Знакомство с Ахматовой — вообще главное
событие в моей жизни. Самое главное
Наталья Горбаневская
«Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется», — писал Осип Мандельштам о расстрелянном Николае Гумилеве. Вспомнил эту фразу, не имея в виду никаких сравнений, разумеется. Но, вслед за поэтом, повторю: моя воображаемая беседа с Наташей Горбаневской продолжается. Потому что она — одна из тех немногих людей, с кем так важно и нужно было разговаривать — расспрашивать, выслушивать, советоваться. И вот беседа продолжается, увы, толком и не начавшись. Ее нет на свете уже десять лет, а я все перечитываю ее стихи, статьи и интервью, вспоминаю редкие встречи в Москве и Париже…
Назвать дружбой взаимное наше расположение было бы преувеличением. Доброе отношение ко мне объясняю таким свойством ее характера, как «любовь, которой она была одарена и которая распространялась не только на любимых ею людей, но охватывала весь мир» (цитирую известную писательницу, близко знавшую Горбаневскую). Знакомство с Натальей Евгеньевной Горбаневской (она и в немолодые годы предпочитала, чтобы ее называли Наташей) произошло почти четверть века назад, когда я, никому не известный московский журналист, передал дискету с текстом готовой, как тогда полагал, книги о поэте Вадиме Делоне гостившей в Москве Ирине Алексеевне Иловайской, главному редактору парижской газеты «Русская мысль». А недели две спустя по электронной почте пришло письмо Натальи Горбаневской. Оно начиналось словами: «Книга Ваша в целом, по-моему, очень удачная, но некоторые поправки в нее можно было бы внести…». И далее следовал детальный, почти постраничный анализ будущей книги. Я был буквально поражен деликатностью и точностью замечаний, сделанных доброжелательной редакторской рукой Натальи Евгеньевны. Значимость Наташиных поправок оказалась тем более велика, что ей хорошо была известна история жизни — и московской, и парижской — Вадима Делоне, прожившего в вынужденной эмиграции в Париже семь лет и умершего в июне 1983 года. К тому же они были «подельники» — оба участвовали в памятной демонстрации 25 августа 68-го…
Письмо Наташи заканчивалось так: «Перечитав книгу (сейчас я закончила ее второй просмотр), я поняла ее главный недостаток: живые, т.е. не записанные воспоминания у Вас — только людей, оставшихся в России. Конечно, следовало бы так или иначе, хоть кровь из носу, приехать в Париж, поговорить хоть с теми же Прохоровыми и, конечно, совершенно обязательно с Ириной (Ириной Делоне, вдовой Вадима. — Ю.К.)».
Словом, с благословения Наташи весной 1998 года я оказался в Париже, где встретился с замечательными людьми — и в первую очередь с Наташей Горбаневской. И благодаря ей книга избежала некоторых досадных ошибок и неточностей.
Сколько еще рукописей, ставших статьями и книгами, прошли через нее, отшлифовались ее отменным вкусом и безупречным русским языком! Это было так в ее духе — бескорыстно помогать, незаметно и негромко творить добро. Вот еще один пример: «В 1978 году, — вспоминал поэт Дмитрий Бобышев, один из четырех «ахматовских сирот», — посылая рукопись «Зияний» в Париж, я с надеждой вывел на титульном листе: «Димитрий Мещеряков»… В следующем году она вышла как первая книга Дмитрия Бобышева. Наталья Горбаневская, набиравшая книгу (! — Ю.К.), так объяснила издательское своеволие: «Бобышев — это имя, а Мещеряков — никто». Она имела в виду мою некоторую известность в литературных кругах, а также коммерческие планы «ИМКА-пресс», этот факт учитывающие…»
Кое-какое представление о неустанных трудах Наташи дает изданная «Русским Гулливером» в 2012 году книга «Прозой о поэзии и поэтах», в которой собраны эссе, рецензии и интервью, опубликованные в разные годы в журнале «Континент», газете «Русская мысль», других изданиях. Особенно интересна, конечно, история знакомства Наташи с Анной Ахматовой, рассказанная сдержанно, и — не вызывает сомнений — предельно правдиво: «Самым главным из того периода было, безусловно, знакомство с Ахматовой. Это решило все в моей жизни… Позвонила, испытывая неловкость: «Хочу прийти, почитать стихи». У меня была идея, что не стоит надоедать великим поэтам с какими-то там моими стихами. Она говорит: «Приходите». Я пришла на Ордынку, к Ардовым. Вышло очень хорошо, что я не попала к ней на год раньше. Потому что у меня перед тем в смысле стихов был очень плохой период. Хотя писала довольно много, я их потом почти все выбросила… А тут, весной 62-го года, я успела написать несколько стихотворений, включая два моих, условно говоря, «классических» — «Как андерсовской армии солдат…» и «Концерт для оркестра». И Анне Андреевне они очень понравились… Итак, с мая 62-го и до января 66-го года — последний раз я видела Анну Андреевну в Боткинской больнице — я регулярно виделась с Ахматовой, когда ездила в Ленинград. Кроме того, в то время она подолгу жила в Москве, и я навещала ее в разных московских домах… Она действительно меня любила, это я могу сказать. Я же, когда ее видела, — будто каждый раз орден получала, и ни за что, незаслуженный…»
И, чтобы не быть голословным, приведу фрагмент одного из понравившихся Ахматовой стихотворений Горбаневской:
Как андерсовской армии солдат,
как андерсеновский солдатик,
я не при деле. Я стихослагатель,
печально не умеющий солгать.
О, в битву я не ради орденов,
не ординарцем и не командиром —
разведчиком в болоте комарином,
что на трясучей тропке одинок.
Она и была тем самым солдатиком из сказки Андерсена: очень хрупким, легко уязвимым, но несгибаемо стойким, что подтверждалось всей ее биографией. Может быть, самое главное в ней увидел поэт Лев Рубинштейн: «Я счастлив, что знал ее лично. И если бы меня попросили определить одним словом всю сумму разнообразных впечатлений от ее необычайной личности, если бы меня попросили одним словом определить, какой была Наташа, я бы, недолго подумав, произнес бы слово «трогательная». Она была удивительно трогательной — маленькая, хрупкая, с детской беззащитной улыбкой, с отчетливой, по-ученически старательной и всегда точной речью».
И еще свидетельство близко знавшего Наташу человека: «Маленькая ростом, в каких-то измерениях навсегда оставшаяся девочкой, в течение жизни она выросла в человека огромного масштаба, сохранив радостную детскость до смертного часа. Она была в юности категорична и нетерпима, в старости — мягка и сострадательна».
Впрочем, в своих воззрениях и вкусах она оставалась непреклонной; если уж кого-то любила и ценила, то всецело и безоглядно. Если не любила — то решительно и бесповоротно.
В этом отношении интересен эпизод в ее взаимоотношениях с упомянутым Дмитрием Бобышевым. В своей автобиографической книге «Я здесь» он вспоминал: «Молодой приятель (Бродский — Ю.К.) сделал мне подарок: прислал с дневным поездом девицу. Небольшого росточка, русо-рыжеватую, как он, но кудрявую и с еще более крутой картавинкой, чем у него… Я увел девицу от недовольных домочадцев, мы с ней наконец разговорились и стали друзьями, крепко и хорошо, на всю жизнь. То была Наталья Горбаневская… Начав читать стихи, она стала существовать для меня как сильная и упорная поэтесса».
Воспоминания Бобышева читал с интересом, однако некоторые моменты и общий их строй меня насторожили и озадачили. И я написал Наташе: «…Пожалуйста, ответьте на некоторые вопросы; они возникли в связи с Вашей книгой «Прозой о поэзии и поэтах» и, конкретно, интервью В. Полухиной. Внимательно прочтя его, перечитал книгу Д. Бобышева «Я здесь», особенно те страницы, которые касаются Вас и Иосифа Бродского. Насколько я понял, Вы были дружны с Дмитрием Васильевичем, как называла его Ахматова. И он пишет о Вас с нескрываемой симпатией. Чего не сказать о тех страницах, где упоминается Бродский. Как Вам кажется, что двигало Бобышевым, когда он ТАК писал о Бродском — зависть, ревность? Можно ли их конфликт объяснить только соперничеством из-за М. Б.? Бобышев утверждает, что в ту пору весь литературный Петербург (Ленинград) отвернулся от него. Он счел это несправедливым. Так ли это? Считаете ли Вы Бобышева истинным поэтом?
Мне важно понять ЭТУ ситуацию, потому что Бродский, поэт и человек, мне всегда был чрезвычайно интересен и дорог, а что касается Бобышева, то его книжка произвела на меня странное впечатление — самолюбование, что ли, неприязнь к своим друзьям, плохо скрываемая…»
Наташа ответила: «Юра! Книга просто ужасная. Да, от него тогда действительно все отвернулись, и это было м.б. непростительно и непростимо, но вся книга посвящена тому, что он доказывает: я-де нисколько не завидую Бродскому, а при этом зависть лезет изо всех щелей! Да и кроме того. О точности его воспоминаний могу судить по себе. Обо мне он пишет только положительно, а то и восторженно, но очень многое прямо перевирает. Я сейчас не вспомню примеров, давно читала. Но я его после этой книги (ему не сообщая) вычеркнула из сердца, хоть он мне и крестный сын. Наташа».
Дружба Натальи Горбаневской с Иосифом Бродским завязалась в давние времена. Она вспоминала: «Иосиф приехал (в Москву — Ю.К.) поздней осенью 60-го года… Он позвонил мне, назвал себя — я сказала, что знаю, кто он, знаю его стихи. Мы разговаривали, гуляя по дождливым московским улицам, потому что у меня дома не было даже того пространства, какое было у него в Ленинграде. Разговаривали, разумеется, о стихах, о поэтах… Когда Иосиф уже был в ссылке, меня позвали читать стихи в ФБОН (Институт научной информации по общественным наукам РАН — Ю.К.). И я там, помимо своих, прочла еще большой отрывок из «Исаака и Авраама». Я его «пропагандировала», и не только потому что он в ссылке… Уже тогда для меня он стал «первым поэтом» среди нас, а после смерти Ахматовой — и просто первым. Сейчас у меня такое ощущение потерянности, как бывает, когда умер старший в роде…»
Но это было позже. А в октябре 1987 года, получив известие о присуждении Бродскому Нобелевской премии, Горбаневская передает в редакцию: «Я так рада, так счастлива, что не нахожу слов, чтобы передать эту радость. Рада за Иосифа, рада за всех нас — его друзей, его читателей, соотечественников и современников… рада за всю славянскую поэзию, которая в течение всего лишь восьми последних лет дала миру трех лауреатов Нобелевской премии — Чеслава Милоша, Ярослава Сейферта и вот теперь Иосифа Бродского. Сострадаю злобствующим и завистливым, развожу руками над замалчивающими».
Эта искренняя, бурная, прямо-таки детская радость была свидетельством любви к славянской поэзии вообще — и русской в частности. Наташа переводила с чешского, словацкого, польского. В 2012 году в московском «Новом издательстве» вышел сборник «Мой Милош», плод многолетней работы Горбаневской над текстами великого польского поэта. 17 февраля в одной из столичных библиотек состоялась презентация книги; Наташа подарила мне экземпляр с дружеской лаконичной надписью…
«Я долго не решалась переводить Милоша: тот же «Поэтический трактат», на который я страшно завелась еще в Москве, казался непереводимым. После Нобелевской премии (1980 г.) Владимир Максимов потребовал от меня стихов Милоша — я перевела «Особую тетрадь: Звезду Полынь» (да еще несколько стихотворений) и уверовала в собственные силы».
И тогда я влюбилась в чужие стихи,
Шелестящие так, что иные кривились: «Шипенье…»
И оттуда, наверное, многие проистекли
Для меня и несчастья, и счастья. Теперь я
Присяжной переводчик, профессионал,
По ночам шелестящий страницами Даля,
Поверяющий щебет по русским забытым словам
И бормочущий вслух, как над книгой гадальной…
Вообще в интервью, рецензиях и воспоминаниях Горбаневской поражает бескорыстное восхищение — того же Бродского, в первую очередь — литературными удачами. Согласитесь, не часто поэт говорит о своем прославившемся собрате без тени зависти или ревности. Наташе в высшей степени была свойственная доброжелательность, способность видеть и ценить все истинно талантливое, что выходило из-под пера коллег…
Много лет Горбаневская отдала детищу Владимира Максимова — «Континенту», лучшему литературному журналу Русского Зарубежья. Ответственный секретарь, потом — заместитель главного редактора, она успевала все.
«Все считают, — вспоминала Наташа, — что я занималась черной работой. А Володя (В. Е. Максимов. — Ю.К.) тянул гораздо больше на самом деле. Он прочитывал все тексты, все правил. Скажем, корректуру читала я, но он тоже просматривал. Еще огромную работу проделывала жена Максимова Таня. Так что, в общем, в «Континенте» работали мы трое — и поровну».
Те времена вспоминает вдова Максимова Татьяна Викторовна: «С Наташей мы были не то что дружны, — у нас были просто родственные отношения. Мы могли месяцами не созваниваться, и смеялись, что и не обязательно — мы просто родные. К моим приходам она уже распечатывала новые стихи, и после чая я слушала, иногда просила повторить что-то…»
В последние годы Наташа часто приезжала в Москву, наведывалась в Питер, выступала на литературных вечерах, встречалась с друзьями, участвовала в съемках документального фильма «Я не героиня» Ксении и Кирилла Сахарновых. Можно сказать, что она была нарасхват, ей определенно не хватало времени успеть везде и ко всем. Если прежде ее сборники стихов расходились в Русском Зарубежье, выпущенные издательствами «Руссика», «ИМКА-пресс», «Ардис» и другими, то с начала 90-х отечественные книгоиздатели регулярно знакомили публику с творчеством Натальи Горбаневской. Отметим забавную деталь. Издательство «Ардис» слависта Карла Проффера в 1975 году готовило томик стихов Горбаневской «Побережье», в роли корректора выступил… Иосиф Бродский.
«Несмотря на все опечатки я была необычайно тронута… Честь великая, а хорошим корректором Иосиф Бродский быть не обязан».
На нее сыпались награды. В 2008 году Горбаневская удостоена звания почетного доктора Люблинского университета имени Марии Кюри-Склодовской. Три года спустя она становится лауреатом международного литературного конкурса «Русская премия» в номинации «Поэзия»…
В конце 2013 года Наташа собиралась в Москву, планировала встречи с читателями: «Юра! Не можешь ли зайти или позвонить в Пушкинскую библиотеку? Я обещала им выступить, когда приеду, но не могу в почте найти адрес человека, который вел со мной переговоры. Попроси их, пусть он мне снова напишет. Могу выступить в любой день между 7 и 14 декабря».
Разумеется, постарался побыстрее выполнить ее просьбу: «…Мне позвонила Татьяна Федоровна из Пушкинской библиотеки. К моему удивлению, она ничего не знает о Вашем предстоящем выступлении у них. И кто с Вами вел переписку — тоже не знает. Она сообщила мне малоутешительную вещь: все дни с 7 по 14 декабря у них расписаны, и она может предложить любой день после 15 декабря. Так мы с ней ни до чего не договорились».
«Ну тогда и не надо», — ответила Наташа. А буквально на следующий день оглушила весть: Наташа скончалась. Господь дал ей легкую кончину — она умерла во сне…
***
Для Наташи Ахматова навсегда осталась универсальным мерилом в поэзии и жизни. «Я с ней начала становиться человеком…». Нет сомнения, что общение с Анной Андреевной повлияло на формирование Наташиных взглядов и вкусов. Недаром, отвечая на вопрос о ее привязанностях в литературе, Горбаневская назвала самый сжатый список: Пушкин, Мандельштам, Ахматова, Бродский, вполне справедливо замечая: «Ни на кого из них я не похожа».
Нельзя не согласиться с Иосифом Бродским, который однажды заметил: «Есть две гигантские фигуры, являющиеся каждой женщине, взявшей перо в руки, — Марина Цветаева и Анна Ахматова». Избежать — ну не влияния даже, а некоего воздействия — трудно. Наталья Горбаневская их поэтической эманации никак не испытала. В своих литературных вкусах оставалась независимой. В ранние годы полюбила Блока, но позднее поостыла. Увлеклась Маяковским — и это прошло. Через него пришла к Хлебникову, Заболоцкому. Резкая (но объяснимая) метаморфоза случилась с Наташиным восприятием поэзии и личности Цветаевой. «Я знала, что она великий поэт, — говорила Горбаневская. — Но это такой чужой и враждебный мне мир. Скорее, не он мне, а я ему враждебна. Мир человека, зацикленного на себе самом. Я стала и остаюсь очень резкой антицветаевкой…»
Ценила современников — Булата Окуджаву, Льва Лосева, Бахыта Кенжеева и других. Обладая обостренным филологическим слухом, Наташа вслед за Бродским утверждала, что не язык — инструмент поэта, а поэт — инструмент языка. Она признавалась в любви к словарям, любимейшим же был словарь Даля. Ему в 1983 году посвятила чудное стихотворение:
Звуку на всем скаку
Смысла барьер причален.
Не всякому языку
Даден такой датчанин…
Она объясняла эту любовь: «…Нам, носителям языка, понадобился этот моряк, врач, чиновник по особым поручениям, лексикограф-любитель смешанного датско-германского и немецко-петербургского происхождения, чтобы мы увидели, услышали, унюхали, на зуб попробовали (и с удовольствием облизнулись) наш живой великорусский язык…»
И еще о Наташиных пристрастиях в области искусства. Музыку она считала одной из главных составляющих своей жизни и в числе любимых композиторов называла Моцарта, Шуберта и Прокофьева; добавляла, впрочем, Баха, Гайдна, Шостаковича. Признавалась в любви к джазу — не меньше, чем к классике. Можно сказать, что вкусы Наташи сосредоточены в области классической музыки и поэзии. Хотя в живописи она предпочитала как новаторов — импрессионистов, благо в парижском Орсэ они представлены превосходно, и соотечественников-«бубнововалетчиков», так и традиционных старых фламандцев. Свойственна ей была широта взглядов…
Остается лишь погоревать, что тиражи книг Натальи Горбаневской просто мизерны. Довольно представительные сборники, составленные ею самой, — «Русско-русский разговор» и «Прозой о поэзии и поэтах», — изданы в количестве 1000 экземпляров, что даже по нашим временам весьма незначительно. Обе книги, да еще «Мой Милош» — в моей библиотеке, и особенно дороги тем, что они — с Наташиными автографами. Разговор с Наташей Горбаневской продолжается…
Я в лампу долью керосина.
Земля моя, как ты красива,
В мерцающих высях вися,
Плетомая мною корзина,
В корзине вселенная вся.
Земля моя, как ты красива,
Как та, что стоит у залива,
отдавшая прутья свои,
почти что безумная ива
из тысячелетней любви.
Земля моя, свет мой и сила,
Судьба моя, как ты красива,
Звезда моя, как ты темна,
Туманное имя Россия
Твое я носить рождена.
Юрий Крохин
Юрий Крохин — выпускник факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Журналист, эссеист, прозаик. Работал в Гостелерадио, «Российской газете». Автор книг «Профили на серебре. Повесть о Леониде Губанове», «Души высокая свобода» (о поэте и правозащитнике Вадиме Делоне), «Фатима Салказанова: открытым текстом» (о «золотом голосе» радио «Свобода»), «С оттенком высшего значения» (сборник очерков, эссе, рецензий). Автор публикаций в НГ-Exlibris, «Литературной газете», парижской «Русской мысли», альманахах «Стрелец», «Эолова арфа», «Литературная Алма-Ата», «День Поэзии.2020/21», сборнике «Писатели-москвоведы. ХХI век», журнале «Литературные знакомства» и др. Член Союза писателей Москвы.
.
