Книга Евгении Некрасовой «Сестромам» – структурно сложная книга. Это книга рассказов, которые жанрово разнородны – есть и скабрезные новеллы («Павлов», «Поля»), и притчи («Лакшми», «Начало») – и по-разному композиционно устроены («Лицо и головы», «Вера», «Несчастливая Москва»). Но всех их объединяет фольклорная основа.
Язык и стиль книги соответствуют ее энигматически неясному названию – это язык убаюкивающий, язык-заклинание, стиль-заговор. В языке чувствуется плач, вой, причитание. Некрасова, будто волхв или сивилла, пытается разгадать и прощупать едва уловимый дух русской истории – тех сил, которые стоят за внешне абсолютно бессмысленной жизнью героев ее романа. Но в итоге, кажется, дощупывается до того, что вызывает нечистого духа.
Ее герои – это нелепые ничтожества, мелкие бесы, бесёнки, мухи, от которых хочется отмахнуться. Единственный, кто вызывает сочувствие – персонаж новеллы «Лица и головы», где прослеживается хоть какое-то духовное здоровье, и то – тоска по матери здесь навязчивая и больная. И все же герой новеллы – единственный в книге сильный человек, у которого получается пережить потерю, возвыситься над собой.
Остальные персонажи «Сестромам» либо никогда и не пытались выбраться из жижи боли, либо не нашли в себе сил выкарабкаться из нее. Рассказ «Павлов», открывающий книгу, как раз про первый тип; про тех людей, кого можно было бы назвать полыми – существами, неспособным к духовной жизни вообще. Их максимум – разве что подвывать при совершении подлого поступка, потому что даже на признание собственной вины они по слабости неспособны.
Слабость – основное свойство всех героев новелл. Уродство, чаще моральное («Павлов», «Поля», «Сестромам», «Потаповы»). Изредка – уродство маленького человека, наивное, незлобливое, неопасное («Вера», «Начало», «Маковые братья»). Книга – галерея уродства.
Что в слабости героев главное? Почему они так себя ведут: недостойно, нелепо, некрасиво? Потому что все пытаются сделать для себя исключение: жить не по закону, а по-своему, «по щучьему велению, по моему хотению». Героиня «Сестромам» так и делает: она избавляется от совести, как от мусора, что дает ей временное и сомнительное преимущество перед такими же, как она, «недотыкомками». Но всё заканчивается тем, что она, еле живая и выброшенная из поезда на полном ходу, наоборот, понимает, что жить так не получится.
Феномен моральной ущербности, убогости героев прослеживается и в новелле «Вера», которая пересказывает события не столь давней истории нашей страны – советскую оккупацию, тоталитаризм, вырождение левых ценностей – и всё – на фоне жизни одной женщины. Женщина эта живет образами, яркими впечатлениями. Она не замечает ничего из того, что визуально не может ее впечатлить. Она – олицетворение всего яркого и молодого тех лет, в первую очередь, – кинематографа – живых картин Дзиги Вертова, фильмов о красивых и волевых мужчинах, об их больших делах, о большом будущем молодой страны. Но заканчивается счастливая жизнь героини с ее мужем, и заканчивается свободный и веселый кинематограф двадцатых и ранних тридцатых – «Веселых ребят» теснят «Великий гражданин» и «Александр Невский».
Судьба героини – покорно повинуясь необходимости, стать придатком нелюбимых мужчин – весьма показательна. Не горе, а набившая оскомину судьба. Но вот незадача: местные героини сами совершенно неспособны на большое переживание – они как коровы, как овцы – не думают, только блеют и ищут, где потеплее. Здесь еще нет нечистых духов – пока только злые люди, но и они – похлеще ломают жизни, чем обиженный экстрасенс из «Присухи».
Глазастая Вера заканчивает свою жизнь ни на чем, умерев слепой. И передает эстафету такому же реликту прошлого – Ангелине Ивановне из «Молодильных яблок». Одна из самых чистых поначалу героинь, получив молодость, утрачивает все свои лучшие качества. Впрочем, трудолюбие, терпение и мудрая благодарность Ангелины Ивановны, сослужившие ей службу в начале новеллы, не исчезают: просто теряются перед разгоревшимся желанием жить для себя. И идиллический образ новой Матрены оборачивается образом ничему не научившейся дуры, но все еще не такой истеричной и озлобленной, как ее дочь.
Персонажи книги так типичны, что похоже, будто авторская задача (быть может, бессознательная) – показать, что в России настоящего нет ни мужчин, ни женщин. Есть только морально ничтожные и слабые существа в юбках, пытающиеся «отвоевать свое», и существа в штанишках, которым ничего не нужно кроме секса и еды. Писатель чувствует эпоху – что еще может вырасти под влиянием этого, как сказали бы греки, железного века? Но разве это люди? Разве это мужчины и женщины? Автор, кажется, склоняется к тому, что люди…
Вот и получается, что конец книги – новелла «Несчастливая Москва» – такая печальная и смешная. Недаром тут появилась и перекличка с романом Платонова «Счастливая Москва», цитата откуда прямо вставлена в эпиграф. Держась за нить неумолимого времени, страна будто бы движется по пещере и мельчает по пути, ее лучшие представители, волевые личности превращаются в трусов, аристократы – в рабочих, мужчины и женщины – в недифференцируемую массу.
Сюжет новеллы довольно прост: у москвичей начинаются сверхестественные изменения тела, ума и восприятия, каждый день новые. Сначала все страшно боятся, а затем – привыкают. В этом нелепом содомчике живет и пытается радоваться жизни главная героиня – self-made девушка Нина. В общем-то, всё. Сама личность Нины максимально пресная.
Символизм абсурдного столпотворения в этой новелле, египетских казней-лайт оказывается фоном не для раскрытия героев (персонажи книги сливаются в одну травмированную массу), а для того, чтобы подчеркнуть демонический дух эпохи: действия отца, который ради своего сына избивает Нину и крадет ее велосипед, равнодушные и плоские мысли Нины и страшноватую речь самого нечистого духа, которым и заканчивается вся эта шаманская книга: «…всем, кто дальше – за МКАД, – тем только пропадать».
На мой взгляд, предложенный автором колдунский трип не может вызвать приятных чувств, он полон отталкивающих героев, немытых леших, пованивающих мелких бесов и недолюдей. И вызывает сожаление то, что эти образы разрастаются до общероссийской типизации.
Проза Евгении Некрасовой шаманская и заговорчивая. В ней много забубенных модернистских словесных оборотов, чрезмерной формальной игры, призванной «намутить фольклор», а народная демонология иногда словно загораживает своими волосатыми боками главное – разложение и безволие главных героев. И тогда получается, что сами герои расстворяются в общей бесноватости и безумии происходящего.
Но «Сестромам», однозначно, – интересная книга. После нее невозможно смотреть на солнце – будто ты сам вылез из той пещеры или леса, куда тебя завела опасная тропинка местных рассказов и прибауток. Но, будем надеяться, что все-таки… за МКАДом не так страшно, как в нем.
