Александр Курбатов по выходным водит коллективы литераторов и не только литераторов по разным загадочным местам Москвы. Согласно энциклопедии, человек, посещающий и исследующий запретные и заброшенные места, называется сталкером. В стихах и рассказах Александр Курбатов тоже сталкер, показывает читателю странные места с необычных ракурсов. Хотя привычное слово «сталкер» в применении к нему не очень точное. Сталкер, если следовать переводу, – преследователь или ловец. Курбатов ни за кем не гонится, он приглядывается. Даже на ходу. И большей частью – внутренним зрением. Он ближе к визионеру. В его стихах, рассказах и песнях происходит много превращений, а за такими трансформациями нужно следить внимательно, не упускать деталей. Все непросто, автор и сам обращается в персонажей, а персонажи внедряются в жизнь читателей.
Михаил Квадратов
Александр Курбатов родился в 1967 году в Оренбурге. Жил в Набережных Челнах, с 1982 года – в Москве. Окончил механико-математический факультет МГУ. Преподаёт математику студентам и школьникам. Входил в товарищество «Осумбез». Книга рассказов «Про Шуру Руденко…» вышла в 2010-м году в издательстве «Красный матрос». Интернет-публикации на сайтах: полит.ру, Промегалит, post(non)fiction, Культинфо, Лиterraтура. Организовывал поэтические акции «Чтение самолётам», «Детская литература направленного действия», «Поэтические кабинки», «Поэзия и трезвость» и др. Победитель Московского слэма 2010, 2016 и 2017 годов и Российского слэма 2017 года. Лауреат Григорьевской премии 2017 года. Экскурсовод-любитель. С группой единомышленников неоднократно предпринимал попытки заблудиться в Москве. Пока безуспешно.
Александр Курбатов // Палле
«Палле один на свете». Последнее время эта фраза очень часто самопроизвольно возникает в мозгу. Это название детской книжки датского писателя и психолога Йенса Сигсгорда. Узнал, что написана она была в 1942 году, то есть во время оккупации Дании, примерно тогда, когда мягкий режим оккупации начал меняться на жёсткий.
В книжке мальчик Палле просыпается и обнаруживает, что остался совсем один, ходит по городу, заходит в магазины, в банк, катается на трамвае, на пожарной машине, даже на самолёте. В конце оказывается, что это сон. Палле просыпается и идёт играть с друзьями.
Если Палле дожил до наших дней, сейчас ему за восемьдесят. И он опять попал в свой детский сон.
Палле выходит из дома.
Палле один на свете.
Нет, не один – вот голубь.
Палле один, и голубь.
А вот и ещё голубь.
И слышно ещё синичку.
Палле один, и птички.
И слышно ещё гул.
Гул издают машины.
Палле подходит к арке.
Видит их через арку.
Палле, машины и гул.
Ну да, и ещё птички.
И даже идут люди.
Людей достаточно много.
Но каждый тоже один.
Палле на перекрёстке
пережидает красный,
переходит через дорогу
и движется в магазин.
Палле берёт в магазине
для дезинфекции водку.
Но водку не пробивают.
Нету ещё восьми.
Без двадцати восемь.
Значит ещё минут двадцать
топтаться тут с аналогичны-
ми горемыками.
Палле боится поддаться
ажиотажному спросу
и накупить ненужного
всякого про запас.
Поэтому он на время
выходит из магазина,
сворачивает на тропинку,
куда не ходил ни разу.
Тропинка ведёт Палле
в промежуточное пространство
между забором больницы
и задней стеной домов.
Когда-то здесь текла речка –
её убрали в коллектор,
шла линия электропередачи –
тоже теперь под землёй.
За долгие годы бесхозности
в пространстве образовался
корявенький, но цепкий
дикорастущий лес,
который теперь используется
для выгуливания животных
и для алкогольных досугов
жителей здешних мест.
Пока ещё нет листьев,
лес далеко просматривается.
Сейчас никого не выгуливают.
Палле опять один.
Нет, не один – вон сзади
двое, по виду – полиция.
Точно сейчас докопаются.
Долбаный карантин!
Палле насколько можно
пытается ускоряться.
«По улице Пикадилли
я шла, укоряя шаг».
Дальше там территория
гаражного кооператива,
и можно попробовать как-то
спрятаться в гаражах.
Ворота закрыты наглухо.
Некогда думать. Направо.
Налево, ещё налево.
Похоже, тупик тут.
Нет, не тупик. Можно
протиснуться между прутьев.
Спасибо вам, добрые люди,
проложившие этот маршрут.
Ну всё, можно отдышаться,
успокоиться, оглядеться…
Гаражи почти все порушены.
Часть гаражей сожжена.
Вокруг совсем бесполезный
вдавленный в землю мусор,
стенки-перегородки
и странная тишина.
Нет городского гула,
птичьих и прочих звуков,
не слышно даже дыханья
и собственных шагов.
Палле для эксперимента
специально дышит сильнее,
но топать и говорить вслух
как-то стесняется.
Может быть, у него
что-то случилось со слухом?
Или вокруг вакуум?
Лезет дурацкая мысль:
«Если вакуум, то значит
лёгкие не нужны
и можно не бояться…»
Палле не пытается
додумывать эту мысль,
просто идёт, углубляясь
в лабиринты разрушенных гаражей.
В рядах гаражей
начинают попадаться домики,
можно их описать словом «хаты».
Тоже разрушенные –
без крыш,
без дверных и оконных рам.
А вот даже двухэтажный дом.
Палле обходит дом,
попадает во двор,
образованный двумя такими домами
и стеной деревянных сарайчиков –
тоже двухэтажных.
Среди выбитых окон есть несколько
затянутых плёнкой.
В одном подъезде вставлена дверь,
самодельная, откуда-то снятая.
На натянутой бельевой верёвке
одинокие пересохшие
детские ползунки.
Палле стоит, озираясь,
чувствует прикосновенье,
сзади него – дети,
не слышал, как подошли.
Ну да, звуков же нету.
Палле один, и дети.
Дети его узнают.
Дети, кажется, рады.
И Палле, кажется, тоже
этих детей узнаёт.
Ну да, они вместе играли
несколько раз во дворе.
А потом Палле с семьёй
уехали в эвакуацию.
Всё происходит беззвучно.
Но он по губам читает:
«Маленький Алёша».
Да, во дворе у него было
это необъяснимое прозвище.
«Маленький» – не потому,
что он был младше всех
или меньше всех ростом,
а потому,
что у него был маленький
велосипед.
У всех остальных – нормальные,
с цепью и шестерёнками,
а у него – малышовый, позорный,
с педалями, вделанными
в переднее колесо.
И когда во дворе устраивали
велосипедные гонки,
Палле всегда был без шансов,
но иногда
запредельным усилием
он ненадолго
обгонял остальных,
и дворовый комментатор
сопровождал это фразой
«Но вот
вперёд вырывается
маленький Алёша!»
Странно всё-таки,
почему Алёша?
