Елена Усачева // Попасть в точку

Елена Усачева // Попасть в точку

Измайлова убила Коновалова.
Произошло это на физкультуре. Играли в пионербол. Разыгрывание мяча шло в три подачи. Раз – Иванова поймала и передала Коновалову. Два – Коновалов финтом через спину перебросил Гачкину. Три – Гачкин легко подпрыгнул и отправил мяч через сетку.
Поймала Измайлова. На задней линии.
– Мне, мне! – заорали со всех сторон.
Измайлова прожгла взглядом площадку соперника и, чуть размахнувшись, бросила.
Три подачи. Три!
Коновалов стоял спиной на траектории мяча. У него был розыгрыш в три подачи, успел бы повернуться.
Но они встретились. Коноваловский рыжий затылок и бело-синий мяч. Раздался глухой удар. Кто-то вскрикнул.
Коновалов развел руками, словно собирался возмутиться, и рухнул на блестящий пол.
Измайлова зажмурилась. Так и вышла в коридор – не раскрывая глаз. И уже там ее догнал свисток. Въедливый такой. До самого мозжечка пробивающий.
Антон Коновалов был рыжий. Не чуть-чуть, а основательно. Носил очки и, не смотря на них, имел наглый взгляд. Из таких, что, мол, все знают и имеют собственное мнение.
– Ну ты даешь!
Олька нашла Измайлову в раздевалке. Ленка сидела в углу на лавочке и проверяла прочность коленей ударами лба. Все у нее было надежно. Особенно рука.
– Он жив? – всхлипнула Измайлова.
– Да что с ним будет, – фыркнула Олька. – Даже очки не разбил. Ты же не специально? – Олька замерла. – Или нарочно?
Она пристально посмотрела в глаза подруге.
– Случайно, – прошептала она искусанными губами и зажмурилась.
– Тогда все нормально, – хлопнула ее подруга по избитым коленям. – Он от неожиданности упал. В остальном – цел.
– А в чем не цел?
Ольга пожала плечами. К Коновалову она была равнодушна.
– Его к врачу повели. Там видно будет.
Коновалов больше в класс не пришел. По рядам поползло зловещее слово «сотряс» и «болевой шок». Измайлова устала жмуриться. А на нее смотрели все. Если бы не контрольная по алгебре, смотрели бы безотрывно, но надо было и в тетрадки заглядывать. К концу урока все подзатихло. И даже классручка Измайловой ничего не сказала. Предупредила, что сбор макулатуры, что в субботу экскурсия. И вообще – скоро праздник.
– Ну ты даешь! – довольно тянула Ольга. – И как ты его?
– Случайно, – призналась Измайлова. Губы ее были искусаны в кровь. В волнении она их дергала, вытягивая зубами тонкие полосочки кожи. – Я вообще на Брянкину метила. У нее руки кривые. А этот так, попался.
– Ну и ладно, – неожиданно смирилась Олька. – Ничего с ним не сделается.
Измайлова кивнула. Но на всякий случай весь следующий день на Коновалова смотрела. Проверяла на перемены. Они вроде как не наблюдались. Антон так же грыз ручки, так же нагло ухмылялся и так же чуть притормаживал перед ответом – была у него дурная особенность. Измайлова надеялась, что хотя бы это исправит удар, но нет, не исправил.
– Чего ты на него так уставилась? – поймала ее Олька после русского. – Чего с ним не так?
Измайлова шагала в столовую, смотрела под ноги, качала головой. Остался один урок, и пытка школой закончится. Накатывала усталость.
– Да все так. Не было никакого сотряса. Целый он.
– А я думала чего? – радовалась чему-то своему Олька. – Нет и нет. И ладно, да?
Измайлова качнула головой. Была она у нее сегодня подозрительно тяжелая. Может, потому что впереди ждала литература?
– Интересно, а мы еще играть в пионербол будем или его теперь запретят? – щебетала Олька. Ответы ей были не нужны. Ей главное было самой поговорить. Вот она и говорила. Про математичку, Коновалова, новую юбку, снова Коновалова, воскресную поездку на дачу и про Антона.
Измайлова только взяла полный стакан горячего чая, развернулась, чтобы пойти к столам, как ее догнала информация про Антона.
– Про кого? – резко спросила она.
Слева надвинулось нечто темное. Измайлова успела это заметить, но не остановить движение руки.
Кипяток плеснул на запястье, но вся остальная чашка досталась идущему.
– Ыих! – взвыл идущий, тряся рыжей гривой.
Измайлова зажмурилась, потому что это опять был Коновалов.
Восемь лет учебы – она хорошо знала эту школу, так что легко из столовой вышла, не открывая глаз. Дышалось тяжело. Сердце стучало в голове, отдавало в зубы. Казалось, что этими ударами сейчас все зубы повышибает.
– Ты чего? – вылетела следом за ней Олька. – Он так ошпарился!
Толпа хлынула из столовой. Впереди шел Коновалов. Облить она ухитрилась бок и брюки – темное пятно расползлось по рубашке и по… ну, то, что ниже ремня. Видок был, как будто бы он маленький и вдруг такая неожиданность.
– Знаешь что, Измайлова! – тонким голосом произнес Антон, оттягивая рубашку. Поморщился. Больно было.
В целом она все знала. Поэтому кивнула. И не удержалась, улыбнулась. Глупая какая ситуация.
– Извини, – прошептала одними губами, прикусила нижнюю, потянула кожицу.
– Да ну тебя, – уже нормальным голосом произнес Коновалов и вдруг завопил: – Мария Ивановна! Измайлова меня убить хочет.
На последний урок Коновалов не пришел. В медкабинете взял освобождение, потому что ожог все-таки случился, и отчалил. А что он еще должен был делать в мокрых штанах? О судьбе панночки рассуждать по литературе? Хотя та бы поняла, утопилась и была вся мокрая.
Измайлова рисовала в тетрадке стрелочки. Неловко как-то получалось с Коноваловым. Чего он все время на пути? Одну стрелочку провела длинную и приняла решение не подходить близко к Антону. А то, и правда, чего это она?
Весь следующий день она следила, чтобы не попадаться на пути Коновалову. Это было сложно, потому что пути их пересекались постоянно. Еще и шутники старались.
– Не, ну ваще! – радовалась Олька. – Ты жжешь!
– Я не нарочно, – отнекивалась Измайлова, быстро оглядывая класс.
Коновалов стоял на табуретке, тянулся к верху шкафа, доставал глобус. Зачем ему глобус? Он же упасть может. На предыдущем уроке он двигал стол с химическими реактивами. Тоже небезопасное занятие. А перед этим таскал ведра в спортзал. Бассейн они там открывают, что ли? Антона ж тогда утопить можно будет, не только мячом убить.
Коновалов покачнулся. Измайлова зажмурилась.
– Ты гляди, – тут же подскочила Олька. – Он уже от одного твоего взгляда падает.
– И ничего не падает, – проворчала Измайлова. Пока она жмурилась, Коновалов успел спуститься и отнести глобус на стол учительницы. А там и звонок прозвенел. Измайлова проследила, чтобы Коновалов успешно дошел до своего места. И ножка стула у него не подломилась.
Выдохнула. Продержаться осталось два урока. История и литература. Опять. Может, в столовую не ходить?
– А мы вперед него пойдем! – радостно сообщила Олька. – Вы не пересечетесь.
– Я в буфет, – прикусила нижнюю губу Измайлова, потянула кожицу. – Возьму булку. Даже если упадет на него, ничего не будет.
Ничего и не было. Олька примчалась в буфет сообщить, что Коновалов уже пообедал.
– Вон идет, – показала, и они вместе посмотрели в коридор.
Шел. Не один. С Гачкиным. Тот ржал, показывая свои огромные зубы. Заметил, что одноклассницы смотрят, толкнул Коновалова. Антон повернулся. Волосы рыжие, длинные, обрамляют бледное лицо с пухлыми губами, очки, рыжая рубаха, зеленые джинсы. И ботинки. Странные какие-то ботинки, слишком большие.
Измайлова и сама не заметила, как зажмурилась. Кажется, она теперь всегда при встрече с ним жмурится.
– Ты знаешь, что мы дежурим? – заставила ее открыть глаза Олька. – Быстренько махнем швабрами и побежим, ага?
– Ага, – Измайлова пошла из буфета. Путь к кабинету истории был свободен.
Феодальный строй разложился, Гоголь уехал в Италию писать «Мертвые души».
– Но об этом мы с вами поговорим в следующем году. Если кто доживет, – сообщил учитель литературы.
Измайлова поморщилась. Чего они все про жизнь и смерть? Машинально нашла взглядом Коновалова. Он собирал учебники в сумку. Немного сутуловат. Или это потому что высокий? Высокий, это же хорошо?
– Отомри! – толкнула Олька. – Уставилась.
На крик повернулось несколько голов. Коновалов отвел волосы с лица, усмехнулся.
Нет, ну вот это уже была наглость. Измайлова сгребла одной рукой стопку с тетрадкой и учебником, другой подхватила сумку и отправилась на пятый этаж в биологию. Там им с Олькой надо было убраться.
– Нет, ну что за дичь, – вещала Олька, в первую очередь ринувшаяся к подоконникам с цветами. Много их тут было. Часть даже стояла на последних партах. Ученики почему-то думали, что биологичке Наталье Борисовне приятно получать цветы в горшках. А что тут приятного, когда последний этаж, солнечная сторона, духота, жарень.
– Ходит весь такой, – напевала Олька, обрывая вялые листочки. – Как Конек-Горбунок.
– При чем тут это? – буркнула Измайлова, поднимая стулья. Ими хорошо сейчас было греметь. От души получалось. Выдернула стул из-под парты, звякнула ножками, шарахнула сидением о столешницу. Красота.
– А он в трех котлах купался. В кипятке, в кипяченом молоке и еще в чем-то. В смоле, наверное. Искупался – и ему хоть бы что. Так и твоему Коновалову.
У Ольки младшая сестра, детская классика была вновь поднята из небытия ее сознания.
– Чего это он сразу мой? Ничейный он. – Измайлова смутилась, потому что грустно это звучало. – Всешний, короче.
Чтобы не отвечать на Олькины вопросы, Измайлова еще громче загрохотала стульями. Парты благородно звенели. Олька пошла мыть тряпку и протирать доску. Измайлова вытащила из угла швабру. Ею тоже можно было знатно звенеть о ножки столов. Цок, цок, ток. Цок, цок, ток. В раж вошла, поймала ритм.
– Уборщицы! Посторонись!
По проходу лайнером поплыл Гачкин, выставил вперед свои невозможные зубы.
– Эй! Куда? – понеслась на него с меловой тряпкой Олька. – Не видишь, уборка!
– Сама куда? – загородился Гачкин сумками. – Не видишь, я несу.
– Чего это ты несешь? – притормозила в своем порыве Олька.
– Это для праздника. Какой скоро праздник помните?
«Пом-ни-те пра-зд-ник», – разбивались на три такта слова. Песок и бумажки вылетали в проход.
Гачкин сгрузил пакеты на лабораторный стол, пошел обратно. Важный. Прямо такое бесценное дело выполнил.
– А ты работай-работай, – вдруг похлопал он по склоненной спине Измайловой.
– Что? – выпрямилась Измайлова.
Гачкин заржал, бросился к двери, выскочил в коридор. Перехватив удобней швабру, Измайлова пробежала по проходу, но перед закрытой дверью остановилась.
– Хам! – бросила свою тряпку Олька. Тряпка раскрылась и упала почти около ее ног.
– Уборщицы! – вновь распахнул дверь Гачкин, замер на мгновение, важно поведя глазами.
– Исчезни, чучело! – рявкнула Олька.
Измайлова качнула шваброй. Гачкин закрыл дверь.
– Тихо, тихо, тихо, – пискнула Ольга, на цыпочках подбегая к двери и прислушиваясь.
Что-то там происходило, лицо ее стало невозможно-радостным. Она кивнула и отпрыгнула в сторону. Дверь пошла на распах. Измайлова метнула швабру.
– Ах! – только и успел сказать Коновалов – швабра жесткой щетиной четко вошла ему в живот, заставив согнуться и выпасть обратно в коридор.
– А! – набрала побольше воздуха Измайлова и зажмурилась. А в коридоре все раздавался и раздавался грохот. Это ржал Гачкин.
– Да ладно тебе, – толкнула приятельницу с плечо Олька. – Он и не убился совсем. Так, немного. Доубираться будем?
Но ничего уже Измайлова делать не могла. Она подхватила свою сумку и вылетела на лестницу.
– Измайлова! – неслось ей сверху. – Я твои ручки принес.
Не слышала. Не видела. И даже не собиралась видеть или слышать. Мгновенно переобулась, сорвала куртку с вешалки и выбежала на улицу.
Весь вечер решала, идти или нет завтра в школу, прокручивала сайты – школьный, классный и отдельных ребят. Никто вроде не писал о нападении сумасшедшей швабры на Коновалова. Зашла на его страничку. Аватаркой был лев. Хихикнула. Лев в обнимку с мячом, чашкой и шваброй. На страничке смешные котики, фразочки. «Нет такого совета, который нельзя было бы дать». «Я никогда не позволял школе мешать моему образованию. Марк Твен». Ага, забавно. «Одним Бог дал крылья, а другим – пендаля. И вроде бы все летят. А какие разные ощущения и перспективы».
Так, хватит. Перспективы у него разные. Не падал, и на том спасибо.
Подумала и снова развернула его страничку, хихикала над видосами и фразочками. Утром увидела в школе и разулыбалась. Коновалов поймал ее довольный взгляд и на всякий случай отряхнул рубашку. Измайлова тянула губы. Нет, прикольная у него страничка. Коновалов скосил глаза. Никаких недочетов в своей одежде не нашел. Глянул на носы ботинок.
Измайлова прошла мимо. Там одна картиночка ей особенно запомнилась – в клетке сидит хряк, а на ней табличка «Волк Серёга» Эх, мы все не те, какими кажемся.
– Глаза сломаешь, – прошипели ей в спину.
Гачкин. Опять зубы скалит.
Плюнула ему вслед. Коновалов вздрогнул, а потом поежился. Реально так – куртку потянул на плечи, воротник поднял и глазом скосил.
– Ты что, влюбилась? – шипела Олька.
– С чего это вдруг? – пожимала плечом довольная Измайлова.
– Чего ты на него так смотришь?
Измайлова свела глаза к носу.
– Как? – уточнила она.
– Безотрывно, – сообщила Олька.
– Да ладно, – Измайлова стала выравнивать ручки на столе, провела ладонью по тетради. Геометрия. Хорошо. Да хоть и что другое – все равно хорошо.
– Ты это… – толкнула ее Олька. – Даже не думай.
– А я и не думаю, – Измайлова опустила подбородок на сведенные ладони. – Но у него такая прикольная страничка.
Олька округлила глаза. Потом она еще хмурилась, упирала руки в бока, сопела. Собиралась высказаться, но начался урок. И математичка попросила кого-нибудь принести дидактические материалы. Коновалов сидел на первой парте напротив учителя. На него взгляд математички и упал.
– А где это? – Приподнялся Коновалов, обозревая долгий ряд шкафов.
– В средней секции на верхней полке.
Коновалов пошел к шкафам. Измайлова успела отметить, что у него мягкая походка и что он забавно трясет головой при ходьбе. И вот во время этой ходьбы он посмотрел на Измайлову. Взгляд у него был… непонятно, какой взгляд. Измайлова на всякий случай замотала головой, мол, ничего она делать не будет. Коновалов дошел до шкафа, открыл стеклянную дверцу, потянулся. Весь класс, затаив дыхание смотрел. Одна Измайлова изучала свои ногти. Ничего они были такие, ровненькие. Захихикала Олька.
– Я не пойму, что происходит? – заметила неладное учительница.
Коновалов осторожно вытаскивал стопку.
Повисла мертвая тишина. Муха бы тут не помешала, но они зимой не летали.
Измайлова ждала. Она давила на парту, вглядывалась в ногти. Сейчас раздастся, сейчас.
– Пожалуйста, – Коновалов положил стопку тетрадей на стол учителя.
– Ну вот! – толкнула Олька подругу в плечо.
Измайлова плакала. Она пыталась сдержаться. Она закусывала губу. Она зажмуривалась. Но верное средство больше не помогало. Слезы побежали по щекам, всхлип вырвался из груди, плечи затряслись.
– Я больше не могу! – выкрикнула Измайлова и ринулась из класса.
«Ринулась» – хороший глагол. И действие такое красивое, стремительное. Вот так красиво и стремительно Измайлова лбом вошла в еще не закрытую стеклянную дверцу шкафа.
Класс ахнул. Но всего этого Измайлова не слышала. Она оглохла и ослепла. Еще пыталась идти туда, к выходу, но направление уже было потеряно, да и ноги не держали.
– Что же вы? – склонилась над ней медсестра.
Кто вел Измайлову с третьего этажа на первый, как она оказалась лежащей – ничего не помнила ее несчастная голова.
– Бьетесь и бьетесь, – вздыхала медсестра, обрабатывая царапины на лице Измайловой. – Весна еще не скоро.
– А что скоро?
– Так февраль еще только, а вы уже влюбляетесь.
– Почему влюбляемся? – Измайлова даже приподнялась.
– Лежи, лежи, – опустила ее обратно медсестра. – Завтра можешь в школу не приходить. Отдохни.
Измайлова закрыла глаза. Да что же это за напасть такая. Она стала перебирать в голове случаи, когда сталкивалась с Коноваловым. Что-то он стал ей частенько попадаться. Вот он идет навстречу в гардеробе, подает куртку. Вот они оказываются друг перед другом на выходе, он придерживает дверь. Вот она путается в ответах перед доской, и покачивание головой Коновалова подсказывает, как быть. В столовой она мается в конце очереди, и Коновалов под комментарии Грачкина пропускает ее вперед. А на физкультуре? Это же Коновалов крикнул: «Измайловой», а когда она взяла мяч, отвернулся.
Измайлову обожгло. Она поднялась.
– Что? Оклемалась?
– Вполне, – пробормотала Измайлова, стаскивая со лба мокрое полотенце. – Я пойду.
– Давай! – Медсестра была занята заполнением бланков. – Праздник-то будете отмечать?
– Да, у нас завтра вечеринка, – почти беззвучно прошептала Измайлова. Теперь она знала, кому напишет валентинку.
Нашарила свои тапочки и побрела к выходу.
Коновалов стоял за дверью. Рыжий. Бледное лицо с полными губами. Очки. И несмотря на них, наглый взгляд. Сделал шаг вперед.
– Я тоже, – произнесла Измайлова и зажмурилась.
– Лена… – только и смог сказать Коновалов, в очередной раз сбитый с ног непредсказуемой Измайловой.