Джо́зеф Ре́дьярд Киплинг (30 декабря, 1865, Бомбей — 18 января, 1936, Лондон) — английский писатель, поэт, журналист и путешественник.
Лучшие стихи Редьярда Киплинга написаны в традициях английской баллады с характерными для нее нарративностью, жизненной мудростью, простотой и доступностью для читателя.
В каком-то смысле Киплинг открыл новую страницу европейской поэзии, направив ее в русло массовой народной песни. Поэтому целесообразно также говорить о просветительской, образовательной миссии английского поэта, заменившего изящный слог скромной романтикой повседневности:
Романтика, прощай навек!
С резною костью ты ушла, —
Сказал пещерный человек, —
И бьёт теперь кремнём стрела.
Бог Плясок больше не в чести.
Увы, романтика! Прости!»
«Ушла! — вздыхал народ озёр, —
Теперь мы жизнь влачим с трудом,
Она живёт в пещерах гор,
Ей незнаком наш свайный дом,
Холмы, вы сон её блюсти
Должны, Романтика, прости!»
И мрачно говорил солдат:
«Кто нынче битвы господин?
За нас сражается снаряд
Плюющих дымом кулеврин.
Удар никак не нанести!
Где честь? Романтика, прости!»
И говорил Купец, брезглив:
«Я обошёл моря кругом,
Всё возвращается прилив,
И каждый ветер мне знаком.
Я знаю всё, что ждёт в пути
Мой бриг. Романтика, прости!»
И возмущался Капитан:
«С углём исчезла красота,
Когда идём мы в океан,
Рассчитан каждый взмах винта.
Мы, как паром, из края в край
Идём. Романтика, прощай!»
И злился дачник, возмущён:
«Мы ловим поезд, чуть дыша,
Бывало, ездил почтальон,
Опаздывая, не спеша.
О, чёрт!» Романтика меж тем
Водила поезд девять-семь.
Послушен под рукой рычаг,
И смазаны золотники,
И будят насыпь и овраг
Её тревожные свистки;
Вдоль доков, мельниц, рудника
Ведёт умелая рука.
Так сеть свою она плела,
Где сердце — кровь и сердце — чад,
Каким-то чудом заперта
В мир, обернувшийся назад.
И пел певец её двора:
«Её мы видели вчера!»
Перевод А. Оношкович-Яцыны
Если говорить о литературной традиции, то безусловно следует упомянуть знаменитого шотландца Роберта Бернса, чьи мотивы и образы очевидно присутствуют в стихах Киплинга. Оба поэта в своих лирических историях описывали жизнь простых людей — уличной городской бедноты, нищих и обездоленных. Один из самых популярных героев Киплинга — простой солдат, рядовой служащий, проявивший на войне свое бесстрашие и смекалку. Так возникает тема памяти и святого долга перед тем, кто, оставаясь безымянным, сумел совершить свой скромный подвиг, внести вклад в общее дело мира и благополучия на земле:
Ты возьми земли в горсти,
Сколько сможешь унести,
Помяни ты тех потом,
Кто уснул в ней вечным сном,
Но не рыцарей-дворян,
А безвестных англичан,
Чей суровый скорбный путь
Некому и помянуть.
Землю в ладанку сложи,
Ближе к сердцу положи.
И земля с тебя сведёт
Лихорадки липкий пот,
Руку сделает сильней,
Зорче глаз и слух острей,
Обострит твою борьбу,
Облегчит твою судьбу.
Чёток для тебя и прост
Станет ход небесных звёзд.
Ты сорви с земли родной
Примулы цветок лесной;
Летом розу взять изволь,
Осенью — желтофиоль,
А зимой — плюща цветок:
Всякому цветку свой срок.
Если правильно хранить,
Если верно применить —
Выручат тебя цветы,
Лучше видеть станешь ты.
Пелена исчезнет с глаз,
И отыщешь ты тотчас
На знакомом месте клад,
Спрятанный сто лет назад:
В поле, иль у входа в дом,
Или в очаге твоём.
И поймёшь тогда ясней:
Главный клад — в душе твоей.
Перевод Г. Усовой
Простая жизненная мудрость, поиск прекрасного в обыденном — вот характерные черты поэзии Киплинга. Чтобы стать счастливым — не обязательно иметь много денег и принадлежать к знатному роду. Достаточно каждый день, пристально и кропотливо, открывать для себя сокровища окружающего мира – внешне непритягательные, но величественные в своей естественности и скромности. Истина там, где искренность чувств соединяется с чистотой помыслов, поэтому даже в жизни и любви обычного «дурака» больше тайного смысла, чем в обставленном роскошью, бездушном существовании богачей:
Жил-был дурак. Он молился всерьёз
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Всё это пустою бабой звалось,
Но дурак её звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).
О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) —
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак — на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).
О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут, —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала всё, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)
В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упрёки, которые жгут, —
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.
Перевод Константина Симонова
Особая организация поэтической речи, насыщенной многочисленными повторами, в том числе эпифорическими (эпифора — повторение одних и тех же звуковых сочетаний, слов, речевых конструкций в конце фразы), вульгарной лексикой, имитирующей разговор простолюдинов, выдают в Редьярде Киплинге четкого последователя народно-песенной традиции. Но, наряду с этим, его речь может быть изящной, изысканной и утонченной. Нередко это философское размышление о смысле жизни — облеченная в форму дружеского совета житейская мудрость с легкой ноткой назидания:
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твоё же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен всё воссоздавать c основ.
Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту всё, что накопил c трудом,
Bcё проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно всё пусто, всё сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»
Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой;
Будь прям и твёрд c врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются c тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег, —
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Перевод Михаила Лозинского
Контрастность и антиномичность — одна из характерных черт Киплинга, поэта и писателя. Жизнь/смерть, рай/ад, этичное/неэтичное, красивое/безобразное, дом/изгнание, природа/цивилизация — эти категории, по мнению некоторых исследователей, являются основными понятиями-«ключами» английского романтизма. Однако у Киплинга эти «ключи» обретают особую «туземную» окраску и особое прочтение, не сводящееся лишь к мотиву войны и служения, но выходящее в метафизический план вечных категорий.
Так, например, контраст движения и неподвижности прослеживается в стихотворении «Пыль», где на фоне непрерывного движения солдатской колонны проводится мысль об извечной суетности мира и тщетности совершаемых усилий:
День-ночь-день-ночь — мы идем по Африке,
День-ночь-день-ночь — все по той же Африке
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Восемь-шесть-двенадцать-пять — двадцать миль на этот раз,
Три-двенадцать-двадцать две — восемнадцать миль вчера.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Брось-брось-брось-брось — видеть то, что впереди.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Все-все-все-все — от нее сойдут с ума,
И отпуска нет на войне!
Ты-ты-ты-ты — пробуй думать о другом,
Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
И отпуска нет на войне!
Счет-счет-счет-счет — пулям в кушаке веди,
Чуть-сон-взял-верх — задние тебя сомнут.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Для-нас-все-вздор — голод, жажда, длинный путь,
Но-нет-нет-нет — хуже, чем всегда одно, —
Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
Днем-все-мы-тут — и не так уж тяжело,
Но-чуть-лег-мрак — снова только каблуки.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
Перевод Геннадия Фиша на основе перевода Ады Оношкович-Яцыны
Романтика обыденности, о которой говорилось в самом начале, становится краеугольным камнем творчества Редьярда Киплинга. «Взорвав» традиционные каноны сложившейся системы жанров, писатель и поэт создает образ деятельной, героической личности, лишенной черт исключительности. Это выходец из социальных низов, занимающий активную жизненную позицию, готовый в одиночку бороться за свое место в окружающем мире. Таков Маугли — знаменитый герой «Книги джунглей». В этой, казалось бы, детской книге, много житейской мудрости и философии. Для Киплинга, живущего в эпоху индустриализации и урбанизации, теория «естественного человека», способного пребывать в гармонии с природой, была очень важна. Человек, конечно, царь природы, но это не означает, что он должен слепо ее уничтожать — напротив, он должен вставать на ее защиту, и тогда природа сумеет защитить его:
Вот вам Джунглей Закон — и Он незыблем, как небосвод.
Волк живет, покуда Его блюдет; Волк, нарушив Закон, умрет.
Как лиана сплетен, вьется Закон, в обе стороны вырастая:
Сила Стаи в том, что живет Волком, сила Волка — родная Стая.
Мойся от носа и до хвоста, пей с глуби, но не со дна.
Помни, что ночь для охоты дана, не забывай: день для сна.
Оставь подбирать за Тигром шакалу и иже с ним.
Волк чужого не ищет, Волк довольствуется своим!
Тигр, Пантера, Медведь-князья; с ними — мир на века!
Не тревожь Слона, не дразни Кабана в зарослях тростника!
Ежели Стае твоей с чужой не разойтись никак,
Не горячись, в драку не рвись — жди, как решит Вожак.
С Волком из стаи своей дерись в сторонке. А то пойдет:
Ввяжется третий — и те, и эти, — и начался разброд.
В своем логове ты владыка — права ворваться нет
У Чужака, даже у Вожака, — не смеет и сам Совет.
В своем логове ты владыка — если надежно оно.
Если же нет, шлет известье Совет: жить в нем запрещено!
Если убьешь до полуночи, на всю чащу об этом не вой.
Другой олень прошмыгнет, как тень, — чем насытится Волк другой?
Убивай для себя и семьи своей: если голоден, то — убей!
Но не смей убивать, чтобы злобу унять, и — НЕ СМЕЙ УБИВАТЬ ЛЮДЕЙ!
Если из лап у того, кто слаб, вырвешь законный кусок —
Право блюдя — малых щадя — оставь и ему чуток.
Добыча Стаи во власти Стаи. Там ешь ее, где лежит.
Насыться вволю, но стащишь долю — будешь за то убит.
Добыча Волка во власти Волка. Пускай, если хочешь, сгниет —
Ведь без разрешенья из угощенья ни крохи никто не возьмет.
Есть обычай, согласно которому годовалых Волчат
Каждый, кто сыт, подкормить спешит — пусть вдосталь они едят.
Перевод В. Топорова
В поэзии Киплинга чувствуется голос самой природы. Тончайший наблюдатель, натуралист, путешественник, поэт нередко описывал свои жизненные впечатления. Таково стихотворение «Четыре цвета глаз» — лучший образец его любовной лирики. Написан он еще до встречи писателя с женой Каролиной, с которой они вместе прожили всю жизнь. Прототип «серых глаз» известен наверняка. Это Флоренс Геррард, его практически невеста — до вынужденного отъезда в Индию. Первое четверостишие посвящено отъезду, прощанию с сероглазой девушкой: пароходная сирена, разлука. Дальше пароход становится символом жизненного пути. Писателю в дальнейшем встречаются знойные черноокие девушки, и гордые синеглазые, наконец, взгляд карих очей сражает его, как выстрел меткого стрелка. Все эти встречи остаются навсегда в памяти лирического героя — именно поэтому он «заложник» всех цветов сразу:
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
Чёрные глаза — жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.
Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.
Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.
Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.
Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины —
Все четыре этих цвета.
Перевод Константина Симонова
Еще одна характерная черта поэзии Киплинга — притчевость, иносказательность. Используя традиционные образы фольклора, поэт создает поучительный мир антиномий, смыслом которых оказывается извечное противоборство добра и зла, истины и лжи, порока и добродетели. Его лирические истории ироничны, всегда очень точно выражают противоречивость человеческой жизни, где во враждебных и противоположных друг другу понятиях обнаруживается внезапное, но последовательное родство:
Любовь и Смерть, закончив бой,
Сошлись в таверне «Род людской»
И, выпив, побросали спьяну
Они в траву свои колчаны.
А утром поняли, что вот
Где чья стрела — чёрт не поймёт!
И стали собирать скорей
В траве любовь и жизнь людей,
Не видя в утреннем тумане,
Чьи стрелы были в чьём колчане:
Смерть кучу стрел Любви взяла
И только позже поняла,
Что эти стрелы ей отвратны.
Ну, а Любовь взяла, понятно,
Смертельных стрел весьма немало,
Которых вовсе не желала.
Вот так в таверне роковой
Произошёл конфуз большой:
Но кто и чьей сражён стрелой?
Влюбляется старик седой
И умирает молодой.
Перевод Г. Бена
На протяжении всей жизни английский поэт стремился получить разносторонний опыт, в том числе и религиозный. В частности, несколько лет он являлся членом масонской ложи.
По данным английского журнала «Масонские иллюстрации», Киплинг стал масоном примерно в 1885 году, за 6 месяцев до минимального возраста вступления (в 21 год). Позже он напишет в лондонской «Таймс»: «Я был секретарем ложи несколько лет…, в которую вошли братья, по крайней мере, четырёх вероисповеданий…».
Киплинг так ценил свой масонский опыт, что запечатлел его в стихотворении «Материнская ложа». Также он был членом французской ложи «Строители совершенного города» в Сан-Омер:
…Мне зёрна чёток памяти перебирать не лень.
Придёт воспоминание —не даром прожит день.
Я помню своих Братьев, я не забыл имён.
«Рейл-Вэй», путейцы, станция и колокола звон.
Кондуктор был, тюремщик, редактор и сержант,
Полковник-полицейский, помещик, интендант.
Мне дорог бравый Рандл… ну, память, подскажи!
Бизли, Акман и Донкин, и Фрамджи Эд-Ульджи…
При встречах в людных улочках не скажем мы «Привет!»,
На взгляд знакомый радостно не улыбнёмся вслед.
Мы не знакомы в обществе банкиров и купцов,
Где чистоган господствует — кумир всех подлецов.
Но в Ложе нашей Матери нет Братьев нас родней,
Где Подмастерьем Истину познал из уст друзей.
Не жестов и не символов секреты — только Труд,
Покой и Просвещение народы обретут!
Сословные условности, цвет кожи и цвет глаз,
Язык, происхождение — не разделяют нас!…
Перевод Владимира П. Паркина
В 1907 году в жизни Редьярда Киплинга происходит знаменательное событие. Он становится первым англичанином, получившим Нобелевскую премию по литературе, а также самым молодым нобелевским лауреатом по литературе за всю историю премии. В этом же году он также удостаивается наград от университетов Парижа, Страсбурга, Афин и Торонто; Киплинг был удостоен также почётных степеней Оксфордского, Кембриджского, Эдинбургского и Даремского университетов.
Если бы подобное было возможно, то Киплингу безусловно стоило бы дать еще одну премию — за человеческую честность, высоту нравственных идеалов и перфекционизм, проявляющийся в стремлении во всем достичь подлинности и совершенства:
Бывает друг, сказал Соломон,
Который больше, чем брат.
Но прежде, чем встретится в жизни он,
Ты ошибёшься стократ.
Девяносто девять в твоей душе
Узрят лишь собственный грех.
И только сотый рядом с тобой
Встанет — один против всех.
Ни обольщением, ни мольбой
Друга не приобрести;
Девяносто девять пойдут за тобой,
Покуда им по пути,
Пока им светит слава твоя,
Твоя удача влечёт.
И только сотый тебя спасти
Бросится в водоворот.
И будут для друга настежь всегда
Твой кошелёк и дом,
И можно ему сказать без стыда,
О чём говорят с трудом.
Девяносто девять станут темнить,
Гадая о барыше.
И только сотый скажет, как есть,
Что у него на душе.
Вы оба знаете, как порой
Слепая верность нужна;
И друг встаёт за тебя горой,
Не спрашивая, чья вина.
Девяносто девять, заслыша гром,
В кусты убечь норовят.
И только сотый пойдёт за тобой
На виселицу — и в ад!
Перевод Г. Кружкова
С 1915 года писатель страдал от гастрита, который впоследствии вызвал язвенную болезнь. Редьярд Киплинг умер от прободения язвы 18 января 1936 года в Лондоне, на 2 дня раньше Георга V. Тело Киплинга было кремировано в крематории Голдерс-Грин, прах захоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве, рядом с могилами Чарльза Диккенса и Томаса Харди:
Я — родина их предков,
Во мне их покой и твердь,
Я призову их обратно
До того, как нагрянет смерть.
Под их ногами в травах —
Волшебная песнь моя.
Вернутся они как чужие,
Останутся как сыновья.
В ветвях вековых деревьев,
Где простерлась отныне их власть,
Сплетаю им заклятье —
К моим ногам припасть.
Вечерний запах дыма
И запах дождя ночной
Часами, днями, годами
Колдуют над их душой —
Пусть поймут, что я существую
Тысячу лет подряд.
Я наполню познаньем их сердце,
Я наполню слезами их взгляд.
Перевод Г. Усовой
Имя Редьярда Киплинга широко известно русскому читателю. Его проза, особенно знаменитая «Книга Джунглей», стала настоящим манифестом свободного от цивилизации человека. Знаменитая история найденыша Маугли была неоднократно экранизирована в Индии и США. Также в России вышел цветной многосерийный анимационный фильм, описывающий невероятные приключения «человеческого детеныша» в мире дикой природы.
Также были экранизированы многие другие романы Редьярда Киплинга. Среди них «Ким», «Крошка Вилли Винки», «Ганга Дин», «Маленький погонщик слонов», «Рикки-Тикки-Тави» и т.д.
Песни на стихи Редьярда Киплинга звучат в знаменитых отечественных кинофильмах — например, «Жестокий романс»:
Мохнатый шмель — на душистый хмель,
Мотылёк — на вьюнок луговой,
А цыган идёт, куда воля ведёт,
За своей цыганской звездой!
А цыган идёт, куда воля ведёт,
Куда очи его глядят,
За звездой вослед он пройдёт весь свет —
И к подруге придёт назад.
От палаток таборных позади
К неизвестности впереди
(Восход нас ждёт на краю земли) —
Уходи, цыган, уходи!
Полосатый змей — в расщелину скал,
Жеребец — на простор степей.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
По закону крови своей.
Дикий вепрь — в глушь торфяных болот,
Цапля серая — в камыши.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
По родству бродяжьей души.
И вдвоём по тропе, навстречу судьбе,
Не гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край!
Так вперёд! — за цыганской звездой кочевой —
К синим айсбергам стылых морей,
Где искрятся суда от намёрзшего льда
Под сияньем полярных огней.
Так вперёд — за цыганской звездой кочевой
До ревущих южных широт,
Где свирепая буря, как Божья метла,
Океанскую пыль метёт.
Так вперёд — за цыганской звездой кочевой —
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.
Так вперёд — за цыганской звездой кочевой —
На свиданье с зарёй, на восток,
Где, тиха и нежна, розовеет волна,
На рассветный вползая песок.
Дикий сокол взмывает за облака,
В дебри леса уходит лось.
А мужчина должен подругу искать —
Исстари так повелось.
Мужчина должен подругу найти —
Летите, стрелы дорог!
Восход нас ждёт на краю земли,
И земля — вся у наших ног!
Перевод Г. Кружкова
