Владимир Иванович Одноралов — поэт, прозаик, очеркист, православный публицист, детский писатель. Член Союза писателей России. Автор книг «Окно в сад», «За грибным царем», «Калоши счастья», «Рухляндия и ее окрестности», «Свеча Господу», «Светлячки», «Дерево бобра». Был заведующим литературной частью Оренбургского областного театра кукол. Публиковался в столичной и местной периодике, журналах, альманахах и газетах: «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Литературная учеба», «Костер», «Поэзия», «Мурзилка», «Пионерская правда», «Гостиный двор», «День литературы», «Литературная Россия», «Комсомольское племя», «Южный Урал», «Вечерний Оренбург» и другие. Лауреат IV Международного литературного форума «Золотой витязь», Всероссийской литературной Пушкинской премии «Капитанская дочка», премий «Облака»,  «Оренбургская лира», им. С.Т. Аксакова, им. П.И. Рычкова и других.
Живой отклик слушателей получила выходившая в 90-ые годы на областном радио программа В.И. Одноралова «Возвращение в храм», где велись беседы о возрождении Православия и судьбе России. В.И. Одноралов также принимал непосредственное участие в восстановлении нескольких оренбургских храмов.
 

Владимир Одноралов // Необъяснимый сон

 

Владимир Одноралов // Формаслов
Владимир Одноралов // Формаслов

Ах, как мы любили наши форштадтские декабри! Морозные, нарядные. Все эти ветхие мазанки и потрёпанные заборы, самовольные постройки и кучи хлама для утильщиков, всё было украдено, заметено ураганными буранами, чистейшими, алмазами сверкающими по ночам, снегами.

 И чем ближе декабрь подкатывался к новогодью, тем больше вырастало на наших улочках снежных горок, и тем больше от калиток уходили лыжни к драгоценной Красной горе, над которой торчала загадочно метеовышка (она и по сей день жива, но скрыли её многоэтажки) и по которой можно было скатиться к Уралу аж почти что до азиатского берега. Во дворах в эти дни гремели, как жестяные,  арбузами пахнущие простыни, и к их чудному запаху примешивались ароматы сосны или ёлочки, спрятанной в дровяном сарае, и ещё совершенно для нас новый запах — запах мандаринов. Мы тогда готовились встретить 1954 новый год, я был второклассником, и в подарке, который принесла для меня мама с работы, помимо разноцветных карамелек, восхитительных барбарисок, шоколадного батончика, зефира и пастилы, вафель, трёх грецких орехов и румяного яблока, лежали два сказочных, в оранжевые дублёночки одетых мандарина, и пахли…

 

Я сам себе поклялся не есть их до самого новогодья или, по крайней мере, до приезда гостя. К нам праздновать Новый год должны была приехать мамина двоюродная сестра Клавдия с мужем дядей Борей и сыночком Игорьком. Его-то я и хотел угостить экзотическим фруктом.

То новогодье выходило счастливым. Папа был свободен от дежурства, и он уже принёс из сарая заледеневшую, плоскую, как блин, ёлочку и изготовил для неё крестовину. Ёлочка оттаяла, запахла хвоей на весь дом, заглушив благоухание солёностей, мясного фарша, студня и прочего.

Мама тоже пришла с работы ещё до сумерек и принесла целый килограмм пахучих оранжевых шариков, так что один из моих двух — я мог бы и слопать. Но решил, что у взрослых тоже губа не дура. Мой дедушка — дед Миха уже доказал это, закусив мандарином ожидательную рюмку «беленькой». Надо, правда, отметить, что закусил он двумя только ломтиками, а остальное, конечно, отдал мне вместе с пахучей кожурой, тоже, кстати, кисло-горько-сладкой.

Ёлку установили в светёлке, загородив трюмо, и бабаня с мамой принялись её наряжать. Я решил помочь, потому что им ещё нужно было налепить уйму пельменей. В прошлом году мою помощь они хорошо приняли, хотя я и раскокал один шарик. Я вошёл в светёлку. Мама уже надевала на ёлочную макушку разноцветную стеклянную сосульку, а бабаня, держа в руках что-то вроде красно-бархатной коробки, спрашивала её:

— Зин, а это куда, под вату что ли?

И, когда я вошёл, они обе сказали:

— Ой!

— Да убери ты её хоть в комод, — распорядилась мама, и позвала меня помочь ей вешать наш главный новогодний шар — на нём был нарисован Кот в сапогах и шляпе с пером, и при шпаге. Бабаня, почему-то пряча от моего взгляда коробку, отвернулась к комоду, но я, занятый Котом на шаре, и не глядел на неё.

Потом стали подходить гости. Женщин сразу же усаживали полепливать пельмени, а мужчины курили, потом папа хвастался им купленной накануне двустволкой — он у нас охотник был. Тогда шофёр пожарной команды мог себе такое позволить.

Уже по темну к нашему двору подъехала чёрная «Эмка», которая привезла главных гостей — тётю Клавдию, дядю Борю и их сыночка Игорька. Все высыпали их встречать, а потом дружно вытолкали «Эмку» на Туркестанскую, выехать сама на прочищенную дорогу она не могла.

В те годы, не многие могли позволить себе ездить на автомобилях, но дядя Боря был важный, полувоенный начальник. Он командовал паровозами в депо Кувандыка, носил чёрную офицерскую форму с серебряными пуговицами, паровозиками в петлицах и звёздочками на погонах.

За столом дядя Боря, конечно, был самым важным мужчиной. Как же, старший лейтенант железнодорожных войск, инженер-путеец, по-граждански. Он уговорил деду Миху надеть вывернутый наизнанку полушубок, какую-то клоунскую шапку, бороду и усы из ваты, и в таком виде втащить в дом целый мешок подарков. Нам с Игорьком по стандартному пакету со сладостями, а всему столу два кило мандаринов и банку чёрной икры. Что интересно — мандарины женщины съели или разобрали для своих чад, а к икре никто и не притронулся. Стеснялись.

Трудно описать мне это застолье 1954 года. За столом, кроме, старлейта дяди Бори, было четыре фронтовика — деда Миха, сосед-бухгалтер, мой папа и крёстный, дядя Павел, который летом разъезжал на трофейном мотоцикле БМВ, и наши доблестные мамы, тётки и крёстные.  Пили взрослые, конечно, за победителей, за героев фронта и тыла, вспоминали ещё одного деда Володю, который погиб где-то под Москвой, всплакнув, помянули Сталина после Новогоднего поздравления. Все за этим обильным и красочным столом любили друг друга. Один только сосед — бухгалтер беспокоил. После каждого тоста он вскакивал и, оглядывая мужчин колючим бухгалтерским взглядом, шипел:

— А вы в каких окопах воевали?

Особенно колюче он вглядывался в деда. Дед у нас успел и повоевать и отсидеть «пятёрочку» в тюрьме. И быть бы скандалу, но мудрая бухгалтерова супруга после пятой рюмки увела правдолюбца. Удалили из-за стола и нас с Игорьком. Он, к слову, оказался отличным мальчишкой, оценил сбережённый для него мандарин, а особенно возможность повозиться с папкиной двустволкой — она оказалась повешенной второпях на гвоздь, над постелью для нас.

И, когда Игорёк нажал на курок, и ружьё щёлкнуло — там, в застолье что-то так грохнуло, что мы перепугались, не ружьё ли это? Это деда Миха наш, оказывается,  свалился с табурета (или сел мимо). Мы спешно повесили двустволку на гвоздь и притворились спящими. Нас никто не пришёл проверять, но мы так старательно притаились, что и правда уснули, и уснули окончательно под вполголоса исполненную песню о Хазбулате удалом.

 

И снился мне сон. В который уже раз я приходил в этом сне в наш детсад на Красноармейской. Никого не было, ни детей, ни воспитателей, ни даже сторожа. Никого! А посреди игровой комнаты — гора игрушек: автоматы, сабли, пистолеты, конструкторы, заводные автомобили, ещё какая-то детская ерунда. Я знал, что это во сне, и что бы я ни взял — всё исчезнет, как только я проснусь.

Да и больно мне нужны все эти сабельки и пистолетики. Мне бы велосипед!

Вдруг тихонько во сне появился Дед Мороз. Он был почему-то в чёрном кителе с погонами. То есть, это был дядя Боря. Он поманил меня к пирамиде из игрушек, и из-под какой-то настольной игры вытащил красную бархатную коробку.

— Возьми это. Это не исчезнет, только держи крепче! — приказал он.

Я взял коробку и крепко-крепко прижал её к груди. И — проснулся. И, знаете, она не исчезла. Она осталась в руках. Но это была не коробка, это была книга китайских сказок — в красных бархатных обложках, с золотым обрезом, и золотым драконом на переплёте. Конечно, это мама, когда проводили рано утром дядю Борю и его семейство, вложила мне в руки свой новогодний подарок, и он, конечно, остался у меня в руках, на долгие годы став одной из любимых книг.  А как этот подарок попал в сон, а вместе с ним и дядя Боря — совершенно необъяснимо. Да и надо ли как-то всё на свете объяснять?

Виктория Татур — детский писатель, редактор отдела детской литературы в журнале «Формаслов». Родилась в Ташкенте в 1985 году. Окончила РГПУ им. А.И. Герцена, филологический факультет. Член Cоюза писателей России. Победительница литературных конкурсов «Хрустальный родник», «Первая книга», «Живой родник», «Стилисты добра». Специальный диплом литературной премии «Справедливая Россия». Вошла в шорт-лист премии Левитова. Участница различных литературных форумов в Химках, Липках и др. Публиковалась в журналах «Путеводная звезда», «Простокваша», «Лиterraтура», «День и ночь», «Кольчугинская осень», «Волга XXI век», «Соты», «Симбирскъ» и др. Автор книг для детей: «Нанозавры» «Смотри, как я могу», «На макушке лета».