Сочинительница птиц: Повесть. Рассказ. Роман / Галина Климова. – М.: Б. С. Г. –Пресс, 2022. – 398 с

 


Мария Бушуева // Формаслов
Мария Бушуева // Формаслов

«Больше других птиц ей почему-то полюбились водоплавающие: лебеди, гуси, утки, цапли. И чайки. И другие, кто помельче.  Странное родство она ощущала именно с водоплавающими (…) Особенно притягивали болотные чайки, отродясь не видевшие моря. Что им говорила птичья прапамять? Или — у каждого свое море?»

Книга поэта и прозаика Галины Климовой названа по первой повести, рассказывающей о «своем море» чувств, о любви, о невозможности переступить ради вспыхнувшей любви через семью и, в конечном итоге, об одной несостоявшейся жизни в жизни.

Любовь «подкараулила, застала врасплох и накрыла» героиню повести Нину «как большая приливная волна» во время речного круиза по Русскому Северу — по реке Сухоне до реки Юг. В круиз отправились сотрудники издательства, мечтавшие «хоть глазком или глазком объектива глянуть на русскую глубинку». Галина Климова пишет о красоте малых российских городов, над которыми сейчас нависла угроза глобализации, а значит исчезновения, о красоте «скромной, но выразительной. И соразмерной этим малым городам и деревушкам с их вековыми избами, с их палисадами во вьюнках…»

Преисполнен сочувствия образ девяностолетней бабушки Оли, с которой Нина познакомилась в Тарусе, когда проходила там практику от института, старушки «почти слепой, бестелесной, но с ясным умом». Ее дом «был полон прошлым, которым дышали щели и поры темных бревенчатых стен с пучками сушеной мяты по углам, подпевали выношенные до скрипа половицы и назидательно низкий потолок, оклеенный бумагой, кое-где обвисшей и пожелтевшей от времени. Дом не отпускал…». Оба сына бабы Оли погибли: «Старший — под Курском, Никола — под Прагой».  Старушка — проводник в прошлое, хранительница народной памяти. Она отдает ставшей ей родной студентке старые иконы. Линия православия ненавязчиво обогащает повесть этическим подтекстом. Это особенно важно потому, что текст, несмотря на тему любви, прочитывается как документ времени, свидетельствующий о перестроечном кризисе российской культуры, прошедшем через души и судьбы советской интеллигенции. Ее представители, «кому подфартило», по словам главного героя Славика Зуевского, «продались за ”зелень”». «Раньше была культура, — сокрушается он, — теперь — культура потребления. А мы — по-тре-би-те-ли. Раньше Пастернак, Платонов, Борхес — пароль на ”свой-чужой”. А теперь Луи Виттон, Гуччи, Хьюго Босс…» Такое быстрое измельчание не всех, но многих из тех, кому «подфартило», Галина Климова не объясняет психологически, но в контексте всей книги причина просматривается: эта интеллигенция не имела прочных корней, корешки культуры не уходили глубже поверхностного слоя советского времени, их легко вырвал ветер перемен.

Галина Климова, несмотря на точные социальные штрихи, остается поэтом, не только в профессиональном, но и в традиционно-мифологическом смысле, проявленном в особом восприятии мира, к примеру, в олицетворении природных явлений: «Ливень (…) быстро приутих, прикинувшись скучным дождиком, обещавшим продолжение. Как и гром, который срывался на хохот, огрызался и уходил за подмогой в облака». Птица для автора — традиционный символ полета, «крылатости», это и поэзия, и музыка. И, конечно, любовь: «Она ясно вспомнила себя в той счастливой поре невесомости, где-то над, в астрале. Какая-то сияющая прореха света, куда она счастливо взлетела вместе со Славиком, с этим романтиком и книгочеем…» Но жесткое время выхолащивает символ: разбитая грубыми хулиганами скрипка девочки становится мертвой птицей, а коммерция в рассказе «Птицелов» превращает птиц в предмет успешной торговли, — здесь нет оценочного суждения, есть лишь констатация факта: «крылатость» теперь успешно продается. Возвращение живого символа в книге происходит через поиск родового древа. 

В романе «Что сильней литературы», который можно назвать семейной сагой, сюжет многослоен. Галина Климова рассказывается о собственных родовых корнях: русских — материнских и еврейских — отцовских. Писательница уверена: «придут непроглядные ноябри и диктаторские декабри», когда у каждого «заноют и заболят родовые корни. Захочется взлететь веткой или любопытным сучком прозреть небо.

На дереве какой породы? Из какого леса?»

Ее уверенность притягивает в роман не только документальные материалы: в частности, приведены фронтовые воспоминания ее отца, — но даже родственников, до этого ничего не знавших друг о друге. Так появляется в жизни автора и в книге Ефим Златкин, троюродный брат, когда-то известный журналист белорусских Климовичей. «Мои герои, — признается Галина Климова, — моя родня. И мне выпала участь узнать и написать о них, вызывая из небытия, из прошлого…».

Если бы автор посчитала кровное родство сильнее литературы, я бы все-таки возразила, поскольку считаю много сильнее кровного — родство духовное, как раз в литературе и через литературу соединяющее «своих» по духу. Но все-таки роман поднимается над историей рода и выходит на тему более широкую — мистического зова ушедших, воскрешения памяти о них, в чем для Галины Климовой явственны «воля и милость Божия». Главная мысль книги актуально звучит, особенно сейчас — в эпоху тотальной материализации и монетизации всего и вся, как напоминание или завет Свыше: «Все невещественное — бесценно. Ни купить, ни продать, ни обложить налогами».

На мой взгляд, наиболее сильными получились две линии в романе: бабушки автора — Фени, простой русской женщины, и двоюродного деда по отцовской линии — кантора синагоги Харбина. Симптоматична русская параллель харбинскому кантору: дед по материнской линии «пел тенором в церковном хоре при старообрядческой общине».

Харбинский кантор Соломон, окончивший консерваторию, получивший звание свободного художника, был сыном «Мойши Златкина с могилевщины, из деревни Прянички, что неподалеку от Климовичей, из черты оседлости». Отец «сапожничал, чтобы прокормить свою ”чертову дюжину” — тринадцать детей. Он дожил до ста одиннадцати лет.»  

Бабушка Феня — дочь русской сибирячки Акулины, тоже многодетной. Обладавшая незаурядным природным умом и силой характера Феня — «классическая некрасовская женщина, ходячая хрестоматийная цитата про коня на скаку и про горящую избу… При советской власти — беспартийная стахановка». Она вырастила внучку и ввела ее в церковь, а умерла, когда внучка вышла замуж за «туза». Вполне типичная и одновременно яркая биография советского «туза», политолога и общественного деятеля, первого мужа рассказчицы, читателям представлена. Вообще, на мой взгляд, роман интересен как раз с социологической точки зрения. По нему видно, как формировалась советская интеллигенция, не знавшая своих предков дальше дедов-прадедов, отпавшая от своего рода.  Неуважение родовых и национальных традиций приносит беды, что показано автором на примере Нины Маршак — жены председателя Совнаркома СССР и РСФСР Алексея Рыкова. Об этом говорит ее отец, вторая дочь которого вышла замуж за одного из сыновей харбинского кантора. Очень важен для всей книги и пример из повести «Сочинительница птиц»: в большой православный праздник искренне верующего крестьянина, церковного звонаря (в повести это дед героини), заставили работать — он посчитал, что совершил тяжкий грех и через три дня умер. В романе еврейская бабушка с отцовской стороны тоже верна канонам. И, хотя они с мужем изменили свои имена в паспортах, адаптационная смена имен не препятствовала национальной самоидентификации в семейном кругу — поэтому русскую жену сына, несмотря на все ее профессиональные успехи, посчитали чужой. 

Разрушали традиции социальные катаклизмы. Молнии катаклизмов и катастроф прошли по всему ХХ веку и не могли не задеть героев книги. О судьбах родственниках Фени Галина Климова пишет немного, сосредоточив внимание на Златкиных, жизни многих из которых унес Холокост. А до этого в годы репрессий арестовали в СССР двух сыновей харбинского кантора, одного по доносам, в том числе квартирной «соседки Тырпеткиной К. М.», он умер в лагере, второго — расстреляли. Самого Соломона из синагоги уволили за то, что остававался «совподданным», — об этом свидетельствовал сохранившийся в судебном Деле «донос г-на Флейшмана М. М.». Расстреляли и Алексея Рыкова. Образ честного романтика революции получился в книге достаточно убедительным, живым. По словам его жены: «Мечтатель, он вообще видел мир без никаких партийцев. Протестовал против Красного террора и против продразверстки. Потом против Сталина».

Особые страницы романа посвящены поэзии и личным знакомствам Галины Климовой с поэтами: советскими, российскими, болгарскими. 

Здесь и руководитель ее первого литобъединения в Ногинске «непризнанный поэт Тимирязев», у которого «был дар любить чужие стихи, узнавать вещество поэзии и в косноязычии начинающих, и в штампах отпетых графоманов. Лишенный зависти и тщеславия, он с детской радостью отмечал у других находки и удачи. Сам не издал ни одной книги своих стихов». Предки Тимирязева были из дворян или духовенства. Сходным качеством — умением открывать таланты и радоваться им обладал поэт Александр Ревич, который «десятилетиями поденного труда» доказывал, что он не только переводчик. Возник на страницах книги и поэт Сергей Надеев, покоривший автора «человеческим участием и порядочностью» в те дни, когда властвовали «повсеместные агрессия, пофигизм и рвачество». И птичьей стаей взлетели на ветки романа женщины — поэтессы: Инна Кашежева, Римма Казакова, Инна Лиснянская, Татьяна Бек, Татьяна Кузовлева, Галина Нерпина и многие другие, ушедшие и ныне здравствующие.

Галина Климова рассказала и о своей поэтической судьбе, о том, как ее «уличали в прямом наследовании некрасовской традиции, что в литинституте было равносильно смертному приговору, Некрасов тогда был не в чести». Внимательный читатель книги невольно подумает о глубокой связи источника вдохновения Галины Климовой с «классической некрасовской женщиной» — ее Феней.

Стихи сопровождают весь текст романа, то художественный, то чисто документальный, создавая дополнительное измерение — измерение «крылатости»:

Я к Божьей Матери напрашиваюсь в дочки
с домашней живностью, со всей своей семьей,
с потомками борцов за справедливость,
юристами, врачами…
Сделай милость,
прими ты, гордых нас, как травостой,
как тот полынный жухлый из пустыни
и тот — стеной степной — из ковыля.

Мария Бушуева

 

Мария Бушуева (Китаева) — прозаик, критик, автор нескольких книг прозы, в том числе биографического романа «Королев. Главный конструктор» (2022) и множества публикаций в сетевых и «толстых» журналах. Лауреат журнальных премий.

 

Редактор Евгения Джен Баранова — поэт. Родилась в 1987 году. Публикации: «Дружба народов», «Звезда», «Новый журнал», «Новый Берег», «Интерпоэзия», Prosodia, «Крещатик», Homo Legens, «Новая Юность», «Кольцо А», «Зинзивер», «Сибирские огни», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Независимая газета» и др. Лауреат премии журнала «Зинзивер» (2017); лауреат премии имени Астафьева (2018); лауреат премии журнала «Дружба народов» (2019); лауреат межгосударственной премии «Содружество дебютов» (2020). Финалист премии «Лицей» (2019), обладатель спецприза журнала «Юность» (2019). Шорт-лист премии имени Анненского (2019) и премии «Болдинская осень» (2021). Участник арт-группы #белкавкедах. Автор пяти поэтических книг, в том числе сборников «Рыбное место» (СПб.: «Алетейя», 2017), «Хвойная музыка» (М.: «Водолей», 2019) и «Где золотое, там и белое» (М.: «Формаслов», 2022). Стихи переведены на английский, греческий и украинский языки.