Поэзия Михаила Свищева восходит из традиции, в лучшем понимании этого слова. При довольно выдержанных внешних формах внутренняя составляющая стихотворений практически не имеет границ. Всё здесь ходит рядом, рука об руку: жизнь и смерть, прошлое и настоящее, свет и тьма. При этом поэтическая реальность автора насыщена графически точными деталями, которые усиливают резкость картинки, как в объективе фотографа.
Яна-Мария Кумангалина
Михаил Свищев, поэт, журналист, главный редактор медиахолдинга ПЛАС. Родился в семье учёных в Москве. До поступления в Литературный институт им. Горького в 1995 г. переменил массу профессий — от лаборанта и архивариуса до телохранителя, пока не остановился на журналистике. Печатался в изданиях «Октябрь», «Нева», «Новая Юность», «День и Ночь», «Сибирские Огни», «Наш современник», «Литературная газета», «Независимая газета», «Огни Кузбасса», «Окна» (Германия) «Литературная учеба», «Дети Ра», «Кольцо А» и др. Автор семи поэтических книг.
Михаил Свищев // Сухарный домик
Хорошие стихи
похожи на наборную рукоять
самодельной «зековской» финки
все элементы
безвозвратно заимствованы из жизни
зелёное колечко выточено
из столешницы школьной парты
серебристое
из дюралевой ложки
столовой литинститута
а прозрачное под янтарь
когда-то было оправой
отцовских очков
но теперь их этиологию
помнит лишь мастер
исписавший авторские листы
наждачной бумаги
в попытках привести всё к единому
в меру гладкому знаменателю
чтобы следователь
зажав двумя пальцами
через полиэтилен
бормотал:
«сейчас такие пласмассы
уже не варят
а вот это чёрное
интересно из чего?»
***
К довоенной розетке,
что твой загарпуненный скат,
репродуктор прикис,
и шипит заржавевшая клемма:
«Ставлю ходики вспять,
выхожу, начинаю искать,
кто под землю не спрятался —
это не наша проблема».
Дело рук человечьих
сбывая по-быстрому с рук,
время память стирает
в любых человеческих дозах,
И трава обнимает за горло
колодезный сруб,
и дома прикрывают
глазницы ладошками досок.
Придорожный забор
убегает под надпись «Етить
твою двадцать!»,
что только милей в переводе,
чтоб когда, наконец,
тебе выпадет с ними водить,
вся весна, как блесна
захлебнулась в твоём половодье.
***
Когда святые
сойдут с икон,
рабочий стол
покидая древний,
и то, что известно
как силикон,
внезапно проявит себя
как кремний,
мир станет системою
peer-to-peer,
от кварца песчинок
до неба звездного…
Об этом писал
не только Шекспир,
но и другие современники
Ивана Грозного.
Сухарный домик
Только из лесу выбрались,
но почему так счастливо
Гензели с Гретхен щурятся, —
ждут остальных ребят?
Домик сухарный в рощице
первым стоит причастием.
Кто над душой работает —
тех без души едят.
Выдали нам по сто и
двадцать пять граммов ситного,
Ножик грибной с корзинкою
и мармеладный кров —
Жить оказалось дольше,
чем я вчера рассчитывал.
Кончился хлеб в кармашках —
дальше иди на кровь.
Капли на шишки капают,
капли не знают роздыху.
Как перегной утоптанный,
сказочен и тяжёл,
Кончится под подошвами,
дальше иди по воздуху.
В воздухе пахнет жареным —
значит, уже пришёл.
Завещéние
Дочке — до сама чего дотянется,
А фамилия сыну достанется.
Строй оловянных нога-в-но…,
Комната с видом на окно,
Фляжка с водою,
Кобура с бедою,
Коллекция монет
(редких, сказали на скупке, нет),
Гильза стреляная настоящая,
Ключ от почтового ящика,
Где двадцать лет отработал дед,
Из аккумуляторного свинца кастет,
Два рукава от куртки,
Утятница без крышки и утки,
Сдача из парижского паба.
Папина рубашка без папы.
***
Рукава натягивая куцые,
Мимо строек, гетто, шапито
Бродит мировая революция
В девочкином аленьком пальто.
Как по утру с ног сбивалась доченька
За отцовской тройкой по грязи:
«Ты мне не зеркалку, не цветоченек —
Чудище оттуда привези,
Чтобы весь наш век такие разные,
В календарь бросая якоря,
Мы вдвоем считали дни до праздников —
Первомай, седьмое октября,
Чтоб любили Мюллера и Шиллера…»
Знают только дети да врачи
Как затянут этот список шиндлера,
Но в другой живого не включить.
