В стихах Наталии Михайловой чувствуется рука и взгляд художника: в центре каждого из них наблюдение, сцена из жизни, точнее — схваченный и зафиксированный кадр. Фиксация помогает охватить картину широким вниманием и ничего не упустить: ни взмаха крыла улетающей птицы, ни звяканья посуды, ни пыли, поднятой шагами прохожих. Но главное, Наталия Михайлова не упускает того, что составляет изнанку жизни, на которой всё держится и которую сложнее всего ухватить. В подборке есть её идеальное самоописание: «Голубь уже ждал на карнизе. И это стихи». Пожалуй, именно спокойная уверенность в видимом мире и придаёт этим стихам их обаяние и силу.
Евгения Ульянкина
Наталия Михайлова родилась в 1990 году в Ленинграде. Училась в Литературном институте им. Горького, СпбГХПА им.Штиглица. Публиковалась в газетах и журналах «Пять углов», «Невское время», «Чиж и Ёж», «Нева», «Звезда», «Воздух». Автор книжки короткой прозы «Скорее бы прилетели комары!» (2007, издательство «Глобус»). Живёт в Санкт-Петербурге. Преподаёт изобразительное искусство, работает как художник.
Наталия Михайлова // Свист или сдвиг
***
«Хочу, чтобы папа бросил пить водку» —
фломастером выведено на гладком камне,
здесь их куча — под могилой Волошина.
Надписи стираются.
Я сижу над обрывом.
Рядом стрекочет кузнечик
на каком-нибудь: «Всем добра!».
А потом перепрыгнет на
«Совместного ребёнка»,
«Мир во всем мире»
«Чтобы никто не умирал».
Сиреневый сожжённый венок,
бледные цветы, ветер понёс
высохший и отвалившийся
куст репейника.
1877 — 1932
И какой-то ребёнок верит,
как поэзия всесильна.
***
Еду в метро.
Вспоминаю японцев,
которые едут в метро,
в стране восходящего солнца,
в самом большом городе мира — Токио.
Говорят, они добираются
на работу часа по три,
и всё успевают обдумать:
мы даже не представляем.
***
Ворона с деревца
на соседнее
перепорхнула, как воздух,
как свист или сдвиг…
И я подумала: «Эх, я не ворона.
Как легко».
И я подумала: «Я ворона! Чем не…»
И коричневый снег,
И чёрные крылья
как особая
седина.
***
На тёмной Гончарной мужчина
с плакатом:
«Одноразовые жидкости,
кальян,
табак».
Снег. Навалило.
Мы толкаемся,
и всем куда-то срочно нужно.
А ведь человек — это что-то больше,
и для чего-то другого — человек.
Но что написано, то написано.
***
Звякнула посуда на стеллаже:
вспомнилось детство
и все открытые двери:
из комнаты — в сени,
из сеней — на кухню,
крыльцо с сияющими щелями…
Сейчас мы будем ужинать
под следующую серию сериала
на одном из двух каналов.
Чашка задела тарелку.
Вилка скатилась к миске.
Вот бы ничего не кончалось.
***
Под арками «Галереи»
курит парень лет двадцати трёх.
Чёрные джинсы, белые кроссовки, худоба.
Снег, похожий на песок,
как потолок, обвалился…
Небо как будто снесли.
Я пролетела мимо, успев поверить,
что и он, наверное, думает о вечности…
Прячется, затягивается и спасётся.
***
Старуха кормила ворону —
никто больше не прилетел —
грязно-розовым пирожным —
Удельная, конец.
И её это, может быть, насыщало —
старуху, не птицу —
под конец жизни быть нужной:
Воруй!
Воруй!
Пустая детская площадка,
плохая погода и нищета.
И «всё хорошо» всё равно —
как навязчивая мысль.
***
Во дворе
солнечные лучи
пронзают, как псалтырь,
последние листы…
Как я думаю о них,
если у меня
нет слов?
Как они есть?
Ветки как трещины в воздухе.
Я сказала.
Но переплетенье теней — это завтрашний Бог.
***
Какую краску
ни открою
холодный красный
протыкаю рву
изнурённые тюбики
и краплак
краплак
как переносящий воздух
***
В саду
неподалёку —
двое.
Какое
переплетение форм.
Когда я оглянулась,
они пропали —
под землю или
на небеса.
Как страшно зеленеет трава:
словно без цели.
***
Приоткрылась фрамуга.
Показалась рука
и высыпала зерно.
Голубь уже ждал на карнизе.
И это стихи.
Я иду по Садовой внизу.
День не зря.
Главное, под ноги не смотреть:
там земля.
***
За окном электрички
проспект Славы.
Невысокие хрущёвки, пустырь, сквер…
Между ямами и выдернутыми трубами
мелькнула фигура ребёнка в красной куртке,
собака, мама.
И наверное, вокруг них
вздымается та же пыль.
Она запомнит.
Она напишет.
Наташа — чистовик.
