Интересно, подозревал ли Александр Сергеевич Пушкин, что увлечение совершенно разными по социальному статусу, внешности и даже национальности женщинами приведет к тому, что его стихотворения станут признанием в любви миллионам девушек по всему миру. По сей день стихи Пушкина звучат в голосовых сообщениях, переписываются робкой рукой в школьных записках, печатаются на открытках. Лирика Александра Сергеевича стала бессмертной и беспроигрышной возможностью признаться в любви – отличное подспорье современным мужчинам.
Пушкин прожил недолгую жизнь по нынешним меркам – всего 38 лет. И до последнего мгновения, несмотря на желанный брак с Натальей Гончаровой, сохранял возможность чувствовать и любить. Кого-то другого, не Наталью. Об этом нам спустя почти три века рассказывает стихотворение, написанное в 1835 году (за два года до гибели Александра Сергеевича):
***
Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! уж не бывать!
Прошли восторги, и печали,
И легковерные мечты…
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.
Конечно, в литературоведении принято разделять лирического героя и личность автора, но Пушкин не оставил нам выбора – его увлечения стали основой для длинного списка любовной лирики.
Впрочем, многочисленные тексты, обращенные к природе, свободе и отчизне, тоже отчасти соответствуют теме «стихотворения о любви к женщине» – любовно-биографические мотивы у Александра Сергеевича рассыпаны повсюду.
Сегодня многие стихотворения великого поэта (и особенно цитаты из них) стали своего рода мемами – их используют как афоризмы, иногда и не подозревая, кому принадлежат строки:
***
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя
И наслаждаясь не любя.
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян
Хваленых дедовских времян:
Ловласов обветшала слава
Со славой красных каблуков
И величавых париков.
И да, не всегда вырванная из контекста фраза действительно подразумевала тот смысл, который в нее вкладывают наши современники.
***
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Детство Пушкина проходило в Москве и не было омрачено какими-либо лишениями и трудностями. Большая семья, мягкие и высокообразованные родители, гувернантки, говорящие на нескольких языках, светские приемы в родительской квартире, на которых собирались музыканты, поэты, художники, звучала музыка и поэзия (в том числе и авторства Сергея Львовича – отца Пушкина), доступ к отцовской обширной библиотеке – все это проросло в мальчике удивительной способностью любить все, что его окружает. По крайней мере, мы можем так думать, ссылаясь на его стихотворения – пронизанные кристально-чистыми чувствами ко всему сущему, огненными страстями и даже некоторой вспыльчивостью.
***
Зачем из облака выходишь,
Уединенная луна,
И на подушки, сквозь окна,
Сиянье тусклое наводишь?
Явленьем пасмурным своим
Ты будишь грустные мечтанья,
Любви напрасные страданья
И строгим разумом моим
Чуть усыпленные желанья.
Летите прочь, воспоминанья!
Засни, несчастная любовь!
Уж не бывать той ночи вновь,
Когда спокойное сиянье
Твоих таинственных лучей
Сквозь темный завес проницало
И бледно, бледно озаряло
Красу любовницы моей.
Почто, минуты, вы летели
Тогда столь быстрой чередой?
И тени легкие редели
Пред неожиданной зарей?
Зачем ты, месяц, укатился
И в небе светлом утонул?
Зачем луч утренний блеснул?
Зачем я с милою простился?
Влияние иностранных наставников уравновешивала бабушка Пушкина – Мария Алексеевна Ганнибал. Друг Александра Сергеевича, Антон Дельвиг восхищался её прекрасным русским языком, и мы можем только позавидовать тем беседам, которые вели маленький Саша и его любимая бабушка, ставшая его первой музой. Эти строки Пушкин посвятил ей:
***
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных.
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила…
Удивительно, как легко было учить эти строки из поэмы «Евгений Онегин» в средней школе. Как спокойно и ясно поэт выражает свои мысли – язык Пушкина прост, а главное, безупречно искренен.
***
Увы! Язык любви болтливой,
Язык и темный и простой,
Своею прозой нерадивой
Тебе докучен, ангел мой.
Но сладок уху милой девы
Честолюбивый Аполлон.
Ей милы мерные напевы,
Ей сладок рифмы гордый звон.
Тебя страшит любви признанье,
Письмо любви ты разорвешь,
Но стихотворное посланье
С улыбкой нежною прочтешь.
Благословен же будь отныне
Судьбою вверенный мне дар.
Доселе в жизненной пустыне,
Во мне питая сердца жар,
Мне навлекал одно гоненье,
Иль клевету, иль заточенье,
И редко хладную хвалу.
Хочется отметить, что стихотворениями о любви Александр Сергеевич Пушкин навсегда запечатлел память о женщинах, о которых в ином случае и не вспоминали бы. Калипсо Полихрони и Амалия Ризнич – их недолгие жизни, лишь мельком проскользнувшие в биографии великого поэта, остались в истории в таких стихотворениях, как:
Ночь (А. Ризнич)
Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя!..
Иностранке (К. Полихрони)
На языке, тебе невнятном,
Стихи прощальные пишу,
Но в заблуждении приятном
Вниманья твоего прошу:
Мой друг, доколе не увяну,
В разлуке чувство погубя,
Боготворить не перестану
Тебя, мой друг, одну тебя.
На чуждые черты взирая,
Верь только сердцу моему,
Как прежде верила ему,
Его страстей не понимая.
Говоря о многочисленных увлечениях Александра Сергеевича, нельзя не упомянуть (хотя, почему лишь упомянуть?) о Наталье Гончаровой, которая стала единственной женой Пушкина. Историками и биографами сказано многое об их отношения, кое-что вызывает у нас, читателей, некоторую неловкость. Однако стихи, ради которых в общем-то «все мы здесь сегодня собрались», говорят нам гораздо больше о внутреннем мире поэта и чувствах к Гончаровой, чем любые воспоминания посторонних.
***
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит мир последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
***
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Александр Сергеевич Пушкина подарил нам главное – возможность прочесть его произведения, прочувствовать их (каждому по мере своих сил) и задать себе вопрос: «а что, так можно было?» Можно было – так чувствовать?
Последним стихотворением Александра Сергеевича Пушкина считается Exegi monumentum:
***
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
И оно в каком-то смысле тоже о любви к женщине – к Вечности.
