В цикле “Тематические подборки” журнал “Формаслов” публикует произведения современных русских поэтов. В этот раз мы собрали чертову дюжину стихов о природе. Это не безымянные плохонькие тексты, которые вы можете встретить на развалах интернета и которыми большинство сайтов морочат голову потерянному читателя. Это лучшие образцы поэзии настоящего времени.
Современные стихи о природе: Сергей Шестаков, Герман Власов, Иван Жданов, Александр Кабанов, Ната Сучкова, Ольга Аникина, Алексей Кубрик, Владимир Салимон, Марина Намис, Феликс Чечик, Александр Переверзин, Валерий Исаянц, Майя Никулина.
Сергей Шестаков
***
Скажешь: весна – и станет весна, смотри:
это листва над нами звенит легка,
это в зрачках воздушные янтари,
синие реки, белые облака,
это высокий ясень, высокий дуб,
дальние кущи рая, его углы,
это с твоих горячих слетают губ
сирины, алконосты, скворцы, щеглы.
Герман Власов
* * *
Как сад стремительно ветшает,
как тучи серые спешат,
как мыши полевые шарят
по даче с выводком мышат
озябших, неуёмных, сирых.
Как жалко ставить под комод
подобье гильотины с сыром.
А может, к вечеру возьмёт
и распогодится? И ясной
проступит запад полосой,
и солнце сентября, что ястреб,
на окна бросит взгляд косой.
И бабье лето будет длиться —
как женщина, отъезда блажь
забудет и на половицы
поставит собранный багаж.
И две, а то и три недели —
живи, не разнимая рук.
Но ветер гнёт в коленях ели.
И дождь, и плачет всё вокруг.
Иван Жданов
***
Мелкий дождь идет на нет,
окна смотрят сонно.
Вот и выключили свет
в красной ветке клена.
И внутри ее темно
и, наверно, сыро,
и глядит она в окно,
словно в полость мира.
И глядит она туда,
век не поднимая, –
в отблеск Страшного суда,
в отголосок рая.
В доме шумно и тепло,
жизнь течет простая.
Но трещит по швам стекло,
в ночь перерастая.
Это музыка в бреду
растеряла звуки.
Но кому нести беду,
простирая руки?
И кому искать ответ
и шептать при громе?
Вот и все. Погашен свет.
Стало тихо в доме.
Александр Кабанов
***
Мой милый друг! Такая ночь в Крыму,
что я – не сторож сердцу своему.
Рай переполнен. Небеса провисли,
ночую в перевернутой арбе,
И если перед сном приходят мысли,
то как заснуть при мысли о тебе?
Такая ночь токайского разлива,
сквозь щели в потолке, неторопливо
струится и густеет, августев…
Так нежно пахнут звёздные глубины
подмышками твоими голубыми;
Уже, наполовину опустев,
к речной воде, на корточках, с откосов
–
сползает сад – шершав и абрикосов!
В консервной банке – плавает звезда…
О, женщина – сожжённое огниво:
так тяжело, так страшно, так счастливо!
И жить всегда – так мало, как всегда.
Ната Сучкова
***
Смотреть на оттаявшую рекy:
царапиной лыжной чёрной
прогулочный катер на том берегу,
как слово дурное, подчёркнут.
И сдут, отощали его бока,
лежащий у пирса бакен,
и дышит медленная река
вслед быстрой на ней собаке.
Собака не тает, как снег и дым,
и, кажется, нет важнее,
чем зрением видеть её боковым,
летящую по лыжне, и
вот облаком светлым над ней дрожит
её голубая попона,
собака, бегущая по лыжне,
похожая на дракона.
Бежит, спотыкаясь, лыжню строчит,
со всех голубых прорех,
и рыженький куцый её торчит
перстом, указующим вверх.
Где мрачный хозяин один стоит
и смотрит, как под дождём
реки разматывается бинт
с прилипшей к нему лыжнёй.
Ольга Аникина
Август
По горизонту красная кайма,
царапина на золотом колене.
У северного берега в морене
зашевелилась близкая зима.
И в ход идут румяна и сурьма,
приметы неизбывного старения,
и линии последних повторений,
и августа густая хохлома
по контуру чернеет бузиной,
и пахнет облепихой и сосной.
Горюч шиповник, жимолость лилова,
и утомлённым воздухом не зной
гудит и дышит в небе надо мной,
а раковина моря ледяного.
Алексей Кубрик
Песочный час немного налегке.
За водоросли радужного зноя
вплывает рыба в тощем рыбаке
с подсачником плетёного покоя.
(не жди не спи там поплавок с волной
или с теченьем иль под сенью ивы
весь берег в дырах ласточки шальной
с ней буруны и то неторопливы
зацеп обрыв гитарная струна
играет сом а не дневной подлещик)
Все вещи мира держит тишина,
но оставляет лишь живые вещи.
Владимир Салимон
***
Одно мгновенье вспышка длилась,
и я, покуда гром не грянул,
поспешно от окна отпрянул.
Гроза внезапно разразилась.
Но прежде долго выжидала,
во мраке мышцами играла.
Натренированное тело
ее стонало и гудело,
от напряженья содрогаясь.
Огнем небесным извергаясь,
разверзлись хляби перед нами
с раздвоенными языками.
Марина Намис
***
Смотри – берёза входит в дом,
древесный сумрак рассыпая.
Мы спим. И лампочка слепая
пьет пустоту стеклянным ртом.
Ночь не вмещается в углы,
стекает в сад, ложится в зелень.
В окно черёмухи глазеют.
Берёзе странны и малы
наш сон, пропахший чабрецом,
и эта жизнь, что мне принёс ты;
она – несёт пустые гнёзда,
в которых не было птенцов.
Она спешит, пока мы спим,
их пустоту прикрыть листвою,
но пёс по ним упрямо воет,
седеют яблони по ним.
Качает гнёзда: бай-баю,
в испуге ищет «где вы? где вы?»,
её скрипучие напевы
остывшее воссоздают.
И просыпается тоска
садится с нами на кровати,
берёзу просит: «хватит-хватит».
Часы бегут из туеска,
и жизнь течёт, но всё не та.
Берёза ношу держит крепко
и достает за веткой ветку
уже из нашего гнезда.
И, плача с ней, – по ком? по ком? –
на плечи надеваю день я,
а мир, лежавший на коленях,
под ноги катится клубком.
Феликс Чечик
***
Возмущается, дуется, пенится
средиземная лужа твоя.
Берегов левантийская пленница
о скалистые бьётся края.
Ни турецкого, ни иудейского
ей не надо, но выхода нет:
неба ясного, времени детского,
дельфинария кордебалет.
Лужа лужей, но хочется тоже ей,
сквозь безвременья небытиё,
чтоб герои гомеровы ожили
и молились цари на неё.
Надоели бездельники пляжные:
смех и виски, хутини и грех,
разговоры бессмысленно-бражные
и рассветы-закаты для всех.
Говоришь — перемелется? Мельница
обезветрилась, слёзы лия…
Негодует, безумствует, сердится
средиземная лужа моя.
Александр Переверзин
***
Я дотянул до марта неспроста:
он звал меня. За желтой занавеской
цветет герани куст, и от куста
по комнате расплылся запах резкий.
Так пахнет смерть, как известь, как карбид,
катаясь в луже, пузыри пуская.
Так пах февраль. Он музыкой убит.
В его затылке музыка сквозная.
Зачем мне этот март, в котором нет
тебя со мной? Похожий на чеканку,
за занавеской выпуклый рассвет,
герани куст и небо наизнанку.
Валерий Исаянц
Лес
Нас три-четыре. Помешались тени
и прячутся за наши голоса.
На день пути вокруг горят леса
раскидистых реликтовых мгновений.
По мигу в час. Проходит полчаса.
Куда деваться дальше, я не знаю.
Так как-нибудь. Какая-никакая,
а все же вот такие чудеса:
заржавленная певчая коса
по пепелищу бродит, намекая,
что вскоре, не сияя, не звеня,
усталая, запнется об меня.
Потом лежит, прижатое росой,
под ультранемариновою сенью,
распорото до неба по косой,
туманное пустое Воскресенье.
Сто экзерсисов, сорок миражей
я на его потратил описанье
у Мурома, за Тверью, под Рязанью…
Сомкните лики, близится касанье
ведомого с неведомым. Уже.
Да. Это – я, Святая Полутень.
Мне сам Господь приотворяет воздух,
настоянный на говорящих соснах,
сдвигая шапку неба набекрень.
Я земленею. Человечный лес
остыл и жаждет теплого – людского.
Поэтому отсюда, из-под Пскова,
уйти совсем сейчас – не интерес.
Единственный на тридевять небес,
я остаюсь – ничтожный эпилог,
кость от костей Создателя вселенной –
здесь лишь затем, чтоб первородный слог
приемлем был смолою постепенно
в янтарный многосильный оберег,
спасающий от нас под Вавилоном.
Светает. Пахнет сыростью, паленым.
Довольно. Точка. Выпадает снег.
Майя Никулина
***
За поворотом возраста и лета
земля белым-бела, черным-черна,
линяют непреложные приметы,
и камнем обрастают имена.
В большом обезголосевшем лесу
просторно, пусто, ветрено и голо —
одни жизнеспособные глаголы
удерживают время на весу;
убил, обидел, разорил, ославил,
извёл, измучил, руки развязал,
пришёл, разделся, сапоги оставил,
согрелся, лёг, ни слова не сказал.
