишь, — спокойно ответил Анциферов.

— Я-то не шучу, а ты, как вижу, уже дошутился, раз здесь сидишь, — тихо произнес Мухин.

После этого он выглянул в коридор, а затем запер кабинет на ключ. Усевшись рядом с Сергеем, он спросил:

— Ты выбираться-то отсюда собираешься?

Cергей взглянул на него с удивлением:

— В каком смысле?

— В самом прямом — ноги в руки и драпать. Ты в курсе, что твоя судьба уже решена? Как только ты выйдешь из карцера, через семь дней тебя повезут в Москву якобы для продолжения следственных действий, и по дороге с тобой произойдет несчастный случай. Вопросы есть?

— Ты зачем мне все это говоришь сейчас?

— Почему я тебе сейчас помогаю? Все не так просто в этой жизни, как кажется. Во-первых, мы с тобой все-таки бывшие институтские товарищи. Во-вторых, я очень не люблю Пестрюка. Гнида он редкая. Ему велели от тебя избавиться. Чтобы выслужиться, он, если надо, и мать родную продаст и под статью подведет. Пусть помучается гад, если тебе удастся отсюда драпануть. В-третьих, я в последнее время понял, что ты за человек. Раньше думал, что ты хочешь выпендриться перед начальством, и все эти рассказы, что ты не берешь взяток, просто байки для пацанов и старых бабушек. Теперь убедился, что ты малость странный, но идейный, иначе ты бы здесь не сидел, а давно пошел бы на мировую с прокуратурой. Не скажу, что я твои методы и убеждения сильно поддерживаю и разделяю, но уважение у меня к тебе появилось. Ладно, хватит лирики. Теперь слушай меня внимательно, — Мухин перешел почти на шепот. — Послезавтра у Пестрюка юбилей, и на это время во всем СИЗО из персонала останется не более пяти человек, то есть с одиннадцати вечера до шести утра твой карцер и весь этаж никто охранять не будет. Две камеры рядом сейчас свободны. И мы постараемся, чтобы так и оставалось. Мало того, после грандиозной пьянки в стиле Пестрюка с оргиями и бабами в шесть утра сюда тоже вряд ли кто-то явится. Так что у тебя будет в распоряжении как минимум семь-восемь часов. Сейчас гостайну тебе открою. Мало кто знает, что из этого карцера уже пытались сбежать. Под кроватью есть не очень хорошо заделанный ход, ведущий к трубам теплоцентрали. Тоннель с трубами, как ты понимаешь, ведет к Миассу. Там от силы метров шестьсот ползком, а дальше разберешься сам. Правда, в прошлый раз сбежавшего догнали и пристрелили, так что шансы твои невелики. Да, забыл тебе сказать, чем вызвана эта спешка с твоим переводом в Москву. Хлопонин рассказал о тебе в Москве, и на следующей неделе сюда должны прилететь депутаты Госдумы и журналисты, а чтоб чего не вышло, тебя приказано ликвидировать. Понял теперь?

Cергей молча кивнул.

— Так, а теперь устроим маленький спектакль с мордобоем. Я тебе пару раз двину. Размажешь кровь по лицу и будешь громко орать. Понял?

— Да. Спасибо тебе за помощь, Юра.

— Позже сочтемся. Так, все, поехали. Глаза закрой.

В следующий момент Сергей получил несильный удар по лицу и почувствовал, как из носа потекла кровь. После этого последовал удар в челюсть. Он был сильнее предыдущего, но Мухин бил профессионально, так что все зубы остались на месте.

— Можешь открывать глаза, — деловито велел Мухин и, открыв дверь, схватил дубинку и что есть мочи начал стучать ею по столу, крича благим матом:

— Ну что, Анциферов, будешь говорить, или я тебе сейчас эту дубинку в жопу вставлю! Ну, давай, говори, сионистская сволочь!

Мухин застегнул на Сергее наручники и вдруг с силой ударил ему по рукам. Анциферов заорал от боли.

— Не ори, ублюдок, или кляп засуну!

Мухин действительно заклеил ему рот пластырем и только после этого нажал на кнопку вызова:

— Ерофеев, уведи эту мразь, — приказал он сержанту. — Да, Ерофеев, в камере сними с него наручники и пластырь с хари, пусть воздухом подышит, а то будет всем свистеть, что над ним тут издевались.

Все вышло более чем естественно. По мнению Сергея Мухин немного перестарался. Однако Ерофеев, кажется, не пытался вникнуть в суть происходящего и молча отвел Анциферова обратно в камеру. Сняв с него наручники и пластырь, он запер камеру снаружи.

Сергей остался один. Странное дело. Мухин никогда не был его близким другом и даже не относился к числу тех, с кем его связывали теплые воспоминания. Впрочем, ничего плохого ему он тоже, вроде бы, не делал.

«Возможно, они толкают меня на побег, чтобы быстрее от меня избавиться. Хотя я и так в их полной власти. Убить меня могут и здесь без лишних проблем и списать все на сердечную недостаточность или просто на несчастный случай. Чересчур уж хитрая комбинация для подставы. С другой стороны, “убит при попытке к бегству” звучит гораздо убедительнее, чем “умер от несчастного случая в тюрьме”».

Анциферов задумчиво улыбнулся, вытирая разбитую губу.

«Ладно, хотите дать мне возможность умереть легкой смертью от пули, будь по-вашему. Гнить двадцать лет на зоне я не хочу. Судя по всему, рассчитывать на оправдательный приговор мне вряд ли придется при существующем положении дел. Я, как и Хлопонин, попал под каток, вступившись за него. Раз бросил вызов системе, будь готов ответить за это. Я готов. Будем играть в русскую рулетку. А не выйдет, значит, так тому и быть».

Однако нелегкую задачу поставил Мухин. Расковырять пол, конечно, звучит красиво. Он не учел того, что такие сюжеты хороши в фильмах про Джеймса Бонда, а здесь суровая российская действительность. С другой стороны, сбегают же люди и не так уж редко, как кажется на первый взгляд. Ладно, проверим, чай, не боги горшки обжигают.

Через некоторое время караульный постучал в форточку и буркнул: «Обед».

Сергей принял поднос, на котором стояла миска со щами и тарелка с селедкой и картошкой. «Да, сегодня обед практически праздничный», — подумал он, вспомнив, какой баландой с луковой шелухой их кормили вчера. Естественно, никаких вилок на подносе не было, поскольку вилки и ножи заключенным и подследственным не полагаются. Зато в супе лежала большая алюминиевая ложка.

Сергей съел все до крошки и вытер тарелку полусухой горбушкой хлеба. Потом взглянул наверх и увидел, что караульного пока нет у глазка двери. Он осторожно положил ложку под трубу, идущую от унитазного бачка, чтобы ее не было видно от двери.

Через некоторое время караульный вернулся, забрал у Сергея пустой поднос с тарелками и в недоумении спросил:

— Анциферов, куда ложку дел? Неужто в задницу себе засунул?

— Да нет, что вы, этим я не занимаюсь. Она у меня нечаянно в толчок упала.

— В толчок, говоришь? Ну, тогда лезь, доставай.

Сергей присел на корточки и засунул правую руку по локоть в унитаз.

— Там нет ничего. Может, она уже дальше провалилась.

— Ага, так я тебе и поверил. Смотри мне, если еще раз ложка пропадет, будешь из миски лакать, как сука.

Сергей улыбнулся:

— Больше не пропадет.

— Ты тут не лыбься мне, Анциферов, а то еще трое суток ШИЗО получишь, ясно?

— Чего уж тут непонятного? Больше не буду, извините.

— То-то же, — наставительно произнес Еремеев и закрыл окошко камеры.

Сергей подождал некоторое время, а потом тихо подошел к кровати и присел на корточки. Снаружи было тихо. Это означало, что Еремеев отошел от глазка, и никто не наблюдает за ним. Анциферов обратил внимание, что пол в камере не везде гладкий. Например, под койкой и рядом с ней была большая цементная заплатка. Заплатка, судя по всему, была сделана относительно недавно.

Сергей осторожно достал трофейную ложку из-под трубы унитаза и поскреб ею по заплатке.

«Нет, Мухин просто издевался надо мной. Такой ложкой легче вычерпать море, чем проделать даже маленькую дырку. Это только в дешевых американских приключенческих фильмах легко совершить побег из тюрьмы. Ладно, не хандри, Серега, с Божьей помощью прорвемся».

Анциферов почему-то вспомнил свою практику в прокуратуре Владивостока. У него был начальник, который любил повторять одну глупую фразу: «Думай, думай, голова, жопа трещину дала». Фраза была действительно глупой, но навела Сергея на мысль. А что если попытаться сделать или найти маленькую трещину в полу? Обойдя камеру несколько раз, Сергей не нашел ни одной значительной трещины, куда можно было засунуть ложку. Маленькие трещины имелись только на цементной заплатке рядом с койкой, но они были настолько тонкими, что засунуть туда что-нибудь, кроме ногтя, не представлялось возможным.

«Вот если бы раздобыть гвоздь или шуруп, можно было бы эту трещину расширить до нужных размеров. Но где в пустой камере, в которой, кроме кровати, стульчака и умывальника, ничего нет, взять гвоздь?» — рассуждал Анциферов.

И тут его осенило. Действительно, как все просто. Казенная кроватка прикручена шурупами к стене. Но как открутить хотя бы один шуруп, не имея никаких инструментов?

Голь на выдумки хитра. Сергей снова взял припрятанную ложку и осторожно попытался вывинтить шурупы, скрепляющие спинку кровати. Однако все было привинчено на совесть, и открутить или даже чуть повернуть шуруп не хватало сил.

Вдруг Сергей увидел с внутренней стороны кровати между ножкой и спинкой два крупных подшипника, прикрученных к кровати ржавыми болтами. Видимо, болты были слишком старыми, потому что нескольких усилий хватило, чтобы сорвать резьбу на одном из них. Болт зашатался и выпал ему на ладонь, освободив подшипник.

После этого Сергей замер на пару секунд и прислушался. Снаружи было тихо. Наверное, Еремеев отлучился по делам или на ужин. Сергей тихонько постучал подшипником по ножке кровати, но никто не пришел. Убедившись, что поблизости никого нет, Анциферов осмелел и со всей силы бросил подшипник на пол, отколов приличный кусок цемента. Снаружи, однако, не донеслось ни звука. Сергей аккуратно задвинул отколотый кусок под табурет и продолжил забаву. За сорок минут ему удалось расковырять приличных размеров дырку в полу. Как оказалось, под первой цементной заплаткой находилась точно такая же вторая, и все было чуть-чуть присыпано гравием.

Разрыв гравий, Сергей увидел, что вторая заплатка держится просто на честном слове. Куски цемента можно было вытаскивать руками. Убрав несколько кусков того, что было когда-то полом, Сергей почувствовал жуткий запах дерьма и гнили из канализации. По сравнению с ним запах из простого туалета мог показаться райским ароматом, настолько интенсивнее и мерзостнее была эта вонь.

Сергей сразу попытался закрыть дырку и разровнять ямку, чтобы не возбуждать подозрений, однако это оказалось непросто. Разбитые глыбы никак не хотели укладываться обратно в том порядке, в каком были положены на честном слове до того, как Сергей устроил погром в камере. Кое-как ему удалось разровнять пол, так что проделанный лаз не бросался в глаза, если не входить в камеру и сильно не приглядываться.

Через некоторое время из коридора послышались пьяные голоса, крики и мат. Еремеев подошел к глазку. Дверь открылась. На пороге стоял еле державшийся на ногах караульный.

— Что, Анциферов, ты тут головой об стенку бился или на кровати мастурбировал? Что за шум тут был?

К нему на помощь подоспел тоже пьяный Мухин.

— Еремеев, оставь этого либераста в покое. Он хотел башкой стену проломить, думал на волю слинять, но у него, судя по всему, кишка тонка, и ничего не вышло. Анциферов, таким, как ты, и на воле никто не даст — ни женщины, ни власть. Теперь тебе только одна дорога — гнить в тюрьме за то, что Родину предал. Понял?

— Понял, — тихо, но внятно ответил Сергей.

— Ну вот то-то же, сука, и сиди тут тихо, а если будешь плохо себя вести, мы тебя прямо тут пристрелим, и даже в колонию тебя везти не придется. Догоняешь, братишка? Ты уже почти десять дней в СИЗО. Привыкай, ты больше не подстилка в прокуратуре у Пестрюка. Смотри, тебя тут могут и отпетушить. Хочешь, я сейчас ребят из камеры к тебе в гости знакомиться приведу? Что, очко слиплось от страха? Вот и сиди тихо, правдоруб хренов.

Выйдя из карцера, Мухин со всей дури шваркнул дверью, так что краска на потолке посыпалась.

Сергей вздохнул с облегчением, надеясь, что на сегодня его пронесло.

 

Глава 34. Тревожная новость

Сергей проснулся от сильного стука.

— Анциферов, чего дрыхнешь до сих пор? Подымайся давай и постель заправляй. Сейчас к тебе начальство придет.

Через пять минут дверь камеры открылась, охранник грубо заломил руки Сергея и застегнул на них наручники:

— Пошевеливайся, начальство ждать не любит.

Начальник СИЗО майор Селиванов и Мухин стояли у стола дежурного.

Увидев Сергея, Селиванов заложил руки за спину и брезгливо покосился сначала на Анциферова, потом на Мухина.

— Мухин, скажи мне, почему у тебя заключенный в таком виде. Грязный весь, как будто им пол помыли во всем СИЗО.

— Да я не знаю, Семен Аркадьевич. Я, если помните, по распоряжению Владлена Вадимовича временно переведен сюда из прокуратуры, чтобы помочь, так сказать, нашему бывшему оступившемуся коллеге.

— Ну и что, Мухин, смогли вы ему помочь? Не смогли, сам вижу. Это потому, что три недели тюрьмы и даже десять дней карцера никого не исправляют. На это время нужно. Коллега ваш бывший поработает на лесоповале лет пять и поймет, что в жизни к чему. Каково оно — пóтом и кровью себе на пропитание зарабатывать. И, возможно, раскается и перестанет всяким тварям сочувствовать.

Закончив монолог, Селиванов повернулся к Анциферову:

— Ну что, Сергей Николаевич, есть ли у вас к руководству СИЗО и ко мне лично какие-нибудь жалобы на условия содержания?

Cергей посмотрел на Селиванова и спокойно ответил:

— Нет жалоб на условия содержания. Все в порядке.

Селиванов ухмыльнулся:

— Ну, вот и славненько. Так и запишем. Подследственный жалоб на содержание не имеет. Анциферов, готовьтесь к переводу в Москву. Послезавтра вас будут этапировать в столицу. Краснопресненский районный суд рассмотрит ваше дело совместно с делом вашего кумира Хлопонина. Сейчас вас осмотрит наш врач, и завтра утром вас переведут из ШИЗО в обычную камеру. Желаю вам искреннего раскаяния. Всего вам доброго.

Последние слова уже были сказаны, когда дежурный закрывал за Анциферовым дверь его камеры. Через какое-то время, показавшееся ему вечностью, караульный снова открыл дверь и отвел Сергея к врачу.

Миронов сидел за столом и что-то писал. Вначале он не обратил на Сергея никакого внимания. Лишь закончив писать и удовлетворенно хмыкнув, он поднял глаза, и его лицо расплылось в искренней улыбке:

— Здравствуйте. Ну, давайте посмотрим, как там ваш затылок.

— Знаете, я пока в карцере сидел, ни разу о нем не вспомнил, — сказал Сергей, усаживаясь на стул, — Зато кровь из носа по ночам течет. Что с этим можно сделать?

— Да, мне говорили, что вас перевели в ШИЗО. К сожалению, это не в моей власти — как-либо повлиять на решение вашего руководства. Единственное, что я могу для вас сделать, — сказал Миронов, понизив голос практически до шепота, — так это дать заключение, что вам сейчас категорически противопоказан переезд в Москву по состоянию здоровья. И выдать ваты для вашего носа.

Анциферов напрягся:

— Вы знаете, я очень тронут вашей заботой, но думаю, что в Москве или здесь сидеть — разницы никакой, так что я не против смены обстановки и справедливого Краснопресненского суда.

— Ну, как знаете, быть может, вы и правы, — дружелюбно согласился Миронов.

— Тогда давайте приступим к осмотру, — предложил Анциферов.

Оказалось, что все не так уж плохо. За десять дней в тюрьме Сергей практически не потерял в весе. Давление и пульс были в пределах нормы. На прощание Миронов выдал ему несколько ватных шариков, чтобы останавливать кровотечение из носа, а потом долго тряс руку Сергея и пожелал ему быть особо бдительным в Москве. После этого конвойный отвел Анциферова обратно в карцер.

По дороге в камеру Сергей пытался понять, что же доктор имел в виду, когда советовал быть бдительным. Погруженный в свои мысли, Сергей даже не сразу осознал, что дверь карцера закрылась, и он снова находится в камере.

 

Глава 35. Юбилей Пестрюка

«Интересно, может, слова Миронова не стоит понимать буквально, и бдительным надо быть уже сейчас. Вдруг Мухин решил устроить мне подставу, чтобы работникам угрозыска меньше мучиться. Да ладно, Серега, двум смертям не бывать. Застрелят при побеге, значит, помрешь, как герой ковбойских боевиков, от пуль родного челябинского правосудия».

За окном темнело, и Анциферов почувствовал всеми фибрами души, что скоро его ждет свобода. Через час принесли ужин. Сергей с аппетитом ел сладковатую вареную картошку, наслаждаясь каждым куском. Выпив едва теплый чай, Сергей оставил посуду у форточки двери и стал ждать, когда опустят кровать, чтобы готовиться ко сну. В 20:30, как обычно, погасили свет, и Сергей понял, что скоро надо будет действовать. Насвистывая знакомую мелодию песни Цоя, он услышал пьяные крики, и через некоторое время раздались голоса Мухина, Пестрюка и еще целой оравы людей на улице. Ему показалось, что персонал СИЗО в полном составе уезжает праздновать юбилей Пестрюка, оставив только его, как провинившегося школьника, сидеть здесь. Чтобы немного успокоиться перед тем, что ему предстояло, Сергей начал отсчитывать секунды. Где-то на трехсотой он услышал голоса конвойных:

— Черт, они там с телками в бане париться будут, а мы тут, Самохин, с тобой и урками на всю ночь. Вот оно, еврейское счастье!

— Почему еврейское? — недоуменно переспросил Самохин.

— А хер его знает, говорят так, братишка.

Пройдя по коридору мимо камеры Сергея, конвойные стали подниматься по лестнице, и постепенно все опять стихло.

Сергей встал в полный рост и тихонько постучал по стене. Никто не ответил. Только тогда Сергей вспомнил, что соседние одиночки пусты.

Действуя ручкой ложки как рычагом, он медленно начал поднимать присыпанные гравием куски цемента. Запахло канализацией. Анциферов засунул в нос ватные шарики.

На этот раз работа шла значительно быстрее. Через некоторое время он понял, что дыра достаточно большая, чтобы он мог в нее протиснуться. Аккуратно, чтобы не создавать лишнего шума, Сергей пролез в дыру. В этот момент куски цемента посыпались прямо ему на голову и на трубы под ним.

Холодный пот прошиб Анциферова, он почувствовал, что сердце сейчас просто выскочит у него из груди. Он замер и с трудом успокоил дыхание. Вокруг была абсолютная зловещая тишина, как будто весь мир притаился и, словно в кино на большом экране, внимательно наблюдал за побегом Сергея.

Мухин его не обманул: прямо под его камерой проходила теплотрасса. Места было мало, и Сергею пришлось действительно ползти по трубам. Кроме вони, которая проникала даже сквозь вату, трубы были довольно холодными, и Сергей ощутил, как его тело понемногу начинает коченеть.

Внезапно тоннель, по которому полз Сергей, закончился, и он обнаружил, что свод канализации впереди идет резко вверх. Тьма ела глаза почище вони.

Кинув камешек, Сергей прислушался — звук получился такой, будто стена отвесно уходит вниз метра на два — на три. Пошарив вокруг себя, он нащупал гнутую железяку и швырнул ее вниз, чтобы подтвердить свои выводы. До пола было метра два с половиной, если не больше. Прыгать опасно. Как же быть?

Внезапно Сергей увидел, как внизу в луже вспыхивает отблеск костра. Справа что-то блестело. Присмотревшись, он понял, что в полуметре от него по стене ползет пожарная лестница. Едва дотянувшись до ступеньки, Сергей осторожно спустился вниз. Уже около земли он услышал голоса. Пройдя метров пятьдесят, он увидел костер и сидевших вокруг него бродяг. Они что-то оживленно обсуждали.

Анциферов подошел ближе.

— Здорово, мужики, — сказал он вполголоса.

Бомжи резко обернулись на него. Длинный оскалился и злобно буркнул:

— Че надо?

— Мне б погреться для начала, и водочки выпить было бы неплохо.

— Да пошел ты! — бросил бродяга и презрительно сплюнул.

Сергей мгновенно, как кошка, прыгнул на него, заломил руку и повалил на землю.

— Ты кому это сказал? Ты за метлой-то следи, а то и схлопотать недолго.

Остальные перепугались не на шутку. Сергей отпустил бомжа и уже спокойным тоном добавил:

— Ладно, мужики, мир. Не люблю, когда встречают не по понятиям. Ну что, угостите водочкой-то?

Потирая вывернутую руку, бродяга выудил из лохмотьев какую-то грязную банку, суетливо налил ему водки в и протянул кусок черного хлеба.

Сергей недоуменно взглянул на него.

— А остальным?

Трясущимися руками мужик разлил остатки.

Анциферов салютнул банкой:

— Вижу, мужики вы правильные, живете по понятиям. Будем здоровы!

Анциферов выпил, не поморщившись, и сразу почувствовал, как потеплели руки. Он оставил банку в сторону и взял в руки бутылку.

— Мужики, капуста нужна позарез. Есть че?

Все трое уставились на Сергея.

— А, не доходит? Объясняю для тупых. Деньги мне нужны. Гоните, что есть.

Бомж, сидевший дальше всех, внимательно посмотрел на него и прошепелявил:

— Сколько надо?

— Сказал же, сколько есть, все давайте, — рявкнул Сергей, поднявшись на ноги.

Точным ударом о камень он разбил бутылку, превратив ее в оружие.

— Чо замерли? Карманы выворачиваем, скидываемся, да побыстрее.

— С какой это стати? — поинтересовался тот, который все это время сидел молча, — Ты, дядя, не охренел часом?

— Вот именно! Вали давай, пока сам цел, — добавил длинный и ловко вскочил на ноги. В свете костра тускло блеснул нож-бабочка.

Рядом с ним, тяжело опираясь на костыль, поднялся молчун. Оказалось, что у него нет одной ноги.

Длинный пошел на Сергея, поигрывая бабочкой. С другой стороны надвигался одноногий:

— Ща мы тебя тут и порешим, пидорас.

Сделав обманное движение, Сергей выхватил костыль у одноногого, уронив того в костер, и выбил бабочку из рук длинного. Нож звякнул, отлетев куда-то в темноту.

Под крики одноногого длинный отступил к стене:

— Ну ты че, чувак, че начал-то. Не кипишуй, наскребем ща тебе баблишка. У меня вот пятихатка со вчера завалялась.

— Ты чо, не давай ему ничего, обалдел, что ли! — вскинулся шепелявый. Но длинный осадил его матерной тирадой, и тот притих.

— Не базарь, бабки гони, — Сергей быстро подошел к шепелявому, стараясь не поворачиваться спиной к остальным. — Или тебя не касается? Карманы выверни! Чо там у тебя?

Сергей красноречиво поводил розочкой перед лицом шепелявого, и тот моментально вытащил из кармана несколько мятых бумажек и стал совать ему в руку:

— Забирай, забирай и вали.

Длинный пытался потушить одежду на одноногом. Тот непрерывно вопил от боли.

Сергей отступил к выходу из тоннеля:

— Всем троим лечь на землю! Считаю до трех. Кто не ляжет — стекло будет жрать!

Все трое послушно легли мордами вниз.

Сергей не стал дожидаться продолжения спектакля и предпочел быстро ретироваться. Пока они пили, он сообразил, где находится и как дойти до шоссе.

Он вышел из-под моста и быстро пошел по тропинке через пустырь. Из-за строительных бытовок вдруг показалась стая собак. На лбу выступил холодный пот. Собаки в отличие от бродяг не боялись понтов и угроз. Анциферов слегка наклонился и ловко поднял валявшуюся под ногами доску. С одной ее стороны все еще торчали гвозди. В этот момент какая-то мелкая шавка подобралась сзади и ухватила его за ногу. Сергей мотнул ногой и услышал треск рвущейся ткани. Он несколько раз крутанулся вокруг своей оси, палкой отгоняя собак, но стараясь не поранить их. Когда они отбежали на достаточное расстояние, он бросил им вслед палку и, хромая, добрел до широкой неосвещенной дороги. Минут через семь Сергей вышел на проспект Победы.

Несмотря на относительно позднее время — скорее всего, далеко за полночь — на улицах было довольно много людей. Расслабленные парочки возвращались из ресторанов или боулинга, кто-то просто гулял с собакой.

Сергей остановился на краю проезжей части и поднял руку. Довольно долго никто не останавливался, и Сергей даже подумал, что вряд ли ему удастся до утра уехать из города.

Неожиданно рядом притормозил КАМАЗ, обрызгав Сергея снежной жижей.

Бородатый водила открыл дверцу и недовольно посмотрел на Сергея:

— Чего стоишь? Залезай давай, коли голосовал. Я тут долго стоять не могу.

Сергей быстро влез в кабину и захлопнул за собой дверь.

— Вы в каком направлении едете? — спросил Сергей.

— А тебе самому-то куда надо? — зыркнул на него водила.

— Да если честно, я толком еще не решил, хотел старого друга проведать, — ответил Сергей.

— Ну, не знаю, где твой друг живет, а я в Архангельск еду, — сказал водила.

— И сколько мне будет стоить доехать с вами до Архангельска?

Водила хитро прищурился:

— А сколько дашь? Сколько тебе не жалко дать честному дальнобойщику на бензин и на пивко?

— Могу предложить тысячу рублей, — сказал Анциферов.

— Да, скуповат ты, дядя, — укоризненно произнес водила. — Добавь еще хотя бы рубликов пятьсот.

— Я и рад бы, да у меня негусто. Еще сотку могу накинуть. Идет?

— Давай пятьсот сейчас, остальное потом, а то мне скоро заправляться, — бросил водила.

— Как скажешь. — Сергей протянул водиле пятисотрублевую купюру.

— Зовут-то тебя как, бородач? — спросил водила, убирая деньги в бумажник.

— Анатолий, — без запинки произнес Анциферов.

— Толя, значит. А я Федор Михайлыч.

— Надо же, чисто Достоевский, — удивился Сергей.

— Ну, Достоевский не Достоевский, а в «Ралли Париж — Дакар» мой КАМАЗ участвовал, — гордо произнес Федор Михайлыч. — Вот тут и фотка есть — я с бедуинами в Сахаре зажигаю.

— Во ты крут, Федор Михалыч! — сказал Сергей, разглядывая фотку.

— Да ладно, зови меня просто Федя, а то теперь неудобно, — отозвался водила, протягивая ему пачку «Винстона».

— Тут я пас, — сказал Сергей.

— Ясно, значит, здоровье бережешь, это правильно. Я вот раньше тоже не курил, да жизнь такая стала, — сказал Федя, выпуская дым в окошко.

— У нас прямо не КАМАЗ, а паровоз, — хмыкнул Сергей.

Федя загоготал:

— Вот сейчас разгонюсь, и сменим паровоз на Феррари.

За окном пошел снег. Водила включил дворники. Снегопад не помешал ему разогнаться под сотню. Вымотанный до отказа, Сергей вырубился.

 

Глава 36. Из греков в варяги

Сергей проснулся от резкого толчка и гудка машины, в которой сидел.

— Ну все, приехали, — злобно буркнул Федя. — Теперь будем стоять.

— А где это мы? — протирая глаза, спросил Сергей.

— Екатеринбург недавно проехали, но теперь, похоже, встали конкретно. Посмотри, какая пробка, — недовольно ответил Федор.

Действительно, машины стояли, сколько хватало взгляда. Через некоторое время послышался вой сирен, и они увидели, как, окатив стоящие машины грязью, промчался милицейский кортеж и вслед за ними четыре одинаковых черных внедорожника.

— Все ясно. Косицын на работу поехал, значит, скоро и мы дальше ехать сможем, — уже немного веселей произнес Федя.

— Это кто у нас, губернатор области? — спросил Сергей.

— Так точно, — отозвался Федор, — он по всему Уралу, да по всей России знаменит. Когда он на дороге, лучше тихо стоять на обочине, если жить охота.

— Так это он не один такой, — заметил Сергей.

— Но это особый случай. Сколько раз его кортеж попадал в аварии, и всегда виноватыми оказывались те, кто спокойно ехал по своей полосе. У него вся милиция из рук кормится, так что Косицыну под колеса лучше не попадаться.

Постепенно пробка рассосалась, и они двинулись дальше. Федя гнал как угорелый. На трассе, где ему с его тяжелым рефрижератором нельзя было ехать быстрее девяноста, он гнал все сто двадцать.

— Федор Михалыч, ты реально Шумахер, так гонять по трассе… Тебя ж каждый гаишник будет тормозить, — поразился Анциферов.

— Не боись, Толян, у меня на этой трассе все гаишники купленные, так что проблем не будет. Думаешь, почему именно меня взяли на эту работу? Я ведь говорил тебе, что когда-то в ралли гонял, а теперь моя задача — за тридцать шесть часов доехать до Архангельска, погрузить рыбу в порту и примерно за такое же время привезти ее обратно в Челябинск. Иногда бывают и более длинные маршруты, например, из Мурманска, но тогда и времени дают немного больше. А за срочность премиальные.

— А что будет, если ты опоздаешь? — спросил Сергей.

— Да ничего не будет. Рыба в рефрижераторе не разморозится. Просто денег меньше заплатят, но за четыре года, что я так работаю, такое было только пару раз, да и то оба раза в такой замес на дороге попадал, — слава богу, что вообще целым вылез.

— Интересная у тебя жизнь. А рыбу ты напрямую получаешь от рыболовецких судов или через посредников? — поинтересовался Сергей.

— А почему интересуешься? Ты в этом что-то понимаешь или просто чтоб разговор поддержать? — насторожился Федор Михалыч.

Сергей улыбнулся:

— Не, Михалыч, я в этом ни бельмеса не смыслю, но очень интересно, как оно все у тебя происходит. А вообще, честно говоря, если бы у тебя были знакомые капитаны рыболовецких судов, то я бы не отказался с ними потолковать, потому как очень нужна работа.

Федор Михалыч хитро взглянул на Анциферова:

— Скажи прямо, Толян, деньги тебе нужны в первую очередь, а не работа, верно я подметил?

— В принципе и то, и другое, — согласился Сергей.

— Ты в бегах, так? Укокошил кого? — подмигнув, спросил Федор Михалыч.

Сердце бешено заколотилось, во рту пересохло, но, справившись с собой, Сергей только невозмутимо спросил:

— С чего ты взял-то?

— Толик, это же ясно как божий день. Ты согласился отдать мне все деньги, что у тебя есть. Ты не смог четко сказать, куда тебе нужно, что, в принципе, нормально для человека, которому главное — побыстрее уехать подальше, но при этом неважно, куда.

Сергей молчал и думал, стоит ли возражать Феде или сказать все как есть. Конечно, Анциферов не был бы самим собой, если бы просто выложил все первому встречному. С другой стороны, ничто не действует на человека лучше, чем полуправда или недосказанность, смешанная с правдоподобным вымыслом. Отпираться и не признавать то, что оказалось очевидным постороннему человеку после нескольких часов общения, глупо.

Сергей сделал глубокий вдох и произнес:

— Да, Федя, не ожидал я, меня настоящий Глеб Жеглов везет. Конечно, ты прав. Я не случайно голосовал поздно ночью и был готов ехать куда угодно и отдать за это все имеющиеся у меня деньги. От бандитов скрываюсь. Про черных риэлторов слышал? Чуть не убили меня, и все из-за теткиной квартиры — козырная хата, двухэтажная, в самом центре. Тетка-то умерла, и тоже непонятно, почему, здоровая же была. Они, видать, думали, что у нее наследников не осталось. А тут я нарисовался. Они, конечно, обломались, подкараулили меня — а я ни сном, ни духом. Объяснили, что квартиру надо на них переписать — или вслед за теткой отправлюсь. Такую козырную хату уступать я не дурак, сам понимаешь. Сделал вид, что согласен. Понял, что надо свалить по-тихому и где-то пересидеть, пока документы оформляются. Ты меня буквально от смерти спас. Такая вот засада, брат.

Федя многозначительно кивнул:

— Ну, я что-то в этом роде и предполагал. На преступника ты не похож, на мошенника и афериста тоже не очень, а вот на жертву других аферистов вполне тянешь. Ладно, в Архангельске, думаю, твои риэлторы вряд ли будут тебя искать, если, конечно, квартира твоей тетушки не тянет по цене на особняк графа Шереметьева.

— Дорогая, да не дороже денег. Вряд ли они меня по всей стране искать станут, да и мощностей у них таких нет — обычные бандюганы на старых мерсах.

— В таком случае, Толя, или как тебя там на самом деле зовут, беспокоиться тебе пока не о чем. У меня есть знакомый капитан, работает на контейнеровозе. Ходит под норвежским флагом, но в команде в том числе и наши моряки, так что, может, какую-нибудь работенку он тебе подыщет для начала и документы выправит.

— Хороший ты человек, Федор, — сказал Анциферов.

— Знаешь, Толик, я просто верю в бога. Меня бабка-староверка тайно крестила в советское время. Верю, что крест от беды отведет. Пятнадцать лет подряд участвовал в авторалли, уже профессионалом стал. Так вот, однажды — лет десять назад — разбился на машине, страшно разбился. Неделю или даже больше был в реанимации, между жизнью и смертью. Врачи потом сказали — не верили, что я выживу. Перед тем как прийти в сознание, я увидел свою бабку-покойницу. Она мне Иисусову икону поднесла и по голове погладила. А я еще такой совсем маленький пацаненок, может, трех лет от роду или даже меньше. Так вот, гляжу я на икону, и Иисус мне говорит, что должен я обратно вернуться, что есть еще дела у меня на земле. Причем не вслух говорит, а как бы от лика исходили его слова. И через некоторое время я пришел в себя и постепенно стал поправляться. Конечно, некоторое время на коляске поездил, не без того. Но встал же потом? Врачи говорили, что я родился в рубашке. В девяносто третьем при тогдашней медицине шансов выжить у меня было не так много. И не только выжил, но даже хожу на своих двоих, хотя в гонках больше не участвую, и в ноге у меня с тех пор титановая пластина. Такая вот история. С той встречи стараюсь жить по совести, людям помогать.

Долго ехали молча. Ближе к вечеру остановились на заправке и зашли перекусить в забегаловку «Шаурма и шашлык у Шота». Судя по всему, местечко пользовалось большой популярностью — свободных столиков почти не было. Публика сидела самая разная: дальнобойщики, какие-то мутные пьяные мужики, парочка девиц.

Они уселись за пустой столик с краю, и Федор заказал два шашлыка из баранины и две чашки чая с молоком:

— Алкоголь во время поездки не употребляю, — смущенно хохотнув, объяснил Федя. — Увольнением стращают. Даже ирландский кофе — и тот под запретом.

Тем временем хозяин, полноватый грузин за пятьдесят, принес им шашлык, а также суп из мацони за счет заведения.

Как выяснилось, Федор и Шота были давно и хорошо знакомы. Его жена и дочка жили в Екатеринбурге, куда он постоянно наведывался, несмотря на приличное расстояние — ресторанчик находился почти в пригороде Перми, часах в шести от Екатеринбурга. Шота очень обрадовался, узнав, что хотя бы попутчик Федора сможет выпить с ним немного хорошего грузинского вина. Он немедленно уселся за их столик и махнул рукой куда-то в сторону подсобки. Тут же на столе материализовался небольшой графинчик.

— Ну что, за родителей, — произнес Шота и, чокнувшись с Сергеем, и отпил из бокала.

Сергей по привычке осушил бокал залпом, и тут же понял, что совсем не умеет смаковать хорошее вино. Сразу стало легко и весело. Было странно ощущать себя на свободе. За дни, проведенные в СИЗО, он уже привык к тюремному распорядку и к тому, что нужно постоянно быть начеку. И теперь, когда он оказался в относительной безопасности, свобода ударила в голову почище вина. Сергею стало казаться, что все как будто происходит не с ним, а с кем-то другим. Словно его тело до сих пор сидит в тюрьме, в то время как душа колесит по России.

И тут Шота нарушил молчание:

— А ты, Сергей, чем занят по жизни?

Вопрос застал его врасплох:

— Я даже не знаю, что тебе сказать. Раньше я был простым обывателем, плыл, как кусок дерьма, по реке жизни, пока волна не накрыла меня с головой. Теперь вот я беглец и борец за справедливость, одновременно никому не известный Робин Гуд.

Оба мужчины одобрительно поглядели на Сергея.

Шота положил руку ему на плечо и печально произнес:

— Красиво говоришь, дорогой. Тебе надо было поэтом быть или тамадой на свадьбах.

Сергей улыбнулся:

— Знаешь, на тамаду я уже не тяну, из меня, скорее, грустный шут бы вышел, нежели тамада.

— Грустный шут — тоже неплохо, если он при дворе короля, — резонно заметил Федя.

— Ну что, Робин Гуд, давай на посошок еще по одной, и поедете дальше, — предложил Шота, наливая Сергею и себе.

 

Глава 37. Истинно говорю тебе…

Расплатившись, они вышли из кафе и обнаружили, что за время их отсутствия намело довольно прилично.

Федя, увидев такую картину, немного расстроился:

— Вот засада, Толян. Засиделись мы с тобой, а снегоуборщики спят еще. Как бы мне снова не опоздать, рискую второй раз за год премиальных лишиться.

Опьяневший Сергей бодро произнес:

— Не боись, Михалыч, прорвемся.

Заведя мотор, Федор рванул с места в карьер, так что колеса пару раз прокрутились по снегу вхолостую.

Дорога была почти пустая, и Федор, несмотря на снег и опасность заносов, гнал максимально разрешенные девяносто.

Довольно быстро Сергей уснул. Проспав некоторое время, он проснулся от резкого удара головой о стекло: по-видимому, машину занесло на повороте.

Первое, что услышал Сергей, были до боли знакомые звуки милицейской сирены.

Через некоторое время послышался голос, усиленный громкоговорителями:

— Водитель фургона КАМАЗ с номерами Р 219 KM 29, прижмитесь к обочине и остановитесь.

Рубашка Сергея моментально прилипла к телу. Он попытался вспомнить «Отче наш». Сердце бешено стучало, во рту пересохло. Похоже, вот и конец свободе.

Федор, однако, мчался дальше и скорость сбавлять не собирался. Они ехали так около пяти минут, и в какой-то момент терпение преследователей лопнуло: они начали стрелять по колесам. Федору ничего не оставалось, как остановиться.

Сергея замутило, но он сидел очень спокойно и старался не терять самообладания, хотя руки ходили ходуном.

Федор расплылся в ненатуральной благожелательной улыбке, достал права и вылез из кабины.

Едва он успел спрыгнуть на снег, как раздался глухой удар и стон Федора, а вслед за ним крик:

— Ну ты, шумахер, руки за спину, быстро! Одно лишнее движение — и я тебя прямо здесь урою, отморозок чертов.

После этого дпсник обошел машину и открыл дверь с той стороны, где сидел Анциферов.

— А тебе что, особое приглашение требуется? Задницу оторвал и из машины вылез быстро, пока тоже дубинкой не получил.

На ватных ногах Сергей спустился к сержанту. Как ни странно, ему уже не было страшно. «Будь что будет», — думал Сергей, и эта мысль его успокаивала.

Выпустив пар, сержант по-деловому обратился к Федору:

— Документы ваши, документы на машину и разрешение на груз покажите.

Федор с вызовом сунул ему паспорт и документы.

Это не ускользнуло от внимания дпсника:

— Ты че тут выпендриваешься? Еще дубинки захотел?

В ответ Федор только огрызнулся:

— Документы сначала посмотри, а там поговорим.

Какая-то необъяснимая сила сбила всю спесь и злость с дпсника. Заткнувшись, он погрузился в изучение документов. По ходу чтения он менялся в лице все больше и в конце только и смог выдавить из себя:

— Почему сразу не сказали, что едете по поручению Дегтярева?

Заметно было, каких усилий стоило Федору сдержаться и не врезать этому козлу. Вдохнув и выдохнув, он сказал:

— А кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывался? Все ваше ГИБДД кормится от моих поездок, и за три года ни одна сволочь меня ни разу не остановила. Откуда ты вообще на этой трассе взялся и сколько времени здесь работаешь, если такой беспредел творишь?

Дпсник виновато засопел:

— Я второй день на этом участке. Меня о вас не предупреждали.

Из машины вылез еще один гаец:

— Как это — не предупреждали? Тебе еще вчера сказали, что белый КАМАЗ с этими номерами надо пропускать после губернаторского кортежа и скорой помощи в первую очередь и не создавать ему никаких дополнительных помех на дороге. А ты заладил: «Проверим, кто там едет!». Вот и допроверялся. Двух дней не проработал. И меня с тобой уволят.

Федя миролюбиво улыбнулся:

— Не бойтесь, ребята, ничего вам не будет, а вот с нелюдем, который, не дав человеку объясниться, бьет по почкам, наверное, свои же и разберутся.

После этого Федор угрожающе шагнул в сторону сержанта:

— Ну что, можем мы теперь ехать, или ты у меня еще что-то хочешь выяснить?

Сержант только устало махнул рукой:

— Езжайте — и извините, что так вышло.

Они забрались в кабину. Федор достал сигареты и закурил:

— Да, Толя, век живи — век учись. Остановился бы сразу, не было бы никаких проблем, уже бы к Койгородку подъезжали. А решил поерепениться, вот и получил по почкам.

Сергей сочувственно посмотрел на Федю и похлопал его по плечу:

— Ничего, Федор, не расстраивайся, всякое бывает. Ты ехать-то сможешь, или, может, нам лучше в больничку заехать? Эта мразь ведь тебе со всей дури по почкам заехала.

Федор только покрутил у виска:

— Ты что, Толян, совсем сбрендил? Если мы еще по врачам поедем, я точно без премиальных останусь. Он мне заехал, конечно, со всей дури, но я как-то инстинктивно что ли сгруппировался и пресс напряг, да и куртка плотная, это меня немного спасло, хотя удар был сильный.

Федя затушил бычок, и они поехали дальше.

Некоторое время ехали в полной тишине. Анциферов думал о загадках и хитросплетениях человеческой судьбы. Действительно, нарваться можно, даже если все менты на трассе купленные, и для этого не надо никому сильно хамить и подрезать на дороге. Можно банально не остановиться по первому свистку, и за это могут закатать в асфальт, если захотят.

Оборотни в погонах могут быть даже хуже, чем обычные бандиты, потому что от людей в погонах в нормальном обществе ожидают защиты и их уважают. У нас, к сожалению, милиция в последние годы себя настолько дискредитировала, что за глаза милиционеров называют не иначе как мусорами. Самое страшное, что такого мусора в милиции и в угрозыске стало довольно много, принципиальным оставаться все сложнее. Безусловно, он далеко не один такой, но эти люди стараются не выделяться, потому что портят статистику раскрываемости и мешают начальству крышевать и собирать дань с бизнесменов, пытать непокорных и делать много других вещей, с которыми ни при каких условиях не должен ассоциироваться защитник рядовых граждан в любой нормальной стране.

Федя вывел Сергея из раздумий:

— Ты, наверное, меня осуждаешь, Толян, что я с бандитами вожусь и на них работаю?

— С чего ты это взял? — невозмутимо спросил Сергей.

— Мне почему-то так показалось, — отозвался Федор.

— Послушай, ты что это себе напридумывал? Ты думаешь, я с Луны свалился? Думаешь, я не в курсе, как сейчас ездят по российским дорогам? Если нужно успеть в срок и гнать всю дорогу на приличной скорости, без взятки не обойдешься. Это нереально. Я просто подумал, что одному воевать или бороться с системой тяжело. Один в поле не воин. Да и добиться в одиночку чего-то очень сложно, к сожалению.

Федор нахмурился:

— Ошибаешься, Толик. Даже один человек на многое способен. Конечно, одному не победить и не исправить систему, но даже один человек может сделать много такого, что заставит задуматься и измениться многих. В какую сторону — в лучшую или худшую — во многом будет зависеть от того, что и как ты сделаешь. В принципе, ты можешь сделать что-то хорошее, и люди об этом никогда не узнают, и это тоже неважно. Запомни: все, что ты делаешь, не для людей и даже не для себя, а для того, чтобы твоя совесть была чиста и чтобы тебе нестрашно было умирать и предстать перед Господом.

Знаешь, Толя, я ведь не всегда такой был правильный и богомольный. До той аварии я жил и в ус не дул. Купался в деньгах. Наверное, ты не знаешь, но за участие в автогонках очень хорошо платят. Например, в Дакаре мне заплатили почти полмиллиона рублей. По меркам девяносто второго года бешеные деньги. Девчонок у меня было предостаточно. Бабы любят везунчиков, а я был именно такой. До аварии я много где успел побывать. И вот в один день потерял все, но, к счастью, остался жив. Когда я вышел из комы, или как там это называется, когда летаешь на небе с ангелами, доктор сказал мне, что я скорее всего останусь инвалидом и остаток жизни проведу в инвалидной коляске. Я послал этого доктора к чертовой матери и сказал, что буду ходить. Полтора месяца провел в инвалидной коляске и каждый день делал упражнения для ног и спины — и молился. И вот однажды я попытался встать с коляски, встал, сделал два шага и упал. Было очень больно, но я поднялся и прошел еще пять шагов до дивана и был очень горд собой, но еще я был благодарен Господу, который дал мне силы и наградил меня за мою веру в него и в себя.

Сергей слушал Федора всем своим существом и боялся даже кашлянуть, чтобы случайно не сбить его с нити повествования.

На некоторое время Федя замолк и достал фляжку, в которой булькал чай с лимоном. Сделав пару глотков, он продолжил:

— В то, что я снова смогу не только ходить без костылей, но еще и ездить и даже водить грузовик, конечно, никто не верил. И вот прошел год с момента аварии, и я пришел в свою родную контору, сильно хромая, но уже без костылей, и в первый раз после годового перерыва сел за руль. Ноги практически не слушались, и я чуть не снес дверь гаража, когда выезжал. Прошло еще полгода, и я снова стал ездить, как раньше. Во всем, что произошло, нет почти ни капли моей заслуги. Господь дал мне шанс на новую жизнь, и я благодарен Ему. Я езжу по России и перевожу мороженую рыбу — или что там мне грузят в рефрижератор, я никогда туда не заглядываю — для высоких чинов, включая губернатора, и за это мне платят черным налом. Большие суммы. Столько, что кому-то не заработать и за десять лет. И практически все эти грязные деньги я отдаю на добрые дела. Я помогаю тяжелобольным детям и инвалидам. Ты вот знаешь, к примеру, Толя, сколько у нас на Урале детей-инвалидов?

— Нет, не знаю, — честно ответил Сергей, осмысливая сказанное: это что же, получается, за груз они везут в Архангельск?

— Я тоже не знаю, сколько, но гораздо больше, чем хотелось бы, — соловьем разливался Федор. — Вернее, хотелось, чтобы таких несчастных детей не было вообще. Но так вот, такие дети не всегда живут с родителями, от многих родители отказываются, как от сломанной игрушки, и сдают их в детдом. У нашего государства не так много средств и возможностей, чтобы помогать таким детям. Да и государству это не очень нужно. Зачем ему инвалиды, ведь от них никакого проку. Гораздо лучше пробурить нефтяную скважину или сделать подлодку. К счастью, мир не без добрых людей, и вот каждый помогает, чем может. Мне Господь дает деньги за мою извозчичью работу, и деньги немалые, а я их употребляю на благое дело. Еще я в нашей деревне помог храм восстановить. Теперь к нам и из соседней деревни прихожане ходят. Вот такая, брат, история, а ты говоришь — один человек ничего не может. Один человек ничего не хочет, а может очень многое, если захотеть.

Сергей изумленно молчал. Он никак не ожидал, что в одном человеке могут соседствовать исступленная вера в бога и нежелание осознать правду о том, что он на самом деле возит в своем рефрижераторе. Неужели же он не понимает — или просто не хочет понять — какой ценой достаются ему эти деньги? Действительно, грязные деньги, но не только потому, что они не обложены налогами, но в первую очередь потому, что получает он их за грязное дело.

Сергей, подумав, спросил у Феди:

— Скажи, Федя, а как же быть со страхом, который мешает творить добрые дела? Ведь именно страх часто не дает сделать то, что очень хочется?

Федор улыбнулся и посмотрел на Анциферова так, как смотрит учитель на любимого ученика:

— Зачем ты спрашиваешь меня, если сам знаешь ответ? Если твое дело благое, угодно Господу и помогает роду человеческому, как, например, помощь немощным и больным, то надо просто делать и верить, что от этого нуждающимся будет лучше. Страх проистекает от недостатка веры, ибо там, где есть вера истинная, нет места страху.

Анциферов не выдержал:

— Ты так красиво и правильно рассуждаешь. Откуда ты все это знаешь? Ты же простой водила-дальнобойщик.

Федор насупился:

— Зачем ты, Толя, оскорбляешь меня? Я учился в институте физкультуры, и так сложилось, что потом стал автогонщиком. А понимание смысла жизни может прийти к любому вне зависимости от образования и достатка. Главное — это вера в Бога и любовь к ближнему, причем не на словах, а на деле.

Всю оставшуюся дорогу они ехали молча и на следующее утро прибыли в Архангельск.

 

Глава 38. В Архангельске

Федор опоздал на три часа и привез рыбу через тридцать девять часов вместо обещанных тридцати шести. Однако премиальные ему все равно обещали заплатить. Пермские гаишники связались с начальством Федора и рассказали о том произволе, который учинил их сотрудник. Федору обещали в конце следующей поездки заплатить премиальные за обе поездки — в случае, если в он совершит обратный рейс в указанный срок. Отдохнув около суток, Федя получил новый заказ на доставку рыбы обратно в Челябинск.

Перед отъездом он зашел попрощаться к Сергею. Федор, зная положение Анциферова, великодушно предложил ему пожить в своей комнатушке, чтобы не вызывать подозрений и не привлекать лишнего внимания в связи с отсутствием документов.

Федя стоял на пороге своей каморки и глупо улыбался:

— Ну что, будь здоров, Толян, или как там тебя на самом деле зовут.

— И тебе не хворать, Федя, — задорно произнес Анциферов. — Спасибо тебе огромное, что пустил меня, бродягу, к себе пожить. Постараюсь тебе с первой же зарплаты отдать за все, что я тут наел и нажег.

Федор вскипел:

— Что ты несешь, Анатолий? Ты, видно, ничего не понял из того, что я тебе по дороге втолковывал. Я ведь тебя пустил пожить не для того, чтобы на тебе денег заработать. Что за время такое настало…

— Да ладно, не кипятись ты, Федор. Я просто хотел сказать, что я тебе очень благодарен, и в долгу не останусь, и совсем не хотел тебя обидеть, — миролюбиво сказал Сергей.

На прощание они обнялись, и Федор, изо всей силы хлопнув Сергея по спине, сказал:

— Береги себя, Толян.

— Буду стараться, Федя. Ты тоже будь аккуратней на дороге, ведь почки твои и печень не казенные, а уродов и отморозков на трассе, включая самих гайцов, предостаточно.

— Да, ты прав, — сказал Федя и медленно пошел вниз по лестнице.

Сергей постоял еще пару секунд и захлопнул дверь квартиры. Впервые за несколько недель он был один и мог позволить себе расслабиться. Анциферов понимал, что найти его могут и тут в случае, если начать злоупотреблять гостеприимством Федора. С другой стороны, представить, что команда Пестрюка и доблестное уральское ФСБ пасли его аж от самого Челябинска и до сих пор не пристрелили или по крайней мере не арестовали для продолжения издевательств и выбивания нужных признаний, он никак не мог.

Квартира у Феди была небольшая, но довольно уютная. На стенах висели фотографии еще из прошлой жизни автогонщика. Рядом с настенными часами висела большая икона Казанской Божьей Матери. Сергей хорошо знал эту икону, потому что у него дома была такая же, только размером поменьше. На кухне стоял телевизор «Рубин» старой модели, которую уже лет двадцать не выпускали. Включив его и убедившись, что он вполне исправно работает, Сергей стал переключать каналы, пока не попал на новости. Ничего интересного не показывали.

Рассказывали про военную операцию США и сил коалиции в Ираке. Анциферову очень хотелось узнать, как обстоят дела у Хлопонина, но в новостях про это не говорили. Наверное, за пару недель, прошедших с момента ареста, эта новость сошла с первых полос газет и новостей центрального телевидения. Уже собираясь выключать телевизор, Сергей решил напоследок убедиться, что ничего не упустил, и еще раз прощелкал все каналы.

Переключив на канал «Россия», он обомлел. Там шел репортаж с пресс-конференции по делу Хлопонина. Сердце бешено заколотилось. За столом, уставленном микрофонами, сидели Юстинов и Пестрюк. Сергею вдруг показалось, что сейчас Юстинов увидит его сквозь экран телевизора и даст ОМОНу команду окружить дом, где скрывается сбежавший подследственный. Успокоившись и осознав, что злое око Саурона в телевизоре не может разглядеть его, Сергей стал внимательно слушать, о чем говорят Юстинов и Пестрюк.

Иностранный журналист задал Юстинову вопрос, не боится ли он оттока западных инвестиций в связи с арестом Хлопонина и ухудшением инвестиционного климата в России.

Юстинов откашлялся перед ответом и стал пространно рассуждать, что прокуратура не занимается политикой и что арест Хлопонина вовсе не означает появления сложностей для иностранных инвесторов на российском рынке. Он закончил ответ коротким предложением:

— Если вы ведете свой бизнес честно, вам нечего бояться в России.

Потом слово взял Пестрюк. Даже издалека было заметно, как сильно дрожат у него руки. Он попытался успокоить журналистов, сказав, что дело ведет самый неподкупный и принципиальный следователь Нилкин, звезда угрозыска.

Анциферова аж передернуло: «Это же вранье! Знаю я этого Нилкина. Он никогда ничем не гнушался, включая взятки и подложные обвинения, поэтому быстро пошел на повышение в Москву. Значит, дублера мне уже подыскали. Молодцы, даром время не теряете!»

Дальше смотреть этот маскарад не хотелось, и он выключил отравленный враньем зомбоящик. В холодильнике нашлась открытая бутылка морошки на коньяке, и, выпив стаканчик на сон грядущий, Сергей блаженно растянулся прямо на раскладном диване на кухне.

Сергей вспомнил о своей семье. Интересно, как они там, в Турции? Наверное, переживают и волнуются, не зная, что и думать о нем. Анциферов прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации, даже если он только попытается дать знать о себе, это может иметь самые пагубные последствия не только для него, но и для его жены и дочери, а возможно, и для Антона, поэтому даже думать себе об этом не позволял. Вся надежда была на то, что Антон сможет о них достойно позаботиться, раз уж ему самому не удалось этого сделать. С этими мыслями он и заснул.

 

Глава 39. Я буду жить в адмиральской

Сергей проснулся довольно поздно. В комнате уже было светло. Настенные часы с маятником показывали половину десятого. Наскоро умывшись и позавтракав, он закрыл дверь и, кинув ключ от квартиры в почтовый ящик к соседу Федора, который присматривал за квартирой в отсутствие хозяина, вышел на улицу. Вокруг высились огромные сугробы, и идти можно было только по довольно узкой тропке, которую дворник расчистил. Узнав у прохожих, как добраться до порта, Сергей направился туда.

Путь был неблизкий, но, несмотря на то, что Анциферову посоветовали доехать в порт на автобусе, он пошел пешком. Благо, времени у него было предостаточно. Как сказал ему перед отъездом Федор, капитан появляется в портовом ресторане не раньше трех часов дня, так что торопиться Сергею было некуда. Кроме того, тратить последние деньги на транспорт не хотелось. Через некоторое время Сергей почувствовал, что его ботинки промокли насквозь, и ступни настолько окоченели, что он перестал ощущать пальцы.

Увидев на перекрестке блинную, Анциферов решил, что это и есть тот спасительный оазис посреди снежной пустыни, который ему сейчас так необходим. Заказав горячего чая и блин с медом, Сергей подумал: «Как, однако, мало человеку может быть нужно для счастья». Время тянулось очень медленно, но уходить из этого теплого рая Сергей не хотел. Когда симпатичная молоденькая официантка подошла к Сергею и сказала, что блинная закрывается на обед, он с явной неохотой стал одеваться. Уже в дверях, еще раз оглядев официантку и подметив некоторое сходство с его дочерью, Сергей, прищурившись, спросил ее:

— Дочка, не подскажешь, где тут у вас в Архангельске можно недорого купить валенки заезжему паломнику?

Девушка рассмеялась, обнажив красивые зубы:

— Ой, с валенками у нас все в порядке. Если вы хотите недорого, то тут у нас рядом есть оптовый пункт выдачи. У меня там муж работает. Я сейчас ему позвоню и попрошу, чтобы он вам одну пару в розницу продал. Вам ведь только одна пара нужна?

— Да, — улыбнулся Сергей. — Всего два валенка — левый и правый.

Официантка снова засмеялась и начала звонить на оптовый склад.

Не прошло и десяти минут, как Сергей уже примерял новые валенки. Муж официантки оказался предприимчивым мужиком, который, увидев, что Сергей практически гол как сокол перед лицом суровой поморской зимы, продал Сергею две пары шерстяных носков, а также просто подарил ему рукавицы, которые были списаны как нестандарт.

Выйдя на улицу, Анциферов радостно заскрипел в новых валенках по снегу. Сергей думал, как хорошо могут жить люди, если им просто дать заниматься своей работой, перестать их кошмарить не только на словах, но и на деле. Русские люди великодушны и предприимчивы одновременно. Смекалисты в мелочах и могут вести свой бизнес честно и с успехом не хуже заезжих иностранцев. Почему-то власть — как местная, так и любая другая — считает, что мелкому и среднему бизнесу живется настолько хорошо, что неплохо бы обложить их данью и заставить отдавать часть прибыли бандитам, сросшимся с властью.

По крикам чаек и запаху моря Сергей догадался о близости порта. Перейдя дорогу и пройдя большую заснеженную площадь, он вышел к зданию морвокзала, где находился легендарный ресторан «Север», в котором, по словам Федора, всегда обедал капитан судна, на которое Анциферова могли взять на работу, после того как Федор замолвил за него словечко.

Это место было знаменито задолго до лихих девяностых. Федя рассказывал, что это один из первых ресторанов в Архангельске, который плавно перекочевал из темного советского прошлого в светлое будущее и при этом практически не претерпел существенных изменений. Колорит советской экзотики привлекал теперь далеко не каждого, однако, по словам Феди, на недостаток посетителей ресторан не жаловался, да и кормили тут вполне прилично.

Войдя в ресторан, Сергей смущенно уставился на администратора.

Тот брезгливо покосился на валенки Анциферова, потом перевел взгляд на него самого и, зевнув, спросил:

— Дядя, ты тут чего забыл? Иль ты к нам в ресторан собрался?

Cергей приветливо улыбнулся:

— Вы абсолютно правы, молодой человек. Я в курсе, что выгляжу не совсем подходяще для этого заведения, но меня пригласили на разговор к капитану Холодову Михаилу Константиновичу. Знаете такого? Он у вас тут должен сегодня обедать после возвращения.

Парень перебил его:

— Я-то знаю, кто такой капитан Холодов, а вот откуда ты его знаешь и знаешь ли вообще, это еще надо проверить.

Сергей знал, как нужно разговаривать с людьми такого рода и поэтому, нисколько не смущаясь, продолжил:

— А кто вам сказал, что Михаил Константинович меня знает? Для знакомства с ним меня и позвали, причем не кто-нибудь, а сам Федор Михайлович Вершинин, который работает по поручению губернатора Дегтярева. У капитана Холодова на контейнеровозе в радиорубке неприятности, вот меня и позвали. Смотрите, если вы меня не пропустите, думаю, Холодов будет очень расстроен. Ему скоро обратно в рейс, а без хорошего радиста, сами понимаете, какое теперь плавание.

Парень еще минуту постоял и подумал, а потом сказал:

— Ты постой тут пару минут, а я пойду выясню, что да как.

Через пять минут он вернулся и радостно сообщил:

— Да, можешь заходить, только переобуйся. Администрация не любит, когда к нам в валенках заходят.

Сергей удивился.

— Где же я другую обувь возьму?

Вместо ответа парень протянул ему какие-то штиблеты и добавил:

— Валенки убери в пакет и можешь взять с собой. После разговора оставь штиблеты на входе. Они мне для такой босоты, как ты, еще пригодятся.

На счастье размер обуви оказался самый ходовой, сорок третий, и вполне подходил Сергею.

Когда Сергей переобулся, официант подвел его к столику, где, судя по всему, сидел сам капитан Холодов.

Капитан молча кивнул Анциферову и продолжил есть свой суп.

Холодов оказался высоким мужчиной с длинными волосами и маленькой бородкой, отчасти напоминавшим капитана шхуны времен Френсиса Дрейка и отчасти современного рокера.

Закончив есть суп, он уставился на Сергея:

— Ты от Федора ко мне пришел?

— Да.

Холодов засмеялся:

— Федор думает, что у меня не контейнеровоз, а просто Ноев ковчег, и я могу туда трудоустроить всех несчастных и обездоленных.

Сергей улыбнулся:

— Вы знаете, Михаил Константинович, я себя обездоленным или тем более убогим не считаю. С головой и с руками у меня все в полном порядке. Просто одна сволочь решила отобрать у меня квартиру моей покойной тетки и навела на меня бандитов, так что пришлось переехать из родного города.

Капитан недоверчиво посмотрел на Сергея:

— А делать ты что умеешь?

— Все, что нужно для жизни на корабле. Чего не умею, смогу быстро научиться. Могу готовить, могу радиоприемник собрать и разобрать, если надо, могу рацию настроить.

Холодов повеселел:

— Молодец, не теряешься. Рацию мне настраивать не нужно, у меня для этого профессиональный радист есть, но ты, как я вижу, парень с головой и рукастый. Именно такие мне и нужны. Так, а с документами у тебя как дела обстоят? Есть трудовая книжка или паспорт в наличии?

Cергей растерянно развел руками:

— Нет, к сожалению, с этим плохо. Документы мои, к сожалению, бандюги прикарманили, но Федор мне говорил, что отсутствие документов для вас не помеха. Значит, он ошибся, а жаль.

Холодов внимательно смотрел на Анциферова:

— Да нет, Федор, конечно, не ошибся, я беру людей без документов, вот только откуда я знаю, кто ты такой? Может, ты вор-рецидивист, сбежавший из колонии, и тебе у меня только до поры до времени отсидеться нужно?

Сергей поразился, как близок к истине был капитан, но не подал виду. Понимая сложность ситуации, Анциферов решил пойти ва-банк. Подойдя ближе к капитану, он сурово произнес:

— Ты угадал, капитан, я только что из зоны слинял, а Федор мне помог.

Холодов оторопел от такой внезапной откровенности:

— Я же так просто сказал. Я совершенно не думаю, что ты уголовник. Внешность у тебя не та.

Сергей настаивал:

— А ты не думай. Ты позвони в милицию, а то внешность бывает обманчива. Может, мне милиция и документы новые сделает.

Холодов испугался не на шутку:

— Да на кой мне лишние проблемы с милицией и всякие пересуды? Мои ребята тебе сами документы выправят. Можешь считать, что с сегодняшнего вечера ты зачислен ко мне на корабль. Сегодня ночью будешь спать в адмиральской.

Сергей улыбнулся:

— Спасибо вам большое, Михаил Константинович, я теперь ваш должник на всю жизнь.

— Ладно, все нормально, — вальяжно сказал Холодов, а потом вдруг насупился. — И еще вот что… Кстати, тебя как зовут-то?

— Анатолий Николаевич Первушин, — отчеканил Сергей.

— Так вот, Анатолий, пообещай мне, что ты, когда будем плавать за границей, будешь вести себя хорошо, а не так, как вел себя только что, и не попадать ни в какие переделки, поскольку документы у тебя будут поддельные, а проблемы с полицией и штрафы мне не нужны. Ты должен будешь находиться на борту контейнеровоза до тех пор, пока мы не выплывем за пределы Евросоюза, поскольку по поддельным документам выходить на берег рискованно. В Северной Африке с этим попроще, так что недельки через три сможешь наравне со всеми выходить на берег. Уяснил?

— Так точно, товарищ капитан, — снова отчеканил Сергей.

— Молодец. Тогда пока свободен. Через полтора часа жди меня у входа в ресторан. Мы начнем готовиться к погрузке и отплытию сегодня вечером, как только приплывет ледокол.

 

Глава 40. На борту

Капитан Холодов сдержал свое слово. Через полтора часа они действительно начали грузиться. Спешка объяснялась тем, что последний в этом сезоне ледокол «Ямал» должен был провести контейнеровоз и еще с десяток других кораблей до Норвежского моря, которое благодаря наличию теплого течения зимой не замерзает.

Уже на корабле для Сергея и еще двух новобранцев провели инструктаж по технике безопасности. Врач корабля, Антонина Ивановна, долго не хотела брать Сергея на борт из-за отсутствия среди необходимых каждому моряку документов элементарной медицинской книжки. Только вмешательство капитана позволило все же решить и эту проблему. Сергей обещал написать или позвонить из следующего порта домой и попросить выслать нужные страницы медицинской карты по факсу. Эта несложная авантюра убедила Антонину Ивановну, и она согласилась взять Сергея под личное поручительство капитана Холодова.

Сергею выдали форму. Переодевшись, он почувствовал громадное облегчение. Старая одежда, в которой он сбежал из СИЗО и представлялся капитану, была надежно спрятана.

Еще большее облегчение Сергей испытал в тот момент, когда их корабль отплыл в конце шеренги рыболовецких судов в направлении Мурманска. «Нас не догонят», — вертелось в голове. Песня была совсем не из тех, что любил слушать Сергей, но навязчивая мелодия прицепилась, и он никак не мог выбросить ее из головы.

Анциферова поселили в каюте вместе с бурятом по имени Доржи. Впрочем, так его никто не звал — матросы моментально окрестили его Додиком. Он практически никогда не расставался со своим плеером. Только когда к нему кто-то обращался, он, виновато улыбаясь, вытаскивал наушник и отвечал собеседнику.

Сергей скоро привык к распорядку дня на корабле. Прошло всего три дня, а ему казалось, что он тут уже несколько недель. Работы было пока немного: кроме периодической мойки палубы и символической помощи на кухне «подай, принеси, отнеси, почисть», сильно напрягаться не приходилось.

Легкий характер Сергея и его шутливая манера общаться пришлись по душе всей команде, включая Антонину Ивановну, которая вначале с большой опаской поглядывала на Анциферова. Однако рассказ про бедную жертву черных риэлторов возымел свое действие. На четвертый день плавания Антонина Ивановна пригласила его к себе в каюту пить чай с коньяком.

Антонина Ивановна была простой русской женщиной из тех, что коня на скаку остановит и в горящую избу войдет. После развода Антонина вернулась в родной Архангельск с тремя детьми на руках. Несмотря на непростое время, она смогла не только сама выбиться в люди, став кардиологом в одной из районных больниц, но и добилась того, что все ее дети получили высшее образование и смогли крепко встать на ноги в этой нелегкой жизни.

Они сидели, пили чай с коньяком и закусывали тянучками, как вдруг Тоня придвинулась к Сергею и практически прыгнула к нему на колени.

Тоня была чуть ниже его ростом, и Сергей увидел, как поднимается и опускается ее необъятных размеров грудь под черной блузкой.

Сергей не ожидал такого резкого поворота событий, но тем не менее очень мягко убрал руки Антонины и осторожно погладил ее по волосам:

— Знаешь, Антонина, ты очень красивая и просто замечательная женщина, но у меня есть жена, которую я очень люблю. Извини.

Пересадив Тоню со своих колен на диван, Анциферов поднялся, чтобы уйти.

Тоня с нескрываемой обидой в голосе спросила:

— Что, теперь даже чай пить со мной не станешь?

— Почему? Если ты на меня не обижаешься и не сердишься, то с удовольствием можем пить, благо времени у нас много.

Антонина очень тихо вздохнула и с грустью посмотрела Сергею прямо в глаза:

— Нет, не обижаюсь. Что ж поделать, если ты любишь другого человека…

Оглядевшись, Сергей заметил на книжной полке толстенный учебник по судебной медицине.

— Тоня, можно мне будет на пару деньков одолжить эту книжку? — несмело улыбнувшись, спросил Сергей.

Тоня удивленно подняла брови:

— А зачем тебе? Разбираешься в медицине или просто любопытно?

Сергей предпочел промолчать, загадочно улыбаясь. Такая стратегия всегда отлично работает с женщинами.

— Ну, правда, скажи, зачем тебе нужна эта книжка? — настаивала Тоня

— А если скажу, ты мне ее дашь? — смущенно спросил Сергей.

— Конечно, дам.

— Ты знаешь, я всегда мечтал быть медиком и даже поступал на медицинский, но не добрал одного балла. В итоге меня не взяли, и я устроился лаборантом на кафедру при историко-архивном институте. На следующий год поступил туда, потом закончил институт и стал архивным работником. Работа у меня была не особо напряжная, начальство редко обо мне вспоминало, и я проработал там без малого двадцать лет. Однако юношеская мечта стать врачом пряталась где-то глубоко в подкорке моего пыльного от книг сознания и иногда давала о себе знать. Я стал в свободное от работы время посещать лекции по медицине в качестве вольного слушателя. Даже сдавал пару раз зачеты вместе со студентами, ходил в анатомический театр, но смелости поменять профессию так и не хватило. Вот такая вышла история.

Тоня слушала его, и в глазах у нее стояли слезы. Она молча протянула ему книгу.

Сергей кивнул ей в знак благодарности и вышел из каюты.

 

Глава 41. Так жить нельзя

Когда Сергей зашел в каюту, там уже храпел Доржи. Даже засыпая, он не снимал наушники.

Включив маленький ночник, висевший у изголовья его кровати, Сергей открыл книгу и тупо уставился в нее. Пока Сергей выбирался из тюрьмы, он был так сосредоточен на побеге, что совсем забыл, ради чего все затеял. Больше всего на свете Анциферов хотел, чтобы справедливость восторжествовала для начала на примере одного-единственного олигарха Хлопонина. Ведь даже одно такое громкое выигранное дело может создать прецедент.

Судьи и следователи перестанут бояться и осуждать невиновных по приказам начальства и, быть может, в этом мире хоть что-то изменится. Конечно, в его путаных мыслях это было похоже на какую-то утопию, на недостижимую страну Эльдорадо, но еще недавно он видел Федора, который помог многим людям достичь этой самой мифической страны. После того как стараниями Феди Сергей попал сюда, он не сомневался, что все, что рассказывал Федор во время поездки, — истинная правда. Все сказанное Федей означало, что и Сергей в состоянии что-то изменить в безжалостном маховике карательного правосудия России последнего десятилетия. Как известно, правда, скрытая под подушкой, никому счастья не приносит, включая обладателя этого заветного Грааля вечного знания. Сергей понимал, что чем дольше он катается на корабле, тем меньше вероятность того, что он сможет как-то помочь Хлопонину и пролить свет на это очень темное дело. После того как его должны были прикончить в тюрьме, для него ценность самой жизни значительно уменьшилась, а ценность той правды, ради которой он рисковал всем, включая свою жизнь и свободу, увеличилась настолько, что стала практически неизмеримой. Было ясно, что, несмотря на чудесное спасение и беззаботную жизнь на корабле, Сергею нужно снова срочно линять отсюда, пока он не убил в себе человека и не превратился в трусливого беглеца-приспособленца.

Сергей снова открыл книгу по судебной медицине. Просматривая оглавление, он наткнулся на главу об уклонении от исполнения обязанностей военной службы путем симуляции болезни.

И тут Сергея осенило. Он даже подпрыгнул на кровати: «Гениально, черт побери, симуляция эпилептического припадка!»

Сергей вспомнил, как в первые годы работы в прокуратуре их возили в психиатрические больницы, где им демонстрировали психически больных пациентов, а также здоровых и вменяемых субъектов, пытающимся всеми силами косить под дурачков.

В Тониной книжке оказалась целая глава, посвященная эпилепсии и способам ее выявления, а также отдельно были описаны эпилептические припадки и способы распознавания симуляции припадков. Внимательно прочитав эту главу несколько раз, Сергей убрал книжку к себе в шкафчик и довольный лег спать.

 

Глава 42. Спектакль на бис

Сергей проснулся от звука корабельного колокола. Вокруг было совсем темно. Только корабельные огни освещали палубу. Капитан Холодов по традиции разбудил всех на два часа раньше обычного, чтобы к моменту прохождения границы и досмотра корабля норвежскими таможенниками все было в полном порядке. Сергея и Доржи капитан заставил мыть палубу, другие матросы проверяли документы и наклейки на контейнерах. Холодов каждый раз очень ответственно готовился к моменту пересечения границы, поскольку проверка была довольно основательной, и таможенники, помимо грузов, иногда осматривали каюты экипажа на предмет наличия наркотиков и других запрещенных к провозу вещей. Подойдя к Сергею, Холодов легонько похлопал его по плечу и спросил:

— Ну что, ты еще помнишь, Анатолий, о чем мы с тобой договорились, когда я брал тебя на работу?

Сергей вежливо улыбнулся и отчеканил:

— Так точно, товарищ капитан.

Холодов засмеялся:

— Молодец, брат, вижу, что стараешься. Так и продолжай.

Через полтора часа все три палубы контейнеровоза были выдраены до зеркального блеска, и капитан Холодов милостиво разрешил Сергею и Доржи пойти и позавтракать вместе с остальным экипажем. Практически заглотив тарелку каши, Сергей оставил товарищей в столовой и сломя голову побежал наверх. Войдя в туалет и убедившись, что рядом никого нет, Сергей отломил кусочек мыла и спрятал его в карман куртки. В этот момент в туалет вошел капитан.

Сергей почувствовал, как бешено забилось его сердце, однако Холодов, улыбнувшись ему, зашел в кабинку туалета.

Анциферов, не теряя времени, направился в каюту. Достав из тумбочки книгу, взятую вчера у Тони, Сергей решил последний раз просмотреть главу про эпилептические припадки. В этот момент в каюту зашел Доржи и, не снимая наушников, спросил:

— Толя, ты на построение идти собираешься?

Cергей убрал книжку под подушку, и они пошли строиться. Построение больше напоминало собрание команды на реалити-шоу, чем построение на корабле или на атомной подводной лодке. Вся команда выстроилась по кругу, а в центре стоял капитан Холодов. Прочитав короткую лекцию про то, как важно не облажаться перед европейцами, Холодов осмотрел внешний вид команды. В результате Сергея и еще трех матросов капитан отправил бриться, крича:

— Мне Миклухо-Маклаи на судне не нужны!

Выйдя из туалета, Анциферов увидел два приближающихся норвежских корабля береговой охраны. Один корабль направился к ледоколу, а другой прошел в непосредственной близости от их контейнеровоза. Корабль остановился у кромки льда, и оттуда спустились три моторные лодки, одна из которых направилась к их контейнеровозу Маерск. Было очень интересно наблюдать, как к огромному контейнеровозу приближается маленький катер.

Сергей задумался. Если сейчас его обман раскроется, то его не только не примут норвежцы, но и выгонит с корабля капитан, чтобы не иметь лишних проблем. Анциферов не хотел создавать проблем Холодову и Феде, поскольку оба поручились за него — Федор перед капитаном, а Холодов перед Тоней, когда брал его на борт без документов и медицинской карты.

После того как его выгонят с корабля, его очень быстро найдут ребята из Мурманского отдела ФСБ и сделают пару дырок в его башке. Так может закончиться его бесславная одиссея во имя торжества справедливости. С другой стороны, сейчас у него единственный шанс сделать все так, что практически никто ни о чем не догадается. Единственный, кто сможет понять, что произошло, будет Антонина Ивановна, но она вряд ли его выдаст, учитывая ее неравнодушное отношение. Сергей вспомнил, как играл в свое время в студенческом драмкружке во время учебы в университете, и это придало ему сил.

Хороший актер умеет держать паузу, и Сергей тоже решил выдержать ее. Вернувшись в каюту, Анциферов сел играть с Доржи в бур-козла. Сыграв три партии, они сделали перерыв, и Сергей вышел на палубу. Проверка была в самом разгаре, и Сергей решил, что пора действовать. Незаметно положив кусочек мыла в рот, Сергей стал тихо спускаться в ближайший к его каюте туалет и, пройдя проверяющих таможенников, как бы случайно споткнулся о порожек у входа в туалет. Растянувшись на полу, он стал тихонько поскуливать, и мелкая дрожь побежала по телу. Постепенно то одна, то другая нога начали подрагивать, потом к ногам присоединились и руки. Через тридцать секунд Сергею удалось сделать так, чтобы изо рта пошла пена.

В этот момент кто-то из моряков увидел его и закричал: «Человеку плохо, помогите!»

Мгновенно на палубу высыпала почти вся команда, но никто не знал, что делать.

Проверяющие корабль норвежцы тоже стояли, как ошарашенные. Вдруг кто-то из команды крикнул: «Надо ему ложку в рот, чтобы приступ прошел!»

Мгновенно принесли ложку и стали поднимать Сергея. К счастью, он успел до этого момента проглотить маленький обмылок, который был у него во рту. Его уложили на диван, и Сергей икнул и перестал дергать ногами. Он глубоко дышал и, бешено вращая глазами, растерянно оглядывался вокруг. Ему дали стакан воды. Осушив его залпом, он вытер пот со лба и обвел всех непонимающим взглядом:

— Где я нахожусь? — не своим голосом пропищал Сергей.

— На корабле «Маерск-219», — ответил один из моряков.

— А что со мной случилось? Почему я лежу тут? — спросил Сергей, изо всех сил изображая дезориентацию.

— А ты что, не помнишь, что с тобой было? — спросил капитан Холодов.

Сергей наморщил лоб, будто силясь что-то вспомнить:

— Помню, мы играли с Доржи в карты, потом я пошел в туалет, а дальше… дальше ничего не помню. А что случилось?

— Будто судороги. Как эпилептический припадок, — ответил капитан.

Сергей изобразил недоверие и пробурчал:

— Не может этого быть. Я совершенно здоров. Это может подтвердить врач, бравшая меня на борт.

Капитан явно занервничал, но в присутствии норвежцев не подал виду.

Было решено позвать Антонину Ивановну.

Та вышла еще сонная, в накинутом на ночную рубашку полушубке.

Когда ей рассказали, что произошло, она подтвердила, что это самый настоящий эпилептический припадок и что Сергея надо срочно отправить в больницу на обследование.

Тут норвежцы, которые немного понимали по-русски, предложили свою помощь.

Один из них, высокий белобрысый таможенник в куртке типа «Аляска», на которой было написано непонятное слово «Kystvakta», произнес на довольно сносном русском:

— Ми сможим отвьести вас, товариcь, в клиника больница. Она ттут неедалеко в город Киркенес.

Капитан вначале отказался, а потом решил, что это, в общем-то, даже неплохо, поскольку возвращаться назад им явно не с руки, а ледокол вряд ли стал бы их ждать. Холодов дал Сергею наскоро состряпанное удостоверение личности моряка на имя Первушина Анатолия в надежде, что подделки никто не заметит. Удостоверение не заменяло паспорта, и шенгенская виза туда не ставилась.

Анциферов в сопровождении одного из таможенников поднялся на катер, и один из проверяющих приветливо сказал на прощание:

— Ми скоро вам привьезти вас, ттоварисч, дамой, даровий и счастливий.

Через десять минут Сергей вместе с одним из таможенников пересел на снегоход, и довольно скоро они доехали до города. Норвежец позвонил куда-то по телефону и о чем-то говорил, улыбаясь и глядя на Сергея.

Закончив разговор, он спросил у Анциферова что-то по-английски.

Cергей непонимающе уставился на него. Норвежец достал из кошелька какую-то пластиковую карточку и ткнул пальцем на свою фотографию.

Анциферов догадался:

— А, тебе нужно мое удостоверение личности!

Он достал удостоверение моряка и протянул норвежцу. Тот повертел удостоверение в руках и покачал головой:

— Карта, доктор, клиника пальница.

Анциферов наконец догадался, о чем идет речь, и развел руками, дескать, нету, и добавил, медленно, по слогам произнося каждое слово: «Ук-ра-ли ее у ме-ня».

Норвежец, видимо, сообразил, что дальше у них диалог не пойдет, и снова позвонил по телефону. Через десять минут приехала машина и привезла молоденькую переводчицу.

Девушка на хорошем русском языке объяснила ему, что без действующей медицинской страховки его будет невозможно принять в больнице Норвегии.

Сергей весь просиял от счастья. Теперь его понимают:

— Мне не нужно в больницу. Я специально симулировал эпилептический припадок. Я невольно стал политическим активистом. В России меня хотят убить за то, что я отказался участвовать в обвинительном процессе против олигарха, которого обвиняют в преступлениях, которых он не совершал.

Наступило неловкое молчание. Сергей видел, как расширились от ужаса глаза девушки. После этого она медленно перевела все норвежскому таможеннику.

Тот посмотрел на Сергея и, чуть похлопав его по плечу, произнес что-то по-английски.

Девушка перевела:

— «Политикой мы не занимаемся, и неприятности с Россией нам не нужны».

Сергей испугался не на шутку. Он надеялся, что норвежцы принимают политических беженцев из России.

Уже ни на что не надеясь, он спокойно произнес:

— Переведите, пожалуйста, что если завтра меня убьют в России, то это будет отчасти и на его совести. А подобный исход весьма вероятен — в прокуратуре Челябинска и всего Уральского федерального округа я был практически вторым человеком по вопросам экономических преступлений.

Девушка перевела все сказанное таможеннику. Он куда-то позвонил и долго что-то обсуждал по телефону.

Минут через двадцать приехала машина, в которой сидели двое в штатском. Судя по всему, это были представители местных спецслужб. Сергей сел в машину вместе с переводчицей.

Один из сотрудников попросил Сергея рассказать о себе. Довольно быстро ребята из спецслужб поняли, что Анциферов не представляет для них ни малейшего интереса, поскольку не имел доступа ни к какой сколько-нибудь значимой для них информации.

В конце разговора один из парней дежурно спросил у Сергея, не хочет ли он с ними сотрудничать.

Анциферов помотал головой:

— Нет, извините, я хоть и беглец, но не предатель Родины.

Парни переглянулись, ухмыльнувшись. Один из них сказал:

— Ну что ж, в таком случае мы вам тоже ничем не может помочь. Желаем вам приятного пребывания на норвежской земле.

Выйдя из машины, Сергей и норвежка направились обратно к ожидавшему их у вездехода таможеннику.

Девушка сообщила Анциферову, что его могут отвезти в департамент по делам беженцев, который будет решать, оставить его в Норвегии или депортировать в Россию.

Он, понимая, что другого выхода у него нет, естественно, согласился.

Проехав пару километров на вездеходе, они выбрались на асфальтированную трассу и пересели на автомобиль. Несмотря на обилие снега, бросалось в глаза, насколько хорошо обустроены дороги в Норвегии и какие дисциплинированные тут водители. Машины достаточно медленно двигались по узкой однополосной дороге, но никто даже не пытался никого обогнать.

Анциферов вспомнил Федора и улыбнулся. Наверное, в этой стране ему бы пришлось нелегко.

Часа через три, показавшихся ему вечностью, они въехали в город Вадсе.

Переводчица Гудрун рассказала Сергею, что сегодня с ним проведут короткое интервью сотрудники миграционной службы. Вполне возможно, что интервью будет показано по норвежским каналам, и, если кто-либо из чиновников в департаменте по делам беженцев заинтересуется его случаем, то его могут рассмотреть вне очереди в порядке исключения. Если же этого не произойдет, то его случай будут рассматриваться в срок, установленный законом.

Сергей внимательно слушал и улыбался. Ему казалось, что такого просто не может быть.

Чуть больше недели назад он сидел в карцере за преступление, которого не совершал, и терпеливо ждал, поведут ли его сразу на убой, как скот, или для начала устроят показательное судилище. Быть может, ему это все снится. Он ущипнул себя за руку. Нет, все было наяву.

Это не ускользнуло от внимания девушки, и она, улыбнувшись ему, спросила:

— Зачем вы ущипнули себя?

— Я не верю, что это правда. Я был почти готов к тому, что меня убьют в российской тюрьме, — сказал Анциферов.

— Не волнуйтесь, в Норвегии вы в безопасности. Здесь даже убийц не казнят. А вам тем более ничто не угрожает. Вы, как я понимаю, жертва российской судебной системы, и вас осудили по ошибке.

Сергей невольно залюбовался красотой этой юной норвежки, так свято верившей в торжество закона и справедливости.

— Где вы так хорошо выучили русский язык?

Гудрун вдруг покраснела:

— Спасибо. Я не так хорошо говорю по-русски, как мне бы хотелось. Я пять лет учила русский язык в университете Осло и год стажировалась в Санкт Петербурге.

Машина остановилась у двухэтажного деревянного здания. У входа их уже встречали трое сотрудников миграционной службы.

Сергея провели в небольшой зал, где был накрыт стол. Их пригласили сесть. Девушка села рядом с ним, а напротив сели трое работников миграционной службы. Это были две женщины среднего возраста и один пожилой мужчина. Интервью началось.

 

Глава 43. Прогулки полярной ночью

Сергей гулял по улицам Вадсе, подсвеченным фонарями, и любовался красотой этого маленького городка. Было ощущение, что он попал в Зазеркалье. Долгая полярная ночь наводила его на совсем не веселые размышления. Ему казалось, что его собственная страна погрузилась в бесконечную полярную ночь лжи, а солнышко правды лишь изредка поднимается над горизонтом. Гудрун часто сопровождала его в почти бесконечных прогулках по городу и окрестностям. Анциферов любил выходить к порту и часами смотреть на море. Несмотря на темноту, порт немного подсвечивался, и можно было видеть огни кораблей, стоящих в гавани. Город, как и вся Норвегия, готовился к встрече Рождества загодя. Рядом с ратушей возвышалась огромная елка, которую уже начали наряжать. В Вадсе не было большой рождественской ярмарки, но несколько палаток, где продавали самодельные елочные игрушки и деревянных крабов, были открыты. В одной из палаток продавали норвежский вариант глинтвейна Julegløgg, и Гудрун решила угостить Сергея.

Они чокнулись:

— За здоровье, — уверенно произнесла девушка.

Анциферов, улыбнувшись, лишь молча кивнул ей:

— Вы за пять дней стали таким же малоразговорчивым, как настоящий норвежец.

Сергей засмеялся:

— Я просто привыкаю к суровым местным условиям. Потом на завтра назначено рассмотрение моего дела, и состоится пресс-конференция, но я почти не представляю, о чем мне говорить. Я никогда в жизни не давал интервью журналистам, если не считать интервью журналистам районной газеты Челябинска, и немного побаиваюсь.

Девушка задумалась. Было видно, как вспыхнули огоньки в ее глазах:

— Вам нечего бояться. Вы проделали такой длинный путь, чтобы рассказать людям правду, и неважно, как вы будете говорить, главное, что вы скажете. Очень важно, чтобы в России и во всем мире узнали правду, как в России поступают с бизнесменами и политическими противниками.

— Я не знаю, действительно ли это так важно, как вы говорите. Нужна ли кому-то в России эта правда и посчитают ли мой рассказ правдивым? По сути, у меня нет вообще никаких доказательств. Единственные документы, доказывающие мою правоту, спрятаны рядом с моим домом в Челябинске, если, конечно, милиция еще не нашла их.

— Это неважно. Вы изложите вашу версию происходящего, а дальше будем думать, что делать. Вы много лет боролись за правду, а теперь, кажется, уверенность в себе изменила вам.

— Нет, уверенность в себе мне не изменила, я просто думаю, целесообразно ли затевать все это и что это даст. Не хотелось бы выглядеть банальным стукачом и ябедой.

Девушка удивленно взглянула на него:

— Простите, я не совсем поняла вас. Кто такой стукач?

Cергей засмеялся:

— Гудрун, общаясь со мной, вы сможете немного расширить ваш словарный запас. Стукач — это доносчик, человек, который жалуется на других, чтобы те были наказаны.

— Разве это плохо, если вы жалуетесь на плохих людей, чтобы они были справедливо наказаны?

— Может, это и неплохо, но сор из избы не выносят.

На этот раз девушка его поняла и, хитровато прищурившись, добавила:

— Однако в вашей избе, господин Анциферов, сора слишком много, и если ничего не делать, то скоро все жители избы просто задохнутся.

— Ваша правда, Гудрун, — согласился Сергей.

Они выпили еще по кружке, и девушка проводила его до дверей общежития, где на первое время селили нелегальных эмигрантов и вынужденных переселенцев — до тех пор, пока их дальнейшая судьба не будет решена. С Сергеем в комнате жила русская семья, приехавшая с Северного Кавказа, и молодой человек из Эритреи. Соседи были тихими, и в это позднее время все уже спали. Сергей долго не мог уснуть и все время ворочался с боку на бок. Под утро, почти ничем не отличавшееся от ночи, ему все же удалось заснуть.

 

Глава 44. Судный день

В восемь утра Гудрун заехала за Сергеем и отвезла его на машине в здание ратуши, где должна была состояться пресс-конференция.

В зале было еще пусто, и Сергей с Гудрун спокойно прошли к столу президиума. Ему объяснили порядок пресс-конференции и дали ознакомиться с текстом, который он должен зачитать в начале, как только ему будет предоставлено слово. Рядом с Сергеем сидел сотрудник министерства по делам иностранцев, который должен был вести пресс-конференцию. Постепенно зал стал заполняться журналистами.

В десять утра, строго по расписанию, все началось. После вступительного слова сотрудника министерства микрофон передали Анциферову.

В зале воцарилась полная тишина. Сергею казалось, что все слышат, как бьется его сердце.

Он спокойно зачитал текст, написанный за него сотрудниками миграционной службы и переведенный для него на русский язык.

Сергей буквально щурился от вспышек направленных на него телекамер, однако через какое-то время привык и перестал обращать на них внимание.

После этого ведущий объявил о переходе к самой интересной части пресс-конференции, а именно о возможности задать Сергею любые вопросы в связи со сделанным им заявлением.

Первый вопрос задал сам сотрудник миграционной службы, поинтересовавшись у Анциферова, почему он выбрал именно Норвегию, а не какую-либо другую страну.

Сергей ответил именно то, что он до этого обговаривал с Гудрун и этим самым сотрудником:

— Знаете, выбор на Норвегию пал совершенно случайно. Скорее это обусловлено исключительно географическими причинами. Норвегия оказалась первой страной, через которую проплывал наш контейнеровоз, и я просто воспользовался представившимся мне случаем и имитировал эпилептический припадок, чтобы оказаться на норвежской территории.

— Вы не боитесь, что вас отправят обратно на Родину?

— Я очень надеюсь, что, принимая решение, норвежские власти будут руководствоваться здравым смыслом и мотивами моего поступка, а не тем, каким способом я оказался в Норвегии.

Буквально сразу поднял руку корреспондент агентства «Рейтерс» и спросил:

— Как вы относитесь к тому, что в России вас будут считать предателем и изменником Родины?

— Я думаю, что это неизбежно. Так в России часто относятся к бывшим гражданам, которые не смогли на Родине добиться правды и вынужденно оказались за границей. Прошу заметить, что я отказался сотрудничать с норвежскими спецслужбами, хотя такая возможность у меня была.

— Вы действительно считаете ваше пребывание в Норвегии вынужденным? — не унимался дотошный корреспондент «Рейтерс».

— Да, поскольку у меня был выбор между гибелью в тюрьме и бегством. Я выбрал последнее. Была еще возможность пойти на сделку со следствием и оговорить Хлопонина, но я этот вариант как недостойный порядочного человека вообще не рассматриваю.

После этого встал пожилой прожженный корреспондент агентства «РИА Новости» и спросил:

— Скажите, а почему мы должны верить вашей красивой легенде о благородном олигархе Хлопонине и не менее благородном следователе, отказавшемся его осуждать? Мне кажется, это больше похоже на историю для бульварной прессы или дешевого шпионского романа и имеет очень малого общего с происходящим в настоящее время в России!

Анциферов спокойно выслушал его и неторопливо ответил:

— Вы абсолютно правы. У меня действительно не очень много фактологического материала, тем не менее, если вы относитесь к моему заявлению не предвзято, то сможете проверить многое из того, что сказал, и по своим каналам. Первое. Хлопонину было предъявлено заведомо неправомерное обвинение в неуплате налогов на сумму, значительно превышающую доход компании «Медиакон». Всю эту информацию я смог найти, пользуясь вполне открытыми источниками, кроме того, я дал запрос в компанию Прайс Ватерхаус Куперс, которая занималась в последние годы налогами «Медиакона». Второе. Арест олигарха произошел за два дня до очень крупной сделки по слиянию компании «Медиакон» и компании «Сибмед». Это говорит о том, что кто-то очень не хотел, чтобы эта сделка состоялась. И третье и последнее. На первых допросах Хлопонин сам заявил мне, что финансировал оппозиционные политические партии, потом эту информацию подтвердили мне сотрудники прокуратуры, когда допрашивали меня в качестве обвиняемого, тем самым пытаясь заставить меня дать показания против олигарха как врага России.

Корреспондент Би-Би-Си, симпатичная девушка, с огромным интересом слушала Сергея, и когда он закончил, спросила:

— Вы рискнули пойти против системы в одиночку. Не кажется ли вам, что, как принято говорить в России, один в поле не воин?

Анциферов на минуту задумался. Наступило неловкое молчание. Было слышно, как звучат вспышки фотокамер и как некоторые меняют кассеты в диктофонах.

Собравшись с мыслями, он ответил:

— Знаете, если бы все так считали, то в мире никогда бы не происходило ничего нового, не было бы открытий, революций, новых течений в литературе и искусстве. Наполеон тоже был один, но за ним долгое время шла вся Франция. Я же не собираюсь поднимать толпы на баррикады. России и так уже хватит крови за последнее столетие. Я просто хочу, чтобы люди прозрели, перестали обманывать себя и начали заниматься своим делом честно, не боясь начальства, а боясь в первую очередь неисполнения законов и своей совести, перед которой кому-то, возможно, будет потом стыдно за содеянное, а возможно, и нет. Если судебная власть в России снова начнет честно исполнять свои обязанности, а не крышевать бандитов и запугивать по указанию начальства бизнесменов и простых граждан, то очень многое изменится в лучшую сторону. В заключение хочу сказать, что я абсолютно уверен, что таких, как я, в органах прокуратуры и судебной власти в целом не так мало. Просто люди по понятным причинам боятся. Мне же в моей ситуации бояться уже нечего, разве что пули снайпера или дозы крысиного яда.

Почти все присутствующие журналисты встали и стали хлопать ему. Один только журналист «РИА Новости» как-то очень зло смотрел на него.

В какой-то момент из последних рядов зала встал худой парень и, представившись журналистом газеты «Норвежец Приволжья», метнул в Сергея тухлое яйцо:

— Госдеповская шлюшка! — закричал он. — Сколько тебе заплатили за предательство Родины? Долой либеральную буржуазию!

Охрана достаточно быстро среагировала и вывела недоумка из зала.

Анциферов спокойно вытер остатки тухлого яйца и весело сказал:

— Вот видите, не прошло и часа с начала пресс-конференции, а я уже стал знаменитым, и у меня даже появились идейные противники.

Пресс-конференция продолжилась. Сергею задавали новые вопросы, а он невозмутимо отвечал на них в своей полушутливой-полусерьезной манере.

Через полчаса ведущий объявил, что пресс-конференция подходит к концу, и предложил задать последних два вопроса.

Встал молодой человек из «Московского комсомольца» и спросил, намерен ли он заниматься политикой по возвращении в Россию.

Сергей улыбнулся:

— Политик из меня не выйдет. Я слишком честный, не умею юлить и врать. Я бы просто пожелал нынешним политикам и депутатам думать не только о том, как бы наказать тех, кто заработал больше их, а и о том, как бы принять такие законы, чтобы никакой вор и взяточник на любой должности не чувствовал себя безнаказанным. А еще хотелось бы пожелать, чтобы люди в России не страдали за свои убеждения, если, конечно, их убеждения и взгляды не носят экстремистский характер.

Последний вопрос ему задал ведущий, спросив, чего Сергей сейчас хочет больше всего.

Анциферов вздохнул:

— Очень хотелось бы увидеть моих жену и дочку, но, к сожалению, не знаю, насколько это возможно в ближайшее время.

Сергей спустился по ступенькам. Гудрун догнала его и порывисто обняла:

— Все прошло просто замечательно. Вы держались молодцом, и, думаю, наши чиновники быстро примут правильное решение.

Гудрун вся сияла, когда говорила это. Сергей же был на удивление спокоен. Он думал, что будет дальше.

Они вышли на улицу. Полярное солнце едва поднялось над горизонтом, тем не менее стало значительно светлее. Анциферов практически впервые смог немного рассмотреть город. Они шли по брусчатой мостовой, и Сергей рассматривал рождественские гирлянды иллюминации, протянутые между домами. Девушка рассказывала ему, как она училась в Санкт-Петербурге в конце девяностых. Они почти подошли к порту, когда их по-русски окликнул какой-то человек.

— Сергей Николаевич, извините, пожалуйста, за беспокойство. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Сергей и Гудрун остановились. Рядом стоял пожилой мужчина в коричневом кашемировом пальто и шляпе, одетый не совсем по погоде.

Анциферов повернулся к нему.

— Я вас внимательно слушаю.

Мужчина достал свой паспорт и показал им:

— Меня зовут Марк Анатольевич, я гражданин Норвегии и живу здесь уже более пятнадцати лет. В прошлом я работал в КГБ СССР, но потом стал сотрудничать с американской разведкой и бежал из Советского Союза. Я, как принято теперь говорить, перебежчик-диссидент. Мне очень понравился ваш доклад на пресс-конференции и особенно то, как вы живо и динамично отвечали на вопросы. Мы не могли бы немного с вами поговорить? Если, конечно, ваша спутница вас отпустит поговорить с незнакомым мужчиной, судьба которого чем-то похожа на вашу.

Гудрун смутилась. Почему-то этот человек не внушал ей доверия, но, не обладая никакими правами на Сергея, она просто вежливо сказала:

— Да, конечно. Надеюсь, это будет не очень долго.

— Ну что вы, как я могу отобрать у вас вашего замечательного кавалера? Я верну вам Сергея менее чем через полтора часа. Сможете скоротать время в ближайшем кафе?

Гудрун смутилась еще больше:

— Вы же только что сказали, что вам не потребуется больше нескольких минут, а теперь уже говорите про полтора часа.

Сергей улыбнулся:

— Не волнуйтесь, пожалуйста. Я не думаю, что мой собеседник и бывший соотечественник может сделать мне что-то плохое за то время, что мы с ним поговорим. Кроме того, вы знаете, как его зовут, и даже видели его паспорт, так что все будет хорошо.

После этого они быстро пошли по улице. Девушка осталась стоять на месте как вкопанная.

 

Глава 45. Ром и пепси-кола

Пройдя еще метров двести, новый знакомый Сергея свернул налево, и они оказались в маленьком переулочке. В одном из домов находился небольшой японский бар под названием «Бонсай».

Они сели за столик напротив входа, и Марк вопросительно взглянул на Анциферова:

— Вы позволите вас угостить?

Cергей улыбнулся:

— В данный момент я совершенно неплатежеспособен, поэтому мне не остается ничего другого, как согласиться.

— Что из алкоголя вы предпочитаете?

— Знаете, я бы предпочел безалкогольные напитки, например кофе или чай.

— Хорошо. Ну, хотя бы кофе с саке или с коньяком? Все-таки мы в Норвегии, ночи тут длинные и зимы холодные.

— Давайте кофе с саке. Никогда не пробовал японское вино.

— Саке не очень крепкое, вы его не почувствуете в кофе. Давайте я лучше закажу вам кофе с ромом, а саке вы попробуете отдельно.

— Ладно, уговорили. А чем вы занимаетесь здесь, Марк Анатольевич?

— Марк, просто Марк, — улыбаясь, перебил Сергея собеседник. — В Норвегии ко мне никто не обращается по имени-отчеству.

— Извините, Марк, я еще не привык к здешним реалиям. А все-таки вы тут уже давно. Чем вы зарабатываете на жизнь? Не на пенсию же КГБ вы живете?

— Конечно, нет. Я консультирую местный военный завод. В прошлой жизни я был военным инженером в КГБ.

В это время официант-японец принес два чайничка. Марк что-то очень вежливо сказал японцу, и тот, поклонившись, мгновенно забрал их.

— Новый работник. Он меня не понял и перепутал чай с кофе, — спокойно объяснил мужчина.

Буквально через две минуты японец, виновато улыбаясь, принес на красивом подносе две маленькие чашки кофе.

Марк взял чашку и, отпив глоток, сказал:

— Божественный кофе. Пейте маленькими глотками. Ром очень крепкий.

Сергей взял чашечку и тоже отпил глоток. Жуткое жжение пошло по всему горлу. Он очень хотел выплюнуть эту гадость, но постеснялся Марка.

Тот только улыбнулся:

— Это нормально. Ром очень крепкий. Выпейте еще кофе, и вам станет лучше.

Действительно, дальше кофе был нормальным. Ром чувствовался, но неприятного жжения в горле больше не было. Зато теперь оно ощущалось где-то в районе желудка, но потом и это прошло.

Сергей вопросительно взглянул на собеседника:

— Так что вы хотели мне сказать? Зачем вы меня сюда пригласили?

Марк внимательно смотрел на него, не говоря ни слова, как будто просто сканировал его. Он чем-то напомнил Анциферову допрашивавшего его садиста следователя Бирюкова, но он сразу отбросил эту мысль как глупую и не имеющую под собой ни малейших оснований.

Марк начал очень спокойно излагать Сергею ситуацию:

— Понимаете, Сережа, я не могу вам ничего объяснить до тех пор, пока у вас ко мне не появится доверие, поскольку все объяснения человека, которому не доверяешь, бессмысленны.

— Да, это правда, — согласился Сергей.

— Ну так вот, я хотел спросить вас, чувствуете ли вы себя здесь в абсолютной безопасности. Я, например, не чувствую. Я живу уже более пятнадцати лет в Норвегии, в основном в Осло, иногда в Бергене, и прекрасно понимаю, что уже никому не нужен и ни для кого не представляю никакой опасности. Другое дело вы. Я бы посоветовал вам перебраться подальше от границы с Россией. Устранить вас здесь не составит никакой проблемы, как вы сами понимаете.

— Спасибо за совет, но я не собираюсь всю жизнь находиться в бегах. Чему быть, того не миновать. Знаете, как сказано в «Капитанской дочке»: «Лучше один раз напиться свежей крови и умереть, чем всю жизнь падалью питаться». Я не боюсь быть убитым, поэтому не собираюсь нанимать себе охрану и каждый день менять места явок. Вы не могли бы проводить меня обратно, если вас это не затруднит?

— Сережа, вы зря так обиделись и разгорячились. Я просто хотел дать вам совет человека, умудренного бóльшим опытом жизни в бегах, чем ваш. Мне семьдесят два года, а вам, как я понимаю, где-то около сорока. Надеюсь, когда вы доживете до моих седин, вы поймете, что я имел в виду.

— Марк, большое вам спасибо за призыв к бдительности. Я буду ему неукоснительно следовать после нашего разговора. Пожалуйста, объясните мне дорогу до того места, где вы нас встретили. Хотя я думаю, что это просто. Мне надо идти прямо до пересечения с большой улицей, а потом повернуть направо?

— Да, Сережа, вы совершенно правы. Мы можем выпить по рюмочке саке до того, как вы пойдете обратно. Вы же хотели попробовать японское вино.

— Давайте. Гулять так гулять!

— Скажите, Сережа, вам нравится в Норвегии? Хотели бы вы прожить здесь всю жизнь?

Анциферов задумался.

— Не знаю. Я здесь всего несколько дней. Хотя дни здесь очень похожи на ночи. Тяжело привыкнуть к постоянной темноте. Я бы с удовольствием вернулся на Родину. Думаю, я был бы там более полезен, нежели здесь. Мне бы хотелось увидеться с моей семьей, они довольно долго уже за границей. Вот только не представляю, как это осуществить.

В это время принесли саке. Они выпили, и Сергей поднялся и стал прощаться.

Напоследок Марк еще раз по-отечески произнес:

— Берегите себя, Сережа. И вот мой адрес, если что. Вы всегда можете позвонить мне или просто приехать и остановиться в моей квартире в Осло, если вам нужно будет скрыться от посторонних глаз.

— Обязательно воспользуюсь вашим приглашением, Марк, если буду проездом в ваших краях, — на прощание произнес Анциферов.

 

Глава 46. Процесс необратим

Сергей быстрым шагом пошел назад. Предчувствие было очень недобрым.

«Непонятно, чего на самом деле хотел этот Марк. Он пригласил меня явно не для того, чтобы предостеречь. Все это он мог сказать и при Гудрун. Значит, дело не в этом. Хотел бы он воткнуть мне шприц с синильной кислотой, я бы уже сейчас лежал в морге, а не рассуждал. Может, он подставной агент или просто местный псих. Нет, непохоже. Да, пересмотрел я в молодости фильмов про шпионов, и вот они мне уже повсюду мерещатся. Марк вполне нормальный мужик, просто понимает, что здесь небезопасно. Наверное, у него эта старая кэгэбэшная привычка не говорить при свидетелях», — рассуждал про себя Сергей.

Анциферов не заметил, как ноги довели его до того места, где он расстался с Гудрун. Она сидела за столиком в кафе и читала местную газету. Увидев Сергея, она бросилась к нему:

— Что этот проходимец хотел от вас?

Cергей улыбнулся:

— Никакой он не проходимец. Просто скучно ему здесь, на чужбине, без своего далекого чекистского прошлого, и он пытается вернуть его любой ценой. А тут я ему под руку попался. Вот у него фантазия и разыгралась.

Девушке, однако, было явно не до смеха:

— Мне он не понравился. Взгляд у него был какой-то мутный. Что-то подозрительное в нем есть. Кроме того, он был одет совершенно не по погоде, да и вообще, норвежцы так не одеваются. Я думаю, он вас обманул, что давно живет в Норвегии.

Сергей ничего не ответил. Они сели в машину, и Гудрун отвезла его на край города. Там на фоне гор и фьордов он впервые увидел северное сияние.

Неописуемо красивое зрелище. Все небо было пронизано каким-то неземным, ярким зеленым светом. Как будто Создатель решил устроить гигантское лазерное шоу в этом северном райском уголке. Вдруг стало светло. Сергей подумал, что очень хочет подняться на крыльях этого нереально яркого неземного света и улететь далеко-далеко — к своей семье, в те края, где их никто не достанет. Он зачарованно смотрел, как зеленое пламя сияния — словно пламя из хвоста взлетающей в небо ракеты несется по небу. Анциферов старался запечатлеть этот момент в своей голове, как будто видит это в последний раз.

Внезапно Сергей почувствовал усталость и сел на снег:

— Гудрун, я что-то устал. Отвезите меня, пожалуйста, назад в общежитие.

Норвежка подошла к Анциферову и постаралась помочь ему встать:

— Что с вами? Вам нехорошо? Надо бы в больницу.

Сергей покачал головой:

— Гудрун, какая может быть больница после такого северного сияния? Разве только психиатрическая. Со мной все в полном порядке. Я просто очень устал. Эту ночь перед пресс-конференцией я очень плохо спал. Сейчас ведь только три часа дня. Я подремлю пару часиков, а вечером, если у вас будет время, сможем сходить на рождественский базар.

Ответ Сергея убедил ее, и она отвезла его в общежитие.

 

Глава 47. Встреча с Антоном.

Cергей внезапно проснулся от сильной головной боли и тошноты. Он с трудом успел добежать до туалета, где его и вырвало кусками непереваренной еды, перемешанной с кровью. Во рту ощущался какой-то странный металлический привкус, не заглушаемый даже привкусом крови. Убрав после себя, он дошел до комнаты, держась за стенку. В комнате его сразу окружили перепуганные соседи. Николай, отец семьи, переехавшей сюда с Кавказа, спросил, не отравился ли Сергей алкоголем.

Держась за голову, Анциферов смог произнести, что выпил только чашечку кофе с ромом в компании с неизвестным ему человеком и маленький стаканчик рисового вина.

После этого Сергея опять начало тошнить, он не успел добежать до туалета, и его вырвало прямо в коридоре. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, и он медленно осел на пол.

Соседи позвали дежурного по общежитию. Это был рослый норвежец по имени Кристер.

Дежурный, хотя и не имел специального медицинского образования, понял, что дело плохо, и вызвал скорую помощь. Обычно в Норвегии скорая помощь редко приезжает к больным по вызову, но в случае Сергея было ясно, что сам он до больницы не доедет и что дело действительно плохо. Персонал также позвонил Гудрун, и она примчалась в общежитие на машине быстрее, чем скорая помощь. Пока ждали врача, Сергея уложили на кушетку и обмотали ему голову холодным полотенцем.

Приехавший врач померил Сергею давление, сделал ЭКГ, сказал, что это обычное пищевое отравление и отказался забирать Сергея в больницу, сославшись, помимо прочего, на отсутствие обязательной медицинской страховки. Только после того как Гудрун сказала, что сама заплатит за Сергея, его все-таки отвезли в больницу и оставили там до утра.

Утром Сергею стало значительно лучше, и девушка отвезла его на машине обратно в общежитие.

— Эти суки хотели вас отравить, но у них ничего не вышло, — торжествующе произнесла Гудрун.

Сергей подивился познаниям ненормативной лексики у этого юного создания:

— Гудрун, кто научил вас так выражаться? Неужто вы это изучали в университете Санкт-Петербурга?

Она засмеялась:

— Нет, я изучила это еще в Норвегии. У нас был семинар по русским матерным выражениям, и я его с удовольствием посещала.

Сергей решил не продолжать разговор на эту тему. Они немного прошлись в парке перед общежитием и полюбовались рождественской елкой. Анциферов был еще очень слаб. Гудрун уложила его в кровать и просидела у его постели весь день до самого вечера. Так прошло четыре дня, и Сергею стало казаться, что все самое страшное уже позади.

К сожалению, его надежды не оправдались. На пятый день после встречи с таинственным Марком у Анциферова наступило сильное ухудшение состояния. Во время завтрака он потерял сознание. Придя в себя, он некоторое время не мог говорить. Он слышал, о чем его спрашивают, но язык не слушался, и речь была практически бессвязной. Сергея снова отвезли в больницу.

Только в больнице через несколько часов нормальная речь вернулась к нему.

Сергей замечал, с каким ужасом Гудрун смотрит на него, и понял, что сильно сдал за эти дни.

Единственной положительной новостью для Анциферова было предоставление ему политического убежища в Норвегии в связи с присвоением ему статуса беженца.

Когда Гудрун сообщила ему об этом, у нее на глазах были слезы счастья.

Сергей воспринял эту новость спокойно. Он с грустной улыбкой посмотрел на девушку и произнес:

— Ну что ж, хоть умру на норвежской земле.

Гудрун бросилась к нему и зарыдала:

— Пожалуйста, не умирайте! Мы вас вылечим. Только не умирайте!

Он вздохнул. Говорить было тяжело:

— Да я в общем-то сам умирать не собираюсь, но теперь, похоже, от меня ничего не зависит. На все воля Божья.

После получения статуса беженца у Сергея автоматически решился вопрос с медицинской страховкой. Теперь о процедурах в больнице можно было не волноваться. Врачи второй день пытались понять, чем его отравили, но пока все анализы были негативными.

На следующий день состояние Сергея ухудшилось еще сильнее. Проснувшись утром, он лежал в полубессознательном состоянии, то приходя в себя, то снова проваливаясь в небытие, и только к обеду сознание на некоторое время вернулось к нему.

Он открыл глаза и увидел сидящую рядом девушку. Она явно провела рядом с его постелью всю ночь.

— Гудрун, — тихо позвал ее Сергей, — я хочу, чтобы вы связались с моей женой и дочерью. Может быть, они уже не успеют приехать ко мне до того, как я умру, но, может, я все-таки доживу до того, чтобы попросить у них прощения за то, что все это затеял. Пожалуйста, свяжитесь с ними, они должны жить в городе Трабзон… Марина и Лера Анциферовы…

Потом он замолчал. Каждое слово давалось ему с огромным трудом.

Во второй половине дня в палату к Сергею зашел директор клиники, профессор Бьорн Кристенсен. Это был очень пожилой и видавший виды норвежец. Осмотрев Анциферова, он сказал что-то по-норвежски.

Гудрун перевела ему:

— «Откройте рот».

Тщательно осмотрев десны Сергея, профессор что-то сказал Гудрун.

— «Белый налет. Видимо, что-то радиоактивное. Проведем еще ряд анализов», — перевела Гудрун.

Профессор пожал Сергею руку и вышел из палаты. Глаза Гудрун наполнились слезами. Она выбежала вслед за профессором, но спустя несколько минут вернулась:

— Сейчас возьмут пробы, потом их отправят самолетом в Осло, там экспресс-лаборатория.

Сергей попытался улыбнуться Гудрун:

— Вы неважно выглядите, милая. Вам хорошо бы пойти поспать. Берите пример с меня.

У бедной девушки уже не было сил плакать, она смущенно улыбнулась Сергею и легла на кровать рядом с ним, положив голову на подушку рядом с его головой. Они пролежали так несколько часов. В какой-то момент он приподнялся и сказал:

— Гудрун, я не знаю, сколько часов или дней мне еще осталось, но я хочу сделать заявление для полиции. Я ведь не для того сюда пробрался, чтобы быть похороненным в норвежской земле. Пожалуйста, запишите все, что я сейчас скажу, на диктофон или камеру и передайте полиции, когда меня не станет.

Девушка вышла и через некоторое время вернулась с видеокамерой в руках.

Сергей попытался сесть на кровати, но закашлялся, сплевывая кровь в салфетку.

Глотая слезы, Гудрун включила камеру. Набрав в легкие побольше воздуха, он заговорил:

— Я уже практически мертв, и мне больше нечего бояться, кроме страшного суда на небесах. ФСБшные крысы по приказу с самого верха смогли найти и смертельно отравить меня. Я прощаю своих убийц. Бог им судья. Неизвестно, что будет с вами самими, с теми, кто согласился продать свою совесть, купив лицензию на убийство инакомыслящих. Знайте, однако, что нас не так мало, как вы думаете… Вы… Вы… сознательно уничтожаете и запугиваете собственный народ, и поверьте, он вам этого никогда не простит. Он прозреет, даст Бог…. И многие из лизоблюдов и холуев поплатятся за это. Истинно говорю вам. Сегодняшние иконы для полудурков станут позором и кровавым бельмом всей нации на долгие времена…

Он закрыл глаза. Страшная боль пронзила его тело. Ему стоило огромного труда членораздельно произнести все от начала до конца, но ему удалось это сделать. Он начал тихонько стучать зубами, и Гудрун нажала на кнопку и вызвала врача. Сергею ввели обезболивающее, и он заснул.

На следующее утро к Анциферову зашел профессор Кристенсен и обнаружил на кровати рядом с Сергеем спящую Гудрун. Сергей почувствовал, как она вздрогнула, просыпаясь, но сил открыть глаза у него уже не было.

Профессор что-то сказал ей, и она задохнулась от рыданий.

— Переведите, — шепотом произнес Сергей, не открывая глаз.

Судорожно всхлипывая, она тихо сказала:

— Вы отравлены. Они установили, чем. Это полоний-210.

— Сколько? — спросил Сергей.

— Неделя. Может, две.

Гудрун снова зарыдала.

Профессор что-то сказал ей, и она снова заговорила по-русски:

— Профессор сказал, что вынужден сообщить о результатах исследования в полицию, и, возможно, нам обоим придется пообщаться с полицией.

Сергей шевельнул рукой в знак согласия.

Когда дверь за профессором закрылась, он открыл глаза и попытался улыбнуться девушке, но у него не получилось. Еле слышно он произнес:

— Одна просьба. Священник. Православный.

Она с огромной нежностью смотрела на него:

— Я все сделаю, Сережа.

Она достала из сумочки телефон и набрала какой-то номер. Коротко поговорив, она что-то записала на клочке бумаги — видимо, номера телефонов, потому что, рассоединившись, начала набирать их один за другим.

Первым, до кого удалось дозвониться, оказался отец Михаил, который согласился приехать из Киркенеса.

Дорога занимала больше трех часов на машине, и батюшка сказал, что постарается приехать как можно скорее, чтобы успеть к воскресной службе.

Гудрун подошла к кровати Сергея. Тот лежал совершенно неподвижно с закрытыми глазами. Девушка положила руку ему на грудь – видимо, чтобы проверить, бьется ли его сердце. Совершив огромное усилие, он накрыл ее руку своей.

Последние два дня Анциферов почти все время спал или находился в состоянии полной прострации, лишь изредка приходя в себя. Запись для полиции и прессы далась ему очень тяжело, и после этого он почти не говорил.

К полудню пришла медсестра и собралась ставить Сергею капельницу с глюкозой.

В это время кто-то въехал в палату на коляске.

Гудрун, как сторожевая собака, мгновенно подняла голову и спросила — вначале по-норвежски, а потом по-русски:

— Что вы хотите?

Сергей услышал, как пришедший ответил:

— Меня зовут Антон Горынин, я друг и бывший коллега Сергея.

Гудрун погладила Сергея по облысевшей голове и тихо шепнула ему на ухо:

— Сережа, ваш друг приехал вас проведать.

Вначале воцарилась полная тишина, но через некоторое время Сергей открыл глаза, увидел Антона и едва заметно улыбнулся.

Гудрун выразительно посмотрела на Антона, и он подъехал поближе к кровати Анциферова.

— Ну, здравствуй, дружище, — чуть слышно произнес Сергей.

— Здравствуй, — сказал Антон, обхватив своей ладонью его ладонь.

Гудрун поняла, что лучше оставить их вдвоем, и тихонько вышла из палаты.

Антон достал из рюкзака большую фотографию, на которой были изображены жена и дочь Анциферова, и протянула ее Сергею. Он долго молча с нежностью смотрел на фотографию, и Антон увидел, как заблестели его глаза.

Потом он вернул фотографию Антону и спросил:

— Как они там?

— Хорошо. Очень по тебе скучают. Они должны завтра прилететь, если им сегодня дадут визу в Норвежском консульстве.

Сергей кивнул, потом снова закрыл глаза. Погружаясь в темноту, он слышал, как Антон позвал Гудрун, и как та объясняла, что в последние два дня это его обычное состояние: он приходит в себя на двадцать-тридцать минут, а потом снова улетает куда-то.

— Вам очень повезло, что вы смогли с ним поговорить, — сказала Гудрун.

— Да, конечно, — отозвался Антон.

Ближе к вечеру медбрат привел к ним батюшку Михаила.

Гудрун с Антоном оставили их вдвоем.

Произнося за священником слова молитвы, Сергей снова погрузился в темноту. На этот раз навсегда.

 

Послесловие

Жена и дочка Сергея действительно приехали на следующий день. Проститься с ним они не успели.

Полиция, получив последнюю видеозапись Сергея и допросив Гудрун, смогла установить личность загадочного Марка Анатольевича. Им оказался бывший сотрудник КГБ и ФСБ, который в последнее время жил в Латвии.

Спустя некоторое время после отравления Сергея Анциферова он таинственным образом испарился и через некоторое время объявился уже в Москве, где стал депутатом Государственной Думы, несмотря на свой преклонный возраст.

Норвежская сторона не стала выдвигать никаких прямых обвинений и не называла имена заказчиков этого преступления. Однако МИД России заявил, что будет возбуждено уголовное дело по факту отравления гражданина России в Норвегии.

Министр Камынин, глядя в телекамеры и щурясь сквозь роговую оправу очков, произнес казенную министерскую фразу:

— Надеюсь, все присутствующие понимают, что Анциферов был для ФСБ ничем, и устранять его таким экстравагантным способом не имело для нас никакого смысла.

Депутаты в один голос твердили, что все случившееся — провокация против России и происки Запада в целях дестабилизации ситуации. Кто-то даже назвал Анциферова «сакральной жертвой демократов». Однако через какое-то время буря утихла, и большинство забыло обо всей этой истории.

К счастью, нашлись те, на кого все это произвело сильное впечатление, например Юрий Мухин. Отсидев два года по обвинению в противодействии следствию, он вышел на волю и занялся правозащитной деятельностью. Мухину не хватало сноровки Анциферова, однако он смог помочь не одному десятку человек и продолжает этим заниматься по сей день.

Даже один человек сможет изменить жизнь других к лучшему, если очень сильно этого захочет.

Август 2013 – май 2021