В рубрике #магнитный момент ожидаемое прибавление — сразу три автора, обращающихся к теме коллективной памяти. Михаил Тенников, философски замечая, что «пространство, убивая человека, / овладевает временем – сполна», умеет среди немого и неподсудного мира узнать «мгновенные глаголы», Анна Аликевич использует культурные коды античности, чтобы заставить «чёрное небо, чёрное море» вернуть чистоту и силу постаревшему языку, а Андрей Фетисов придает интонации сказа острое, современное звучание: «Над мостом синева, синева. // Над Кремлем пустота, пустота – // И звезда, и звезда, и звезда».
Евгения Джен Баранова
Михаил Тенников
Something about Moika river
…когда игле сподручнее царапать
мерцающую вязкую латунь,
казённый томик правнука арапа
кругом стола – взрывает духоту.
Одолевая дрёму, – точно серна –
штурмует жёлтой тучи покрова, –
в пустой фатере зло, жестокосердно
горят – обыкновенные слова.
…нет ничего безгласия подлее;
растягивает тени полутьма,
заклеено окно, лампада тлеет
и сводит шорох мебели с ума.
Пронизывает тюль седая вега,
колышется ущербная луна;
пространство, убивая человека,
овладевает временем – сполна.
…и льётся свет – чудесный, невесомый;
созвездиями пыли – по́лна взвесь.
Создатель набирает хромосомы
на мир обозначающийся – весь.
Рождаются мгновенные глаголы,
эфир нагрет, искрится пустота,
и новый Дант восходит к небу, – голый, –
с молитвой у младенческого рта.
Не жертва, упреждающая иго –
людская незнакомая печаль;
горит рубином тоненькая книга –
апостольская горькая печать.
Теперь ничто его не остановит –
хрустят часы, – пусть шестерни мертвы –
гудит – сам город, требующий нови.
Гудят газеты – гончие молвы.
…прохожего – толпа не занимает;
бездельник-ветер, влажен и колюч,
спешит туда, где комната немая.
И человек – в замке вращает ключ.
Каннельярви
…одноколейки душная смола
за просто так заимствовать смогла
хвои сосновой, нитку муравьёв –
набор судьбы, как будто – в до краёв
наполненном сферическом сосуде.
Состав уплыл. Остыл тугой металл.
И снова мир неистовый настал –
бесчеловечен, нем и неподсуден;
от сих – запоминай и хорони
пустые дни, отрывистые дни
в бесценной тишине, где взор твой – остр,
и крикни вслед путейной фистуле,
что сам есть – чёлн, лежащий на земле,
или прибоем выброшенный монстр…
Анна Аликевич
***
Вернись,
Не отпускай эвридикину нить,
Не смотри на меня – я обнимаю тебя за̒ спину.
Твои губы, как яблоневые лепестки,
Как черёмухи дурман,
Как розоперстая вишня,
Твои волосы, как ночное крыло.
Веслами бьют античные корабли,
Щиты воинов врезаются тяжело в песок земли,
Горгона смотрит из рукава,
Во тьме горят гиеньи глаза.
Чёрное небо, чёрное море –
Молния разделяет их.
Не оставляй меня здесь:
Всё это – я.
Не оставляй меня в этом аду.
Мои груди, как виноград,
Мои ладони, как зеленые листы,
Я пшеница и житница.
Ложь, конечно.
Давно корабли на дне
И копья в солёном песке,
Давно рыбаки разобрали всё золото.
Но голос ещё при мне –
Мой прежний подлинный голос:
Вернись.
Я ещё помню этот звучный и чистый язык,
И ты его помнишь, не так ли.
Я по речи узнала тебя,
Говорящий на нём.
***
Хочу звенеть, как бронзовый кимвал,
И стоять, как спартанские стены,
Хочу знать, как критский мастер рисовал
На поющих горшках огненные сцены,
Хочу быть, как черная волна,
Как белая пена,
Как сосуд без дна,
Как шумящая античная Вселенная
В каждом из нас, –
Хочу слышать сражений топот и вой,
Удары гребцов по ледяной воде –
Если есть кто живой –
То он здесь.
Хочу выучить язык,
На котором прочищали гортань боги,
Хочу говорить на простых
Наречиях тягучие слоги.
Хочу знать, как кричал Эсхил,
Как заклинала Антигона,
Хочу знать, кто написал стихи,
В которых ничего от стихов нет,
Потому что я знаю – на этом языке
Бог учил тебя «Мама мыла»,
Потому что я знаю, что было в том учебнике,
Что в той первой книге происходило –
Вечная война
Полубога и полубога,
Ты никогда не знал
Ничего другого.
И знать не хотел,
Не хотел слушать –
Ибо кто, где
Написал лучше?
Хочу стать речью былой,
Словом горьким богов и мраморных дев,
Чтобы было, на чем говорить с тобой
И чем говорить о тебе.
Андрей Фетисов
Осень-1
гаснет сентябрьский денек
еще не включены уличные фонари
в переулке пусто
и заглянув
в полумрак незнакомого двора
останавливаюсь
на пороге детства
темнеет
в редких окнах свет
над дверью в подъезд
качается фонарь
где-то бубнит
телевизор или радио
женщина задернула занавеску
в окне первого этажа
на третьем звякнув
открылась форточка
пахнет
жареной картошкой с луком
темнеет
звякает посуда
детский голос капризничает
не хочу
дворовый сумрак сгущается
темнеет
фонарь медленно
по-театральному наливается светом
меня некому позвать
к ужину
Сон на мосту
Над мостом воронье, воронье,
Над Кремлем вертолет, вертолет.
И поземкой молва по Москве.
Вдоль зубчатой стены
Тихо воды бегут,
Колокольни свеча безучастно молчит,
Сквозь глазницы бойниц
Небо стыло глядит.
Что им князь, что им царь,
Что холоп, что слуга,
Что смутьян-самозванец,
Что тиран, что главарь,
Что палач, что юрод?
То ли колокол бьет,
То ль секиры вострят,
То ли цепи куют.
Над мостом синева, синева.
Над Кремлем пустота, пустота –
И звезда, и звезда, и звезда
И звезда, и звезда.
То ли пули там льют,
То ли делят казну.
Или шапку – долой,
Или голову – с плеч.
Над мостом облака, облака,
Над Кремлем купола, купола.
А над ними кружит одиноко сапсан –
Сторожит от вороньих набегов
Кресты.
И двуглавый орел недвижимо сидит,
Глаз ордынский прищурив косит.
Что ему до царя, до шута, до стрельца,
Что ему до купца-хитреца, до гонца,
До попа-самосвята и убийц без лица,
До евреев, поляков, татар, англичан,
До судей, стукачей, казнокрадов, бояр?
Три венца золотые над ним,
Два крыла златоперых раскинул
Над Кремлем, над мостом, над рекой,
Над Москвой, над страной и людьми.
И не видит в тени золотой
Ни золы пепелищ, ни руин, ни калек,
Ни крестов у дорог, ни костей мертвецов,
И ни праха святых, ни безвестных могил,
Ни пропавших солдат.
Так и было всегда, так и будет вовек.
Догорает закат над мостом, над мостом.
Опускается ночь над Кремлем, над Кремлем.
Тишина над рекой, над Москвой, над страной.
И немеют слова, и таится молва.
