Затонская М. Р. Дом с птицами. М.: Эксмо, 2020. 128 с.
1
Хорошо рассуждать о книге, автора которой не знаешь. Мне не довелось даже слышать выступления Марии Романовны, а посему выскажу своё мнение о текстах как таковых.
Некоторые произведения разваливаются, в них нет единства построения. Начинаясь с двустишия или четверостишия, они переходят к плохой рифме и/или верлибру. Таковы, например, «Маленькое», с. 27; «Может, усну на верхней полке…», с. 30; «Жизнь учит меня смирению…», с. 31; «Господи, ну почему же вокруг вода?», с. 37; «Церковь, выросшая у болота…», с. 38.
Или же, начинаясь как верлибр, текст в конце имеет рифму, чтобы хоть как-то ритмически закончиться («Курить стало настолько немодно…», с. 22; «В повседневной жизни я…», с. 28; «Всё вокруг продолжается из меня…», с. 32).
Есть и мешанинна рифмованных и нерифмованных фрагментов («Мы тут говорим про Есенина ли…», с. 41; «На «Комсомольской» бородатый мужик…», с. 42–43; «Барак», с. 53–54; «Азия», с. 55–56; «Говори, говори — слова бурят изнутри…», с. 69–70; «Согласие», с. 71–72).
Отсутствие цельности текста сбивает с его понимания. Возможно, во время проникновенного чтения вслух автору удаётся сгладить эти перебои, но читать их глазами, выискивая единство построения и замысла, довольно тяжело. Назвать такое письмо поэтикой не поворачивается язык.
2
Новомодные «поэтические практики» размыли понятие о рифме. И потому в книге есть места, за которые ругают новичков в любой литературной студии, желающей поделиться знаниями:
Маленький подголовник внутри — костьми
льнёт к углу голубой стены.
<…>
Стул неприметный, скукоженный у окна —
на нём сидит сон Ван Гога, пока он сам…
«Сон комнат», с. 18.
Если бы знать наверняка,
из чего поэзия состоит,
как шьют её так, что у строк нет шва…
«Если бы знать наверняка…», с. 21.
Или просто глазеть на пузатого воробья,
очумевшего от просыпанного пшена.
«Маленькое», с. 27.
Мы тут говорим про Есенина ли,
про Хлебникова, листочки с фамилиями…
«Мы тут говорим про Есенина ли…», с. 41.
из незашторенного окна.
Ничего нет, кроме меня.
«Может быть, ничего и нет…», с. 44.
плыла я, небо плыло вокруг меня.
Но захотела нырнуть и — не достала дна…
«Нужно повзрослеть наконец, перестать…», с. 48.
а потом полутон, вибрация — и тишина.
Кто без слова найдёт меня?
«И мне всё снится, как будто плыву на какой-то льдине…», с. 104
В общем-то человек есть образ самого себя,
потому не важна угловатость и худоба,
потому моё присутствие не важно —
только твоё присутствие важно,
потому что если не ты, то от меня
не останется ни образа, ни меня.
«Буду и после ходить к тебе во плоти…», с. 106.
Также в литстудиях не рекомендуют использовать неблагозвучные сочетания слов: «Подносишь к окну её, на просвет…» («Если бы знать наверняка…», с.21), «Прижалась ухом к окну своего купе…» («Азия», с. 55).
Почему об элементарных вещах молчат на ежегодных семинарах и совещаниях?
Или же если выпустить книгу с такими рифмами, то уже поздно что-то говорить, и поэтическое сообщество придумает сотню отговорок в пользу такой новой поэзии?
3
Некоторые произведния производят впечатление зарисовок. В них почти ничего не происходит, Мария Романовна перечисляет только ей одной дорогие события, но они совершенно не трогают читателя. Или я такой бессердечный? Зачастую это верлибры, которые без ущерба можно записать прозой, получая дневниковые записи. Своеобразные «Опавшие листья» В. В. Розанова, но на новый лад. Относить ли эти тексты к поэтическим? Пусть решает читатель. Например, «Вырасту», с. 46–47; «Я путаю “годен” с “голоден”, да и в общем…», с. 49; «Потише, пожалуйста», с. 57–58; «Несу своё горе в руках…», с. 59; «Жёлтые птички», с. 61; «Живое», с. 62–63; «Как будто бы ты младенец и пьёшь молоко…», с. 64; «Я уношу в тишину…», с. 65; «Первый день без тебя занесло снегом…», с 67; «Что останется? шуршащая скатерть…», с. 73–74; тексты с 77 по 92 страницы, а также с 97 по 102.
Квинтэссенцией служат строчки:
Август. Запись из дневника:
Есть только смерть и жизнь, которая велика —
стоят по разным углам: тут, там.
«Август. Запись из дневника…», с. 100.
Эти зарисовки похожи на фотографии, что подтверждается соответствующим текстом:
ФОТОГРАФИЯ
Это просто лошади и человек,
смотрящий на дальний лесок.
Тонкая ветка над ним,
дымок папироски.
Уйдёт он — качнётся пейзаж, как лодка,
вниз-вверх, и встанет на место:
ветка, лесок, снег,
следы ног.
Порой кажется, что некоторые «дневниковые записи» можно объединить в большие стихотворения, циклы или разделы книги (например, про семью, поезд или снег). Возможно, от этого сборник выглядел бы более структурированным и чётким в плане выражения. От мельтешения тем рябит в глазах, и это затрудняет цельное всприятие книги.
4
Лейтмотивом книги М. Р. Затонской «Дом с птицами» является небытие. Автор задаётся вопросом: «Что же там, за гранью?». И, видимо, лучшим вариантом является свет, идущий из человека, например:
Может быть, ничего и нет.
Даже комнаты, в которой свет
из незашторенного окна.
Ничего нет, кроме меня.
<…>
Может быть, эти глухие места —
мной оживлённая
пустота?
«Может быть, ничего и нет…», с. 44–45
Это просто тело кончается,
с трудом носит
радость, хлопающую крыльями в голубизне глаз.
«Потише, пожалуйста», с. 57–58.
Небо светится, а более —
ничего не останется.
«Сад». С. 67.
Нет человека — ну, ничего интересного.
<…>
И мне бы только принять этот факт:
жизнь продолжится —
эдак ли или так.
«Согласие», с. 71–72.
Двое —
балансируют на канате лет,
чуть — вправо,
чуть — влево — но ничего, идут
в свет.
«Что останется? шуршащая скатерть…», с. 73–74.
— «Если внутри тебя Бог, то бояться нечего».
Можно спать с открытым окном,
читать,
не включая свет.
«С открытым окном», с. 75–76.
Остаются узоры души на витрине мира.
До сих пор сверкает стекло отражённым светом.
«Мертвецы смотрят на меня с книжных полок…», с. 86.
Вдруг больше ничего нет,
и здесь
только я и свет.
«Поле, полдень. Осень, приближающаяся к концу…», с. 89.
Тема небытия решается автором сокровенно, в сомнениях и утверждениях, в целом и общем без религиозного пафоса и без научного подхода. Мария Романовна в чётко подобранных словах и выражениях смело разбирает эту страшную тему в различных вариациях, находясь в поиске самого главного в жизни и поэзии.
5
Есть в книге немало замечательных стихотворений, в которых автор уходит от описательных зарисовок, сообщает о свох ощущениях, использует образы. Именно они спасают сборник и дают нам почувствовать настоящего поэта. Например, «Сад», с. 66; «С открытым окном», с. 75–76; «Зимой…», с. 96; «Буду такой вот бабулей, шершавой, тонкой…», с. 103; «Бабочка пригорода…», с. 108; «Жаль, что зима…», с. 110.
Особенно хочется отметить чудесную миниатюру:
***
бьётся душа бабочкой
в банке стихотворения
Перед нами большой поэт в становлении, в поиске своего творческого «я» и творческого метода, который пока ещё никак не может сделать выбор между верлибром и традиционными метрами, между описанием и образностью. Именно этим и ценна первая книга Марии Романовны, которая, я уверен, станет библиографической редкостью.
Возможно, автору следует поискать себя в сложных жёстких формах (например, в сонете), или в логаэдах, или в полиметрических конструкциях. Уверен, таланта у неё хватит.
Иван Чудасов
Чудасов Иван Владимирович (27.07.1981) — популяризатор экспериментальных форм поэзии, кандидат филологических наук, член Московского союза литераторов. Публиковался в изданиях Москвы и Санкт-Петрбурга. С 2005 по 2018 вёл постоянную рубрику «Белый квадрат» (об экспериментальной поэзии, около 50 статей на разворот) в журнале «Введенская сторона» (Старая Русса). Соавтор книги: Революция на языке палиндрома: Блок и Маяковский в поэтических трансформациях / авторы-сост. А. А. Балашова и И. В. Чудасов; [науч. ред. А. А. Россомахин]. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020.
