Анна Харланова (Анна Павловна Чернышева) — поэт, прозаик, детский автор. Родилась в селе Добром Липецкой области, проживает в Липецке (Россия). Лауреат нескольких всероссийских конкурсов, в т.ч. «Золотое перо Руси-2019», гран-при международного конкурса «Его величество книга» (организатор МГП). Шорт-лист Волошинского конкурса. Лауреат региональной премии Алексея Липецкого. Участник Совещания молодых литераторов в Химках. Публиковалась в журналах «Юность», «Подъем», «День и Ночь», «Балтика», «Причал», «Формаслов», «Русское эхо», «Волга XXIвек», «Лиterraтура» и др. Автор книг: «Стихи из кладовки», «Фиолетовый апельсин», «Добрые рассказы», «Стихоосётр». Идейный вдохновитель и организатор Международной литературной премии имени А.И. Левитова и фестиваля ЛевитовФЕСТ в Липецке.
Анна Харланова // Сказки бабушки Ани, или Волшебный сад
Посвящается моей бабушке, Анне Гавриловне Харлановой,
и всему селу Ураково Белгородской области
Друг Толик жил на другом конце села. Далековато, если идти по изогнутой улице, и совсем близко — нырни в овраг. Называлось это место Костин План. Почему, Маша не знала. В десять лет интересуют другие вещи, а названия мест и улиц принимаются просто как факт.
Толик ходил к Маше играть вот уже месяц, с самого первого дня, как она приехала к бабушке на каникулы. Девочек поблизости не было, а одной скучно, так что пришлось довольствоваться этой компанией.
Маша оказалась здесь впервые. Как же так получилось, что за десять лет ни разу она не встречалась со своей бабушкой Аней, никогда не приезжала на родину своей мамы? А вот об этой и других семейных тайнах девочке только предстоит узнать.
*
Утро всегда начиналось солнечно, просачивалось сквозь ставни, манило и звало. Маша просыпалась с ощущением праздника, спрыгивала с высокой кровати, на которую бабушка тут же водружала пирамиду подушек и накрывала вышитой накрахмаленной салфеткой. Баба Аня и сама была похожа на эту пышную гору подушек, такая же мягкая и уютная.
Завтракали на улице под огромным вязом. Парное молоко и свежий мед, масло прямо из маслобойки и хлеб — бабушка Аня вставала рано, доила корову, задавала корм скотине и переделывала кучу дел, пока внучка спала.
Маша двумя руками держала большую щербатую чашку с цветочками на боках, пила тёплое молоко, щурилась на солнце и разглядывала нарядный бабушкин дом: изумрудную крышу, белые кирпичики дома, кое-где раскрашенные в оранжевый и синий, зелёные ставни на окнах. А рядом с домом — сад, за ним огород с картошкой и пузатыми тыквами, а дальше — овраг и лес.
Куры расхаживали по двору в поисках… смысла жизни? Уж очень сосредоточенный был у них вид. Утята наперебой завтракали, отталкивая друг друга от миски. А в старой хате, за скотным двором, ожидали своей очереди кролики. Сколько их там было, никто точно не знал: сто или двести? И белые красноглазые, и серые, и огромные кроли, и милые крольчата — нарыли нор в земляном полу и сновали туда-сюда, разве их сосчитаешь?
Маша с Толиком рвали траву и относили ушастым зверюгам, это была Машина обязанность на лето.
А потом целый день ребята то сидели на яблоне и пели песни, болтая ногами, то слонялись по саду, обирая малину и отковыривая с коры вишнёвый клей, жевали его вместо жвачки. Потом шли на сеновал, в котором уже полно было сена, дедушка Ваня потрудился, — и прыгали, кто выше, пытались взлететь к самой крыше, и падали, и хохотали до изнеможения такого счастливого, когда мир становится похож на блюдечко с голубой каёмочкой неба.
*
Бабушка Аня всю жизнь проработала дояркой, в институтах не училась, но познания имела обширные и уникальные. Как, откуда?! Она любила читать. Бабушка знала наизусть стихи и басни, да и сама легко сочиняла сказки на любую тему, предложенную внучкой.
К примеру, чистит баб Аня картошку на ужин, а Маша вертится рядом, то кошку погладит, то цветочек сорвёт. Скучно ей без Толика, который уходит всегда до темноты.
— Баб, а баб! Расскажи сказку! — просит.
— Про что? Про Костин План хочешь? — а сама ножом так шорк-шорк по молодой картошечке.
— Да!! — Маша уже примостилась рядышком и ждёт.
— Ну, слушай.
*
В стародавние времена, такие давние, что и не упомнишь, жил в наших краях Князь по имени Константин. Хорош он был лицом и статен, имел характер твёрдый, но сердце доброе и справедливое, за что народ его любил, дружина уважала, а соседние княжичи не беспокоили, хотя и заглядывались на волшебный сад с золотыми яблочками, который уже которую сотню, а то и тысячу лет окружал княжескую усадьбу. Яблоки эти были особые: всем, кто попробует их, давали молодость и жизнь вечную, но в случае насильственной гибели раны не залечивали, а обращали в зверя или дерево, —как придётся.
Сад был окружен высокой стеной, стражники денно и нощно его охраняли, и не потому вовсе, что Князь жадный был и единолично рассчитывал жить в вечной молодости, а потому как завещано ему было от предков — сад беречь, особенно от коварных и злых сердцем людей, и только избранных в него пускать. Так он и делал.
И вот пришла пора нашему Константину жениться да наследников на свет производить. Где невесту искать? В какие края гонцов засылать?
Рассказали дружинники Князю, что за тридевять земель, в тридевятом царстве, тридесятом государстве — в стране третьего мира, как по-нашему — живёт дивной красоты Царевна по имени Королевна. Все, кто видел её шоколадного оттенка кожу, волосы, как вороново крыло, и глаза яркие, как уголь, уже не могли дышать спокойно, теряли сон и всяческую работоспособность.
«Зачем мне такая напасть?!» — разумно рассудил Константин. А дружина тайно от него отправила весточку Королевне: мол, просим в гости для полезного знакомства на почве возможного супружества. И портрет Константина в полный рост приложили к записке, чтобы наглядно было.
Долго ли, коротко ли… скоро сказка сказывается, да не скоро ведро картошки чистится…
Отправился как-то Князь на охоту, зайцев-кроликов пострелять да удаль молодецкую показать. Поначалу всей дружиной по лесу скакали, истории развеселые рассказывали, посвистывали да покрякивали, потом настоящая охота началась. Константин сам не заметил, как увлёкся погоней за белым кроликом да заблудился, попал в такую чащу непролазную, в какой и не бывал никогда.
Спешился он, взял коня под уздцы, да и пошёл с ним рядом, куда сердце подскажет.
Шёл он час или больше, начало смеркаться. Грустно стало нашему Князю без друзей верных, без простора привычного, да и ужинать захотелось. Сел он на пенёк, голову повесил и видит вдруг: ящерка под ногами, не убегает, а сидит и смотрит на него своими бусинками, словно понимает чего.
«Эх, ты, ящерка-маломерка, — говорит Князь. — И не съесть тебя, и не поговорить с тобой».
«Отчего же, — вдруг раздался тихий голосок, — отчего же не поговорить?»
Князь так и подскочил, чуть со страха ящерку ту не затоптал. Потом успокоился, взял себя в руки, в памяти покопался, да и предположил:
«Не ты ли моя прапрабабка Агафья, которую Хан зарубил?»
«Я, милок, — прошелестела ящерка. — Яблочки золотые от смерти лютой меня спасли, а облик человечий не сохранили. Стала я существом четвероногим, бегаю по лесам-лугам, под камнями прячусь, на солнышке греюсь, другими ящерками руковожу. Только тем от них отличаюсь снаружи, что пятнышко на голове имею, видишь, золотистое».
Присмотрелся Константин и заприметил, вроде поблёскивает.
«Выручи ты меня, бабушка Агафья, наверняка ты здесь все тропинки знаешь. Как мне выбраться из чащи эдакой, как дорожку домой найти?»
И бабушка выручила, научила, как выйти к людям. На том попрощались.
Совсем затемно добрался Князь до деревни… как раз до этого самого места, где нынче наш дом стоит. Тогда хата здесь была с камышовой крышей. В окошке свет горел.
Заглянул Константин и ахнул: краса-девица по горнице ходит, тесто месит, пироги печёт. Косу русую алой ленточкой подвязала, поёт звонко, — глаз радуется, сердце ликует. Полюбил её Князь с первого взгляда, прапрабабку твою, Алёнушку.
*
— Так это что, не выдумка?! — подала голос Маша, которая до этого слушала и дышать забывала. — Это правда, что ли?
Бабушка Аня не ответила. Помолчала, словно припоминая, на чём остановилась, и продолжила…
*
Скоро свадьбу сыграли, и в положенный срок появились на свет дети княжеские, двойняшки — мальчик и девочка. Не успели имена им дать, как прибыла из тридевятого царства нежданная гостья Царевна по имени Королевна.
Что тут удивляться… Долго в те времена письма шли, и ещё дольше путешествия длились, так что уже и дружина думать забыла о тайном своём послании, а Князь и вовсе обомлел.
Разместили гостью со всеми почестями, в качестве извинения пустили в волшебный сад погулять, золотых яблочек отведать, с отъездом торопить не посмели. Так и осталась у них эта Королевна до неопределенного времени. Алёнушке в доверие втёрлась, подругой стала. А Князь не против был, хотя и смущался, когда Царевна на него свои глаза наводила: словно огнём они выжигали душу, слабость в руках-ногах создавали.
Детки подрастали помаленьку, ползать уже начинали, жить бы им всем да радоваться, как вдруг на границе волнения начались. Пришлось Князю с дружиной спешно войско собрать да отправиться на защиту своих владений.
Плакала Алёнушка, с мужем прощаясь, неспокойно было на сердце, дурное предчувствие тучей заслоняло солнце. Но мужу ничего не поведала, обняла крепко и в путь благословила: «Вернись ко мне живым-здоровым, целым-невредимым! А если и не суждено нам будет в образе человеческом увидеться, знай, что любить тебя буду всякого, хоть в виде зверя лесного, хоть в образе мха-лишайника!»
На том и простились.
Не успел Князь Константин до границы доехать, как новая напасть: кто-то стал яблоки золотые воровать. Созвала совет Царевна Королевна, сказала: «Некогда нашей княгине Алёнушке делами-невзгодами заниматься, сами мы разберёмся, воров накажем, как принято: обе руки отрубим, чтобы другим неповадно было».
Времена-то были давние, законы жестокие. Так тогда с ворами поступали. Неудивительно, что все согласились. Стражу удвоили, тайно по саду расставили, днём и ночью стеречь приказали.
И неведомо было никому, что задумала гостья заморская, какое чёрное сердце скрывалось в её груди. А решила Царевна жену Князя вместе с детками извести, самой её место занять. Вот и подстроила она пропажу яблок, о которой только Алёна одна и не знала.
«Подруженька милая, краса моя ненаглядная, — как-то пришла она с просьбой к Алёнушке. — Захворала я что-то, неможется мне. Отвар из трав да кореньев не помогает. Принеси-ка ты мне яблок волшебных, они мигом меня вылечат, иммунитет поднимут».
Алёна, не чувствуя беды, отправилась в сад чудесный. Но только лишь руку протянула за яблоком, как выскочила стража, схватила её и в темницу бросила…
*
— А там нет вайфая и сотовая связь не ловит, прямо как сейчас у нас в деревне? — спросила Маша.
Бабушка Аня улыбнулась и чмокнула внучку в макушку.
— Пойдём на кухню, тесто замесим да вареников с картошкой налепим. Или хочешь тебе с малиной и вишней? А сказку завтра вечером доскажу, когда Толик уйдёт.
На том и порешили.
Продолжила бабушка на следующий день. Сама крестиком вышивала полотенце, а внучка поглядывала, кошку гладила да компот из яблок пила.
— Бабушка, а яблоки волшебные по вкусу такие же были, как наши? Или отличались, а?
— Может, и попробуешь как-нибудь, потом мне и расскажешь, — лукаво прищурилась баба Аня и продолжила свою сказку.
Алёнушке вкус этих яблок тогда горьким показался. Сидела она в темнице, волновалась, что детки не кормлены, молоко у неё по рубахе текло, на пол капало. Всю ночь так просидела, а на утро пришёл палач, княжеский приказ зачитал и отрубил ей руки, сначала правую, потом левую. По самые локти. Тряпочками завязали обрубки. Положили ей детей, держи, как хочешь, и прогнали из этих мест.
А Князь и знать ничего не знал, ведать не ведал, что с его любимой женой случилось. Отправила ему Царевна-Королевна весточку, что суженая твоя, мол, детей забрала и к другому князю уехала, сердцу не прикажешь, прости её и забудь.
Князь повоевал, сколько положено, потом домой вернулся. Нерадостно ему было, грусть-тоска на сердце, поверить не может в предательство Алёнушки, никак её не забудет. Но Царевна-Королевна, на что хитрая баба попалась, глазами своими жгучими постепенно его печаль растопила, сладкими речами заговорила да и стала с ним жить как супружница, на обед компот из золотых яблочек попивать, на ужин маски на лицо из них делать. Губа у неё не дура: вечно молодой рассчитывала оставаться.
Алёнушка тем временем шла да шла, слёзы горючие по щекам текли, на землю капали. Увидела ручей, наклонилась воды испить, да и выронила детей, унесла их вода.
Хотела порвать на себе волосы — да пальцев нету. Села она у ручья и заплакала. Вдруг видит: ящерка с золотым пятнышком на голове, не убегает, а смотрит внимательно и вдруг говорит человеческим голосом: «Не ты ли Алёнушка, супруга Князя Константина? Не печалься, горю твоему помочь можно. Опусти правую руку в ручей, а затем левую». Алёна сомневаться не стала, а сделала, как велели.
Только опустила в воду правый обрубок, вынула — рука целая и на ней сыночек. То же самое с левой рукой случилось. Вернулись к ней детки, живы-здоровы, улыбаются. Стала Алёнушка с ними в своём прежнем доме жить, что с камышовой крышей. О муже старалась не вспоминать, детям об отце только хорошее рассказывала. Шли годы, подрастали детки, уже по складам читать научились. Дочь вся в мать красавица, сын — в отца.
Ехал как-то Князь мимо, с охоты возвращался. Остановился у знакомого дома, воды из колодца испить. Вдруг видит: живёт кто-то, дети бегают, вишни обрывают. Подозвал их и спрашивает:
— Чьи вы будете?
— Матушкины и батюшкины, — отвечают.
— А как зовут вашу матушку?
Тут Алёнушка сама из избы вышла, ковшик с водой ему подала. «Мои это дети. Был у них отец — да не стало. Поезжай с миром, не тревожь нас».
Удивился Князь, с коня спрыгнул.
Объяснились они, поплакали, как поняли про злой обман, что их семью разворотил. Взялись за руки и детишек вперёд пустили — вдоль оврага пройтись, придумать, как дальше быть.
А Царевне-Королевне уже донесли весть, что Алёна нашлась и руки у неё целы, и что Князь её женой признал. Озлилась Королевна, схватила нож, вскочила на коня и поскакала, неся беду. Не успели её остановить — пронзила Князя Константина в самое сердце, кровь так и брызнула во все стороны. Говорят, куда она упала — там боярышник вырос, осенью он и сейчас покрывается красными ягодами, словно каплями крови.
Вот и прозвали в народе это место Костин План — в память о погибшем Князе. Говорят, он не умер, а в боярышник и превратился.
Тут и сказочке конец.
— А с Алёной и детьми что случилось? — спросила Маша. — Их злая Царевна не загубила? А волшебный сад не засох?
Бабушка Аня погладила внучку по русой головушке и улыбнулась.
— А это уже совсем другая история.
*
— Вот это да! — удивился Толик, когда Маша на следующий день пересказала ему бабушкину сказку. — Никогда такую легенду не слышал про Костин План, хотя живу здесь с рождения почти одиннадцать лет.
Они сидели на дереве, грызли кислые неспелые яблоки и старались закинуть огрызки на крышу сарая, кто дальше.
— А твои родители что рассказывают?
— Да ничего. Я и не спрашивал. Какая разница, как овраг называется. Ну, это раньше мне неинтересно было, — пояснил он. — Я каждый день к тебе через Костин План хожу, вчера на обратном пути шампиньоны нашёл.
— Ого! Как в супермаркете, беленькие?
— Ну, я в супермаркете был только два раза, — смутился Толик, — когда в город к тёте ездил… Наверное, такие же. Ароматные очень! Мне мама суп сварила на ужин.
— А мне покажешь? Я тоже суп грибной хочу! Погнали? — предложила Маша, спрыгивая с яблони.
День уже вызрел, налился светом, как дыня спелостью. Солнце припекало плечи и голову, сажало веснушки на нос, неслось по пятам по пыльной дороге, затем по траве-мураве и вот соскользнуло в овраг, в заросли зверобоя, ромашек и пижмы, в душистое сказочное логово.
— Смотри, и правда боярышник растёт, — указала Маша на кусты с кудрявыми листочками. — Осенью можно будет урожай собирать и чай заваривать, бабушка Аня говорит, это самый чудесный чай, от всех болезней помогает! Особенно, если с мёдом.
Шампиньоны на глаза не попадались. Сидели тихо в траве. И поначалу казалось, что нет их вовсе, может, вчера все кончились. Но вот Толик нашёл один белый шарик, отвёл рядом с ним траву, а там — целый выводок больших и малых, круглых и приплюснутых! А-ро-мат-ных!
— Нет, в магазине не такие пахучие! — Маша стояла на коленках и складывала грибы в подол синего платья. — Сколько их тут! Все не унести. Мне и так тяжело.
Толик снял футболку, завязал с одного конца и складывал в неё шампиньоны, как в сумку. Он хватал грибы, похожие на шарики для пинг-понга, засовывал их по одному и горстями. Нос его заблестел, выгоревшая на солнце чёлка упала на глаза, и Толик сдувал её и убирал плечом. Маша вдруг заметила синяки на его спине, но спросить не решилась, а через секунду забыла об этом, увлечённая тихой охотой.
В тот миг Маше казалось, что это лучше, чем играть на телефоне, лучше, чем смотреть фильм про роботов, и даже веселее, чем кататься на американских горках! Запах нагретой солнцем травы дурманил голову, мелкие камушки кололи колени, и эта боль возвращала в реальность, заставляя остро ощутить момент счастья, которое оказалось жарким, летучим и бескрайним.
Маша подняла голову и увидела совсем рядом ящерку, которая грелась на камне. Глазки, как бусинки, смотрит внимательно, словно всё понимает, а на голове — девочка это точно видела — поблёскивает золотое пятнышко…
Дома шампиньоны тонко нарезали, нанизали на ниточки и повесили сушиться в тени. Одну сковороду, конечно, пожарили с луком и картошкой. Долго ужинали, песни пели старинные. Вот как вышло, что Толик у них дотемна засиделся. До самой ночной черноты, которая падает в этих краях внезапно, словно споткнувшись, и рассыпает по небу яркий Млечный Путь. В городе Маша и не видела его никогда, огни мешали. А здесь…
Залезли они с Толиком на стог сена, что рядом со старой хатой, лежали и смотрели, как проносятся над ними галактики, как спутники подмигивают с небес. А вокруг трещали сверчки, пели свои летние песни, и только иногда замолкали, прислушиваясь к вечности.
*
— Сегодня будем воск к рамкам лепить, — сказала бабушка утром. — Дед в огороде пошёл трудиться да сено косить, а нам работа полегше.
Бабушка с дедушкой — настоящие богатыри, справляются с таким огромным хозяйством: овцы, корова, лошадь, гуси и куры, поросёнок, кролики и собака, а ещё пасека на двадцать ульев. И это не считая огорода.
Как обращаться с рамками, Маша быстро освоила. Сложности тут никакой, но аккуратность нужна. Прямоугольники восковых пластин с намеченными сотами нужно брать осторожно, не смять, не сломать. Приложить к рамке, прилепить по краям, по всему периметру пальчиками прижимая.
Посередине рамки леска натянута, чтобы пластинку поддерживать. Будут пчёлки соты делать из этого воска, потом нектар и пыльцу носить да складывать в ячейки, а в августе можно мёд качать. Этот мёд всю зиму простоит. А тот, что сейчас ранний удастся собрать — этот на зиму не пойдёт. Его сразу съедать надо.
Толик ушёл вчера поздно, Маша его до самого оврага проводила. Вышла полная луна и светила ярко, так что видно было далеко вокруг. Только на дне оврага клубился туман. Там и попрощались. Жутко было девочке ночью на Костин План идти. Домой разбежались каждый в свою сторону: Толик в туман нырнул, а Маша побежала без оглядки к саду, через огород, спотыкаясь о кабачки и юные тыковки. Бежала и ощущала, как сердце стучит и прыгает в горле, как от страха леденеет затылок, а по ногам от земли поднимает такой потусторонний холод, словно зима на дворе, а не июнь-месяц.
И вот наступил новый день, а Толик не пришёл. Может, занят по дому чем. Может, позже заявится. А неспокойно на душе.
Чтобы отвлечься, попросила Маша бабушку сказку рассказать. Очень ей интересно, что с Алёной случилось и двойняшками её. Наказали злую Царевну Королевну или отпустили с миром?
— Ну, хорошо, слушай, — согласилась баба Аня. — Но пеняй на себя. Сказка эта не для малышей, испугаешься — спи ночью с включенным светом, а меня не тревожь, мне в пять утра вставать корову доить, надо выспаться.
— Договорились, — прошептала Маша. А самой уже страшно стало.
Воск подавался в руках, мягким становился, легко к деревянной рамке приставал. Дело спорилось. А бабушка Аня рассказывала свою сказку.
*
Царевна Королевна, как поняла, что натворила, на дно оврага бросилась, да и разбилась о камни. На том месте озерцо небольшое образовалось. В жаркое лето оно пересыхало, в дождливое — расползалось.
Безобидное с виду озерцо, только не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся. Под спокойной гладью воды таился на самом дне водоворот, добрых людей нет-нет да затягивал, больше их не видели. Поговаривали, что живёт там не человек и не рыба, — русалка с волосами, как вороново крыло, и глазами огненными. Кто увидит её — покой и сон потеряет, сам к водовороту придёт, погибель свою найдет. Кто приглянется ей — того не отпустит.
— А сейчас это озеро есть? — взволнованно спросила Маша, думая о Толике.
— Есть. Туда дальше, по оврагу если пройти, — оно самое. Раки там водятся. Мне сосед как-то раз целое ведро принёс… Ну, да ладно.
Не вернулась Алёнушка в княжеские хоромы, осталась жить в своей старой хате, чтобы поближе к мужу быть. Каждый вечер ходила она на Костин План, рассказывала, как день прошёл, чему дети научились, совета спрашивала. Боярышник, хоть и не отвечал ей, но ветвями кивал, словно соглашался, а иногда и по голове гладил. Со стороны это словно ветер его качает, но Алёна знала — муж её приласкал. Тепло ей на сердце становилось, грусть отступала, сил прибавлялось.
Волшебный сад никуда не делся, охрана по-прежнему караулила золотые яблочки, но и само это место себя оберегало, не так просто было его найти. Сколько раз простые люди мимо сада проходили и попросту не замечали его.
Двойняшки тем временем подрастали. В народе их так и прозвали: Костины.
*
— Бабушка, так это же твоя фамилия!
— Да, — согласилась баба Аня. — В девичестве я была Анной Гавриловной Костиной, а потом уж стала Анной Харлановой… А ты не перебивай меня, а то я забываю, что хотела рассказать!
А хотела я тебе назвать их имена, а то всё двойняшки да двойняшки: Максим и Ксения. Хорошие выросли юноша и девушка, матери помогали, ни в чём не перечили, к людям добры были, только эта доброта им боком вышла. Сейчас расскажу, почему.
Была у них соседка, бабка Дуня. Напротив её дом стоял, через дорожку. Все говорили, что она ведьма, да Алёна не верила. Мало ли что болтают! Бабка эта никому не вредила, в травах разбиралась, болезни заговаривала. И если у кого пропажа случится – находить умела, вора указывала. За это её побаивались и не любили. Но за помощью обращались, если что.
И вот пришла пора этой бабке Дуне, помирать собралась, очень она старая была. Да только ведьме покинуть этот мир не так просто! Сила ей дана колдовская, которую обязательно кому-нибудь передать надо.
Детей у бабки Дуни не было, внуков и подавно, учеником никто к ней не пошёл травному делу учиться, так что лежала она третий день в своей хате, в которой всяки-разны пучки трав были к потолку подвешены, — лежала и кричала не своим голосом, так что вся улица в страхе была.
«Дай руку!!» — кричала.
Мучилась сильно. Никто к ней не шёл. Спать тоже невозможно было.
Потом один знающий человек подсказал: матицу просверлить надо. Матица – это основная балка деревянная, на которой крыша держится. Мол, тогда легче её душа уйдёт.
Просверлили. Не помогло.
Стали люди о недобром сговариваться. Услышал это Максим – не стал ждать. Вошёл в хату и протянул бабке Дуне руку, она в неё так и вцепилась. И тут же обмякла: с улыбкой благостной отошла.
В тишине вышел парень из хаты. Селяне стояли у входа кто с вилами, кто с серпом — никто не шевельнулся, слова не молвил. Так и разошлись молчком.
Бабу Дуню похоронили за оградой кладбищенской: по-другому нельзя было, не разрешали. И поначалу ничего не происходило, жила себе Алёна с детьми, как прежде. Трудились на земле, корову доили, сено косили — как все. И думать позабыли о том случае, да пришлось вспомнить.
Понравилась Максиму одна девушка, из соседней деревни, Ариной звали. Хорошая, ладная, задумчивая. Стал он к ней похаживать, цветы дарить, да узнали её родители и воспротивились: не надо нам ведьмака. И объяснял он, и уговаривал: мол, врут всё, не передалась ему сила. Да не верили.
А тут ещё приходит сосед с их улицы и просит помочь корову найти: увели ночью, а кто — неведомо.
«Да не знаю, кто твою корову украл», — сказал Максим.
Сосед не поверил, осерчал.
И вдруг приснился той же ночью Максиму сон. Будто идёт он тёмной ночью на Костин План, на дно оврага спускается, а там туман клубится белым дымом, холодом дышит. Вокруг сверчки звенят, ночные бабочки стайками летают, шум в траве стоит. А из тумана голос шепчет: «Дай руку!». И потом громче, словно приказывает: «ДАЙ РУКУ». Он и протянул. Вдруг уцепился кто-то за неё крепко, потянул в туман. И видит Максим озеро на дне оврага. А в озере корова стоит. Мычит жалобно. А на ней верхом сидит женщина аль не женщина: волосы длинные чёрные по плечам раскидала, лицо красивое, белое, а глаза яркие, словно светятся в темноте.
Подошёл Максим ближе и видит: хвост у неё, русалка это. Тут она как засмеётся! Голову запрокинула и хохочет. А у коровы колокольчик на шее был привязан, заливается, словно тоже смеётся. Протянул Максим руку, чтобы звон остановить, тут русалка вдруг посерьёзнела, посмотрела на него строго и говорит что-то, но что говорит, не слышно, словно ветер слова уносит. Максим силится расслышать и никак, а она кричит уже, лицо исказилось от злобы, и тут всё-таки он разобрал, словно издалека донесло, хотя стоял рядом: «Если — каждый —будет — звонить — в — колокол — то — кто — его — выкует?»
Тут он и проснулся.
Пошёл утром к соседу: мол, так и так, не знаю, что тут правда, но корову свою поищи на дне оврага, не уводили её — сама забрела. Возможно, сон в руку. Пошёл сосед на Костин План искать и, правда, корову нашёл, вернее то, что от неё осталось.
Лежал на берегу озера череп коровий, а подле него — колокольчик, который на шее их кормилица носила. Подивился сосед.
А про Максима с тех пор слава пошла, что он силу принял и пропажу искать умеет. И понял он, что не видать ему Арины.
С того дня начались у него виденья: кто бы ни зашёл в хату — всё он про этого человека знает и смерть его видит. Одно хорошо: про матушку не открывалось ему, возможно, потому что она яблоки волшебные ела и обрела бессмертие.
Алёна за все годы ничуточки не состарилась: ни морщинки, ни седого волоса. С дочерью выглядели ровесницами. Красавица, как и прежде. Захаживали к ней женихи? Случалось! Да каждому она выкатывала тыкву, что в их краях означало отказ.
А жизнь шла своим чередом. Цвели вишни в саду, пели соловьи, пчёлы собирали нектар. Не ходил больше Максим к своей возлюбленной. Решил смириться со своей ведьмовской судьбой, помогать людям, лекарственные травы собирать, а о счастье земном позабыть. Эх, кажда хата своим горэм напхата.
*
— Жалко его, — вздохнула Машенька. — Неужели так всю жизнь и промаялся, один одинёшенек?
Бабушка тем временем ловко крепила воск к рамке:
— Даст бог, лето хорошее будет, много мёда накачаем… А Максим почему маялся — он, может, и сейчас мается, — а сама взглянула лукаво на внучку и усмехнулась.
— Бабушка, как же это! И сейчас?!
— Вот так. И лучше бы один маялся, так нет же… ну, слушай.
*
С того времени, как приснилась ему русалка, позабыл он свою Арину. Каждую ночь спать ложился в надежде снова увидеть ту женщину. Травы ходил собирать на Костин План, на самое дно оврага спускался, вокруг озера ходил, в воду заглядывал. Сидел подолгу на берегу, однажды позвать решился да имени её не знал.
*
— Так это же Царевна Королевна была?
— Она самая, — кивнула баба Аня. — Ты слушай да дело делай! — пожурила она внучку и продолжила.
*
Арину тем временем женихи стороной обходили: мол, ведьмака невеста, кто её знает, никто связываться не хотел. Страшно злились её родичи на Максима, считали, что испортил он жизнь их красавице. И вот как-то раз напились братья этой Арины вина хмельного, рассвирепели и пошли к Максиму поговорить, да как оно бывает, за словом слово – драка случилась, а во дворе топор лежал, им дрова рубили. Схватили братья этот топор и изрубили Максима на куски. Потом сами же испугались, бросили всё и убежали.
Вернулась Алёна с дочерью домой, увидела страшную картину. Лежит Максим, кровушкой истекает. А яблок-то золотых он не ел, из волшебного сада младенцем его прогнали. Заплакала Алёна слезами горючими. Вдруг видит, ящерка подбежала и смотрит внимательно. Головку то на одну сторону повернёт, то на другую, а на ней золотое пятнышко сверкает.
«Ты ли это, ящерка знакомая, неужто знаешь, чем нашему горю помочь?»
А ящерка и отвечает: «Есть вода живая и мёртвая, без них не обойтись. Ты мёртвой воды набери в озере на дне оврага, да смотри не пей её! Этой водой плесни на сломанное — срастётся. А живая вода, глядишь, и не понадобится… поторопись!»
Побежала Алёна на Костин План, видит: боярышник ветром качает, словно волнуется он. Очень не хотелось Алёне к озеру тому идти, с Царевной Королевной встречаться, да выбора не было. Спустилась на дно оврага, только руку протянула, чтобы воды в ковшик набрать, как схватил её кто-то, в воду дёрнул и потянул ко дну. В тёмной воде хвост поблёскивал, глаза сверкали. Крепко держала русалка, на самое дно тянула, начала уже Алёна воду глотать, вот-вот сознание потеряет. Да сообразила вдруг: ткнула ковшиком в блестящий глаз — ослабла хватка, удалось вывернуться и на поверхность вынырнуть.
«Мужа ты у меня забрала, так хоть сына спаси!» — взмолилась Алёна, выбираясь на берег.
Русалка вынырнула, правый глаз рукой прикрыла.
«Сына?» — переспросила.
«Люди злые изрубили его на куски, если воды не дашь, не жить ему», — сказала Алёна и заплакала.
Тут русалка рядом на камень присела, хвост в кольцо свернула и говорит ласково.
«Видела я твоего сына, хороший парень вырос, красивый, весь в отца… — вздохнула. — Большая сила ему дана, хотя и не знает пока, что с ней делать… Я тебе помогу! Но при одном условии».
«Проси, что хочешь», – кивнула Алёна, выбора у неё не было.
«Скучно мне здесь одной. Только тем и развлекаюсь, что людишек в омут затягиваю. Отпусти ко мне Максима. Может, он какое зелье сварит и обратно меня человеком сделает, до жути надоел рыбий хвост!»
Отпрянула Алёна: «Да как же можно человека заставить? А если он не захочет к тебе пойти?»
«А насчёт этого не волнуйся, — успокоила её Королевна. — Он сам встречи со мной ищет».
Принесла Алёна мёртвой воды, полила на раны – срослось всё, встал Максим как ни в чём не бывало, целый и невредимый. Улыбнулся, обнял мать и сестру. А как узнал, что русалка его ждёт, так поспешил к ней. И кто знает, может, больше бы его в деревне никогда и не увидели, если бы не Арина. Помнишь, та девушка, к которой он сватался.
Она от братьев как допыталась, чего натворили, так побежала прямёхонько к дому Максима через Костин План, от слёз дорожки не видела, бежала, спотыкалась. Коса у неё растрепалась, да вдруг возьми и зацепись за ветви боярышника, и запуталась так, что не вырваться, ну будто держит её кто.
*
— А, вот поэтому ты мне и говоришь: не ходи растрепущая? — вставила слово Маша.
Бабушка улыбнулась и продолжила.
*
А тут Максим навстречу, к омуту русалочьему спешил. Увидел Арину, остановился. Смотрят друг на друга. Арина глазам своим не верит. Тут словно толкнул его кто — а вроде ветер ветки боярышника пошевелил. Сделал он шаг к невесте и понял, что больше уже от неё не отступится. А русалка из омута их увидела, хвостом по воде бьёт, зубами скрипит от злости, а дотянуться не может, словно привязана она к озеру, понимаешь. «Ничего, — говорит, — я своё возьму, не тебя, Максим, так детей своих береги!»
*
— А что с Алёной потом было? Она же мёртвой воды наглоталась, — поинтересовалась Маша.
— Опасная это вода, — согласилась бабушка, а сама уже вареники лепила, — кто её выпьет, тот заболеет страшной болезнью: завистью. Начнёт вдруг человеку казаться, что у других всё лучше, чем у него самого: и одежда, и дом, и яблоки крупнее, и гуси жирнее. А зависть и жадность всегда идут рука об руку, не замечала? Ты присмотрись к людям повнимательнее. Иные, вправду, словно мёртвой воды опились.
Вот и Алёна, бабка моя, так же. Я её и не видала ни разу. Когда мама моя, Ксения, замуж вышла да меня на свет произвела, Алёна ушла куда-то, неизвестно куда, словно сгинула. Может, во дворец вернулась и по сей день гуляет по волшебному саду, кто знает. Яблочки золотые, помнишь, здоровье и вечную жизнь дают.
*
Целый день Маша была занята, но тревога не покидала: друг Толик так и не пришёл.
«Где же он, – волновалась девочка, — куда запропастился? Если и завтра не появится – сама пойду, разузнаю, в чём дело», — решила так и спать легла.
Ночи в деревне тёмные, не то, что в городе, в котором фонари, машины, светофоры. Тем более новолуние. Не видно ни зги, как сказала бы бабушка Аня и пояснила, что «зга» — это темь, потёмки, темнота. Старинное слово.
Спала в ту ночь Маша тревожно, ворочалась с боку на бок, то в жар её бросало, то в холод. Вдруг слышит сквозь сон — половица скрипнула, и стихло вроде. Потом опять. И мимо словно ветерок прошёл. Страшно! Лежит девочка, дышать боится, замерла и прислушивается.
Ничего. Потом снова вроде шорох. Начала успокаивать себя: показалось, мало ли что почудится. Уже и дремота на неё напала, как вдруг почувствовала на своем лице лохматое что-то.
— Аааааа! — заголосила Маша и отбросила от себя пушистого зверя.
«Может, крыса по ковру забралась и сверху прыгнула?» — подумала крикунья. Про такое ей бабушка рассказывала, что у соседей было.
Брррр!
На её вопль, как ни странно, никто не пришёл. Неужели бабушка не услышала? Ни звука, ни шороха, словно и не было ничего. Померещилось, что ли? Постепенно снова на Машу напала дремота, и, наконец, она крепко заснула. Вдруг чудится ей, голос тихий, вроде женщина говорит:
— Если каждый будет звонить в колокол, то кто его выкует.
Тут Маша услышала петушиный крик, и голос исчез. Что за странная фраза ей приснилась? Неправильная какая-то. Нормальные люди сказали бы: прежде, чем звонить в колокол, надо его выковать. А тут словно наизнанку всё, хм.
*
За окном начало светать. Затрезвонил бабушкин будильник, призывая на дойку. Спать уже не хотелось, поэтому Маша спрыгнула с высокой кровати, надела платье и решила пойти в сад умываться. Только открыла дверь, а за порогом нет ничего, туман, да такой плотный, какого Маша ни разу в жизни не видела. Остановилась девочка на пороге, ногу занесла, а шаг сделать боится. А ну как шагнёт, да и провалится в бездну, и пропадёт совсем.
— Стой, переждать надо, — вдруг послышался за спиной ласковый бабушкин голос. – Через полчаса, глядишь, развеется. Давненько такого не было, пойдём пока чай пить!
Макая сухарик в травяной настой, Маша рассказала о пушистом госте.
— Вот оно что! — засмеялась бабушка. — Меня дед толкает, говорит, кричал кто-то. А я ему: моя внучка так кричать не может.
Баба Аня предположила, что этой ночью кошка приходила и решила Машу понюхать. А та её — об стенку! То ли правда это, то ли для успокоения было сказано, но кошку, действительно, потом целый день не видели.
Не появился и Толик.
Решила Маша сама к другу пойти, выяснить, в чём дело. А вдруг заболел? Тогда сядет она рядом и расскажет ему сказку бабушки Ани. Так и день незаметно пролетит.
Туман ещё не рассеялся, но был уже не таким плотным.
— Баб, я за Толика волнуюсь. Пойду, что ли, к нему схожу?
— Сходи, — согласилась бабушка. — Заодно его бабе Зое кое-что отнеси, я ей ко дню рождения халат байковый пошила… Она ведь сестра моя двоюродная, ты поняла?
*
Маша шла сквозь туман долгой дорогой по улице, которая проходила через всё село. Шла и пыталась сообразить. Ну как же так, Толик-то ей не просто друг оказался, а родственник!
Итак, попробуем-ка разложить по полочкам.
Баба Аня — дочь Ксении, а баба Зоя — дочь Максима, её брата, значит, они двоюродные сестры. Алёна — их общая бабушка.
Мама Маши с отцом Толика друг другу троюродные, ну а сама Маша и Толик — четвероюродные, выходит. Хотя так, наверное, не говорят.
Ну и дела!
Так Маша дошла почти до самого конца улицы. Дом Толика был третьим от края, по правой стороне, так бабушка объяснила. Сквозь туман Маша разглядела старый дом из толстых некрашеных брёвен, с белыми резными наличниками на окнах, с колодцем и пустой собачьей будкой во дворе. Кур и уток не было слышно. Большая ель с невидимой в тумане макушкой занимала почти всё пространство перед домом. Под ней стояла выкрашенная в синий цвет, но давно облупившаяся лавочка, на которой сидела маленькая старушка в очках и белом платочке и вязала на спицах.
Маша поздоровалась. Вместо ответа бабушка взглянула на небо и пробормотала:
— Чи дождь собирается, чи шо? — и протёрла очки краем платка.
— Вы, наверное, баба Зоя? — сказала девочка громче. — А я Маша. Вам моя бабушка халат передала. Ко дню рождения.
Старушка отложила спицы и приняла подарок. Она была совсем не похожа на пышную и весёлую бабу Аню. Скорее, это была её полная противоположность. А вот на Толика баба Зоя чем-то отдалённо походила, Маша ещё не поняла, чем именно.
— Ну-ка, притулись рядышком, — указала на скамейку. — Как говорится, иди в родной край, там и под ёлкой — рай.
Девочка послушно села. Ей очень хотелось поскорее спросить про Толика, но ещё любопытно было узнать, правда ли это про Алёну и Костин План и про русалку – или сказка всё-таки. Но не успела она рта раскрыть, как со стуком распахнулась дверь, и из дома вышел невысокий, но какой-то квадратный, широкий в плечах мужчина. Баба Зоя тут же нахмурилась и нагнулась ближе к вязанию.
— Пусть сгинет, собачёныш, — не замечая Машу, рявкнул он. — Сто раз говорил ему там не ходить. Сам виноват! Как я зелье сделаю?! Для него живая вода нужна и яблоки золотые, а самое главное… — тут он заметил гостью и осёкся: — А ты чьих будешь? — голос у него был такой громкий и густой, что девочка невольно вжала голову в плечи и не ответила.
— Ишь, разошёлся, угомонись, — подала голос баба Зоя, — не пугай ребёнка, родственница это наша. А это сын мой, — пояснила она Маше.
Сын с интересом посмотрел на девочку, с минуту размышлял, потом до чего-то додумался и уже совсем другим тоном поинтересовался:
— Ты Толика спасти хочешь?
Маша хотела этого больше всего на свете, за тем и пришла. С волнением узнала она, что её друга утащила в свой омут русалка и не отпустит, пока не получит волшебное зелье, которое её обратно в человека превратит.
«Вот тебе и сказки бабушки Ани!» — подумала девочка и, раскрыв рот, слушала продолжение истории.
Оказалось, что Максим силу свою, умирая, внуку передал, то есть отцу Толика. И про угрозу русалочью напомнил. Вот почему мальчику запрещали через Костин План ходить даже днём, не то что ночью!
Тем временем туман рассеялся.
— Солнышко на ели, а мы ещё не ели! — хлопнула себя по коленкам баба Зоя. — А ну-ка идём чай пить да пышки кушать. Скоро сказка сказывается, да голодному не до песен. Маше надо сил набраться перед дальней дорогой. И с собой пышек возьмёт, пригодятся.
*
Маша точно знала, что от неё требуется, но не представляла, как это выполнить. То есть она шла туда знаю куда, чтобы раздобыть то знаю что, а именно воду живую и яблоки из волшебного сада, без них зелье не сваришь и Толика на свободу не вызволишь. Но как этот сад найти?! Где живая вода находится, в каком ручейке? Этого не знали ни отец Толика, ни баба Зоя, ни сама девочка. Да ещё сроку русалка дала три дня, из них один, вчерашний, уже прошёл! Даже думать Маша боялась, что будет, если она не успеет.
Шла она, куда глаза глядят. А глядели они в основном под ноги и мало что видели из-за слёз. «Что же делать? Где помощи искать?» — думала девочка и ничего придумать не могла. Как вдруг споткнулась о большой камень, упала, даже коленку поцарапала. Приложила подорожник и тут заметила, что на камне что-то написано. То ли углем, то ли чёрным маркером. Ну, надо же! Всё как в сказке. Может, подсказка это, налево идти или направо. Присмотрелась, а там: «Цой жив». Печатными буквами. В чистом поле!
Маша видела такие надписи на заборах и знала, что Цой — это такой древний певец из маминого детства. Ну, вроде как Соловей-разбойник, только Цой. Песен она его не слышала, но теперь решила, вернётся – точно послушает. А сначала друга спасти надо из русалочьего плена. Вот только как?!
Села девочка на камень и заплакала. Девочки отлично умеют плакать, это у них встроенная функция в базовой комплектации. И ведь ни Сири, ни Алису не спросишь, не погуглишь «Волшебный сад на карте». Ну, всё как в древние времена… и тут Маша заметила у ног ящерку, ту самую, которую уже встречала, с золотым пятнышком на лбу.
— Хочешь пышку? — предложила она ящерке, а та вдруг встала на задние лапки, на хвост опёрлась и вроде как готова принять угощение. Удивилась Маша, отломила ей кусочек, остальное сама жевать начала.
— Эх, ящерка, не знаешь ты, какая беда приключилась… — и рассказала ей, что сроку три дня, и второй день уже к вечеру клонится, а где волшебных яблок взять, по-прежнему неизвестно.
Тут ящерка засуетилась, побежала куда-то, вернулась, на девочку смотрит — и снова бежать. Поняла Маша, что надо идти. Долго ли коротко ли, добрались они до небольшого оврага возле леса. Смотрит Маша, а там мусора видимо-невидимо, в основном пластиковые бутылки навалены. Приезжают сюда люди на шашлыки, а мусор вместо того, чтобы с собой увезти, в овраг бросают. Обычное дело, увы.
А на склоне чабрец цветёт, красота, мелкие фиолетовые цветочки, пахнут сильно, бабушка его собирает и сушит, чтобы зимой чай пить, говорит, что полезный очень. И мел сквозь траву проступает. В этих местах много меловых гор, наверное, когда-то здесь было дно океана. Маша читала, что мел, как и песок, состоит из крохотулечных раковин древних моллюсков, но их только под микроскопом можно разглядеть. Но самое удивительное не это, а чёртовы пальцы — камни такие вытянутые, заостренные на конце, ну вот точно как пальцы выглядят. Много их в этих местах находят. Говорят, от сглаза помогают. Маша как раз один такой под ногами нашла и подняла, мало ли, пригодится, в карман положила. В сглаз она, конечно, не очень-то верила. Вернее, раньше не верила. Баба Аня рассказывала, что чёртовы пальцы — просто окаменевшие раковины древних моллюсков, вот и всё. Но когда идёшь за живой водой и волшебными яблоками, то становишься слегка мнительным.
А ящерка прямо к куче мусора бежит и на Машу поглядывает, пришлось тоже туда спуститься. Смотрит, из-под мусора тоненький ручеек сочится, трудно ему. Принялась девочка свалку разгребать, ручей освобождать, долго трудилась, темнеть уже стало. Наконец пошла вода, брызнула во все стороны радостно, на коленку Маше попала — царапина мигом зажила. Вот чудеса! А ящерка стоит, голову то в одну сторону, то в другую наклоняет, золотое пятнышко поблёскивает в последних лучах солнца. Поняла Маша, что это и есть живая вода, тут и пустые баклажки пригодились. Едва набрала воды, а ящерка вдруг в лес побежала, Маша — за ней.
Темно в лесу, страшно. Но золотое пятнышко, как светлячок, путь показывает. Спешит девочка, поторапливается, отстать боится, что тогда делать одной? Самой не выбраться. И вдруг меж стволов мелькнул огонёк, и скоро показалась небольшая избушка об одном окошке. Ящерка до порога добежала и под дверь юркнула.
Тут-тук-тук. Стучит Маша в дверь. Тук-тук-тук. Громко колотится сердце. А ну как Баба Яга откроет или разбойник какой. Нормальные-то люди в лесной чаще одни не живут. Хотя… бывают же, наверное, эти, как их… лесники. Тут за дверью послышались шаги.
— Как дверь ни открывай — она возвращается к своему порогу, — перед Машей стояла красивая стройная женщина с длинной русой косой. — Ну, чего оробела, заходи, — пригласила она и усмехнулась. — Воду живую у входа поставь, а то ещё позабудешь утром.
— А откуда вы знаете… — подивилась Маша.
— Ящерка рассказала. Она говорящая, просто тебя пугать не захотела, потому и молчала, — женщина повязала фартук и принялась доставать из печи большой чугунок. — Проходи к столу, проголодалась поди. Меня кстати Алёна зовут, а ты, значит, праправнучка моя. Ну, будем знакомы.
Вот так чудеса. Уж не спит ли Маша.
Пока Алёна отвернулась, девочка ладонь над свечой подержала — ай, горячо! Не сон, явь это. Или навь какая-нибудь? Или правь. Или кривь… От мыслей отвлёк аромат пшённой каши с тыквой, и рука сама потянулась к ложке.
После ужина забралась Маша на печку, спать. Легла и ощутила, как же сильно устала за этот день. Прапрабабушка — хотя язык не поворачивался так называть эту молодую красивую женщину — решила рассказать ей на ночь сказку. Маша слушала и тем временем разглядывала белёную стену, тряпичные мешочки на гвоздиках, лоскутное одеяло, пучки сухой травы под потолком.
— Жили-были старик со старухой, и было у них два сына, третий — Иван-дурак, — рассказывала Алёна. — Поехал он на болото лыко драть, ехал-ехал, глядит: семь волков, оба белые. Он лёг — да бежать, они сели — да за ним. Бежал-бежал, смотрит, стоит дуб трехохватный в руку толщиной, а в нём жареные скворчата пищат. Руку сунул — не лезет, ногу сунул — не лезет. Взял, влез, разъелся, как Антипкин щенок. Руку сунул — не лезет, ногу сунул — не лезет. Сбегал домой за пилой, распилил дуб и вылез.
— Что за сказка словно наизнанку? — спросила, уже засыпая, Маша. И услышала уже откуда-то издалека: — Другой мир — другая логика.
От пыли у Маши защекотало в носу, она чихнула и вдруг…
*
Маша проснулась от лёгкого прикосновения — кто-то легонечко щекотал ей пятки. Было темно. Вроде только глаза прикрыла, а уже чувствовала себя отдохнувшей.
— Маша, вставай, — вдруг раздался тоненький голосок.
— Кто со мной говорит? — удивилась девочка. Тут скользнуло по ноге что-то: — Ящерка, ты?
— Я это, Маша. Поторопись, светает уже. Боюсь, что Алёна недоброе задумала, ушла куда-то. Как наглоталась мёртвой воды, так сама не своя стала. Но без неё Волшебный сад тебе и вовсе не найти, скрыт он от глаз тайным заклятьем.
Быстро слезла Машенька с печи, в темноте кое-как одежду свою нашла, воду живую захватила и поспешила за ящеркой. Прохладно было в лесу, ноги от росы мигом промокли. Только-только рассвет забрезжил, когда выбрались они из леса и увидели, что Алёна в поле остановилась, сказала что-то, ногой топнула и исчезла. Подбежала девочка к тому месту — нет ничего. Степь до самого горизонта, ветерок легкий полынь колышет. Потом присмотрелась, а впереди трава сухая.
— Как же так получилось, что росы на ней нет? — спросила ящерку.
— Здесь он, Волшебный сад. Да не показывается: глаза нам отвели. Слова надо знать заветные, тогда и откроется.
— А ты эти слова знаешь?
Но ящерка от старости всё позабыла, помнила только, что про колокольчик там какой-то. Или про колокол. Тут Маше сон вспомнился и фраза та странная, она и произнесла:
— Если каждый будет звонить в колокол, то кто его выкует?
И вдруг, словно занавес отодвинули, и вместо луга оказался перед ними сад чудесный, все деревья одного размера, на них яблочки золотые поблескивают, а вдали — княжеский дворец невиданной красоты, терем расписной, деревянный, наличники на окнах будто кружевные.
Не успели в себя прийти, как из дворца чёрный дым повалил, из окон пламя показалось, быстро распространялся огонь, вот и сухая трава в саду уже занялась. И тут они заметили Алёну с факелом в руках. Волосы её были растрёпаны, лицо в саже.
— Зачем это она?! Сад же погубит! — в ужасе смотрела Маша, как пламя расползалось по Волшебному саду.
— Решила, видимо, Алёна не допустить, чтобы яблоки молодильные в злые руки попали, — предположила ящерка.
— Это мои-то руки злые?!
— Нет, ну что ты. Русалка, как человеческий облик примет, так в тереме княжеском поселится и садом владеть будет. Она же слова заветные тоже знает. А ты не стой столбом, а яблоки собирай! Семена будут — новые деревья вырастим… Наверное.
А у Маши ни сумки, ни пакета. Тут вспомнила она, как Толик её научил в подол складывать. Набрала с ближайшего дерева яблок золотых, сколько поместилось, и поспешила домой. Платье дымом пропахло. Сзади раздавался треск пламени и жуткий сумасшедший хохот Алёны. Маша шла, не оглядываясь, одной рукой подол придерживала, под мышкой баклажку с живой водой несла, трудно ей было, но мысль о Толике, который сейчас в русалочьем плену томится, подгоняла и придавала сил.
Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро десятилетняя девочка до села добирается. К тому же голод — не тётка, да и пить хотелось невозможно. Решила Маша присесть, отдохнуть возле камня с надписью «Цой жив». Яблоки в траву высыпала, одно об подол платья вытерла и надкусила с таким сочным хрустом, что в ушах зазвенело, будто в колокол кто-то рядом ударил. И тут заметила, что с другой стороны камня тоже надпись есть мелким шрифтом, наклонилась и видит: текст начал двигаться. Неужели, и сюда компьютерные технологии дошли?! Смешно, если сейчас запросит эппл айди. Но камень ничего не запросил, просто начал прокручивать текст заново. Ага, что там.
«Туда ли я иду?
Может быть, я вырос из этой одежды?
С теми ли я людьми?
Может, пора отпустить что-то?
Пора изобрести новый способ жизни.
Вдруг я иду слишком быстро и могу упустить что-то важное?»
Маша задумчиво грызла яблоко и не понимала, чего теперь с этими познаниями делать-то. Тут подбежала ящерка да как закричит:
— Оторвите мне хвост, опять заело! Ну-ка стукни по камню чем-нибудь тяжелым… или пни его хорошенько.
— А это чего здесь написано?
— Аааа, это для девушки одной… старая история, не для детей.
— Ну, расскажи мне! — Маша даже жевать перестала. — Дети сейчас другие совсем, ничем не испугаешь, я знаешь, в какие игры на приставке играю и ужастики смотрю. Про Балди, например. И про кладбище домашних животных.
— Да, мир изменился безвозвратно, — грустно кивнула ящерка, и золотое пятно на её голове сверкнуло в лучах солнца. — Ну, слушай.
*
Было это в стародавние времена, Алёна к тому времени уже мёртвой воды испила и в лес ушла жить. А сын её Максим на своей Арине женился. Поселились они в старой хате, дочка у них через год родилась, Зоя — бабушка Толика, которого ты спасаешь, — и зажили бы счастливо и дружно, но не тут-то было. Жизнь прожить — не поле перейти.
Скоро затосковала Арина, одиноко ей стало: родные от неё отказались, подруги отвернулись: мол, за ведьмака пошла. Словно чумную её воспринимали, заразную. Опасались, опять же, побаивались, при встрече на другую сторону улицы переходили. Неприятно это, сама представь, когда ничего плохого никому не сделал, а люди плюют вслед.
— Так уехали бы в другой город жить, — не выдержала Маша. — Зачем же мучиться. Или вообще в Таиланд на зиму, так многие делают, шуба не нужна, и печку топить не надо.
Ящерка засмеялась.
— Не было в те времена самолётов. Не знали в наших краях про Таиланд. Да и в голову никому не приходило родные места покинуть. Как говорится, где родился, там и сгодился. Или вот ещё: одна у человека мать, одна у него и родина. Ну, слушай дальше.
А Максим тоже грустный ходил. Сила колдовская ему передалась, а вместе с ней умение потерянное находить, хвори лечить и — в нагрузку — видеть, кто какой смертью умрёт. Как глянет он на Арину, так запечалится. Откроет бутыль самогону, да и нальёт себе стаканчик. Всё чаще стал он за ворот закладывать, почти каждый вечер пьяным бывал, но на жену или дочь руки не поднимал, хотя в те времена нередко мужья своих благоверных поколачивали. Молчал больше, и Арина молчала.
Семейных психологов тогда не было. Обычно, когда беда какая, с близким человеком поделишься — и отпустит. А они молчали каждый о своём, неуютно в их доме стало. Вроде и пироги на столе, и ребёнка бог дал, а нет покоя, нет и радости. Всё чаще стала Арина из дома уходить, по степи да по оврагам гулять. Видели люди, как бормотала что-то себе под нос. За глаза ведьмой прозвали.
И вот какой-то год неурожайный был. Поздние заморозки, а потом всё лето — жара и сушь. Это не то, что сейчас, пошёл в супермаркет и купил, что пожелаешь. Тогда, что вырастил в поле и огороде, на зиму припас, то и кушать будешь. Голодали в тот год люди, вот и озлобились. Кто-то слух пустил, что Арина во всём виновата, по полям ходила, шептала что-то, вот и заговорила землю. Подкараулили её как-то добры молодцы да убили.
— Всю ночь пролежала она в степи, на рассвете роса выступила, солнце выкинуло из-за горизонта первые лучи, но всё равно уже было Арине, всё ей уже было не важно, не больно и не одиноко.
Нашёл её утром муж, рядом на колени опустился и залился горючими слезами. Предвидел он её погибель, но предотвратить не мог, не было у него такой власти. Тут Алёна подошла, узнала от меня, от ящерки, какая беда приключилась. Рассвирепела: нельзя, говорит, прощать такое. Отправилась к Волшебному саду, ногой топнула, да и приказала солдатам, которые золотые яблоки охраняли: мол, идите, будьте беспощадны, накажите злодеев.
Страшная битва была, много тогда добрых молодцев полегло и повинных, и за компанию ввязавшихся. Из охраны человек сто пострадали, но не погибли, так как яблоки золотые пробовали, вот они в кроликов и превратились. Кто в чёрного, кто в белого с красными глазами, а какие помоложе — те в крольчат пушистых. Так и живут они в кроличьем обличье в старой хате у твоей бабы Ани. Ты их видела, помнишь, сама же им траву рвала.
Вот так осталась баба Зоя сызмальства сиротой. Тётка Ксения её вместе со своей дочерью, твоей бабушкой Аней, вырастила. За мать ей была.
*
— Ну а камень. Камень-то этот со странными письменами. Ты сказала, для какой-то девушки это, — вспомнила Маша.
— Камень сокровенные мысли показывает. Арина часто сидела на нём, вот ты её мысли и прочла.
— А про Цоя?
— Ааа, это какой-то турист лет двадцать назад проходил. А теперь тебе надо свои собственные мысли понять. Себя услышать.
Маша прислушалась. В этот момент в животе у неё громко заурчало.
*
Девочка пнула камень так, что взвыла от боли. «Теперь точно хромать буду. Надеюсь, оно того стоило». Внимательно посмотрела: обычный валун посреди степи. Ничего чудесного. И надписей никаких. Что ж такое?!
И тут вроде стало чего-то проступать на поверхности камня, сначала неясное, расплывчатое, потом чётче.
«Жили-были старик со старухой, и было у них два сына, третий — Иван-дурак. Поехал он на болото лыко драть, ехал-ехал, глядит: семь волков, оба белые. Он лег — да бежать, они сели — да за ним. Бежал-бежал, смотрит, стоит дуб трехохватный в руку толщиной, а в нём жареные скворчата пищат. Руку сунул — не лезет, ногу сунул — не лезет. Взял, влез, разъелся, как Антипкин щенок. Руку сунул — не лезет, ногу сунул — не лезет. Сбегал домой за пилой, распилил дуб и вылез».
«Другой мир — другие правила», — вдруг вспомнила Маша. Собрала яблоки в подол, баклажку с живой водой под мышку взяла, прилегла на камень и очутилась вдруг в одно мгновение возле русалочьего озера. Видит, а там людей тьма-тьмущая, телевидение, охрана. И отовсюду слышно «сенсация», «рейтинги», «не может быть», «русалку поймал».
Оказывается, президент в этих краях проездом оказался и, утомившись от дел государственных, порыбачить решил. Озеро мигом оцепили, ни одной посторонней живой души. И вот президент в лодочке плывёт, отдыхает, наслаждаясь природой и одиночеством, как вдруг выныривает из воды прекрасная черноволосая женщина, спрашивает «ты чьих будешь, смелый такой али жить надоело». Ну, у президента реакция великолепная и жить ему не надоело, он женщину хрясь веслом, за волосы и в лодку. И видит, хвост у неё рыбий, русалка значит.
Такого в мировой практике ещё не было, чтобы президент русалку выловил. Да что там, в принципе до этого момента русалки считались существами выдуманными. А тут — бац! — настоящая и живая. Такое нарочно не придумаешь. Хвостатую даму в бессознательном состоянии в надувной бассейн посадили, чтобы обезвоживания раньше времени не случилось, наручники ей нацепили, и охрану приставили. Тут же на вертолётах телевидение подвезли, и процесс пошёл. В этот момент Маша и оказалась рядом с озером.
Ясно, что нельзя было терять ни минуты. Маша легла да бежать — и мигом очутилась у дома Толика.
— Баб Зоя! Где ваш сын? Скорее пусть зелье варит!
А баба Зоя уже знала, что у озера творится, у неё радио круглосуточно работало, и там в прямом эфире сообщали обо всех сенсациях.
И вот прямо во дворе под большой елью разложили костёр, в котел с кипящей водой побросали необходимые ингредиенты, влили живой воды, добавили золотое яблоко. Остальные баба Зоя пластинками нарезала, на ниточку нанизала, как бусы, и повесила в тени сушиться. А семечки яблочные в отдельный мешочек сложила.
Тут по радио объявили, что из озера выловили мёртвого мальчика. Медлить было нельзя. Схватили ещё неостывшее зелье и к озеру побежали. Баба Зоя, ясное дело, отстала, всё-таки возраст, поэтому не видела, как её сын всем глаза отвёл и беспрепятственно подошёл к русалке и вылил ей горячее зелье на хвост. От боли русалка очнулась и взвыла, сначала от ожогов, потом от радости, когда увидела у себя две стройные ноги. Маша тем временем плеснула на Толика живой водой, и мальчик мгновенно ожил.
Тут бы и сказочке конец. Только это не сказка.
Президент, говорят, на той русалке женился, но тщательно скрывает сей факт от общественности. Царевна Королевна поведала ему про Волшебный сад, и президент, в надежде обрести молодость и бессмертие, отправил туда доверенных людей. Кто знает, сгорел ли сад дотла или, может, что-то уцелело. В любом случае, президенту теперь известна мудрая фраза, которую и нам полезно иногда вспоминать: «Если каждый будет звонить в колокол, то кто его выкует».
