В цикле “Тематические подборки” журнал “Формаслов” публикует как произведения классиков русской литературы, так и поэтические тексты современных поэтов, пишущих на русском языке. На этот раз Анастасия Кинаш собрала современные стихотворения, посвященные теме смерти.
Современные стихи о смерти: Олег Чухонцев, Анна Павловская, Денис Новиков, Сергей Шестаков, Анна Русс, Анна Лукашенок, Михаил Левантовский, Валерий Прокошин, Алексей Григорьев, Ия Кива, Всеволод Зельченко.
Эта огромная подборка грозилась стать еще более огромной. Но мы попытались (отчасти неудачно) взять себя в руки и приостановить наш исследовательский задор. Ибо стихотворений о смерти, мертвецах и потустороннем бытии (небытии) мы знаем больше, чем неправильных глаголов в английском языке.
Олег Чухонцев
***
…и дверь впотьмах привычную толкнул,
а там и свет чужой, и странный гул —
куда я? где? — и с дикою догадкой
застолье оглядел невдалеке,
попятился — и щелкнуло в замке.
И вот стою. И ручка под лопаткой.
А рядом шум, и гости за столом.
И подошел отец, сказал: — Пойдем.
Сюда, куда пришел, не опоздаешь.
Здесь все свои. — И место указал.
— Но ты же умер! — я ему сказал.
А он: — Не говори, чего не знаешь.
Он сел, и я окинул стол с вином,
где круглый лук сочился в заливном
и маслянился мозговой горошек,
и мысль пронзила: это скорбный сход,
когда я увидал блины и мед
и холодец из поросячьих ножек.
Они сидели как одна семья,
в одних летах отцы и сыновья,
и я узнал их, внове узнавая,
и вздрогнул, и стакан застыл в руке:
я мать свою увидел в уголке,
она мне улыбнулась как живая.
В углу, с железной миской, как всегда,
она сидела, странно молода,
и улыбалась про себя, но пятна
в подглазьях проступали все ясней,
как будто жить грозило ей — а ей
так не хотелось уходить обратно.
И я сказал: — Не ты со мной сейчас,
не вы со мной, но помысел о вас.
Но я приду — и ты, отец, вернешься
под этот свет, и ты вернешься, мать!
— Не говори, чего не можешь знать, —
услышал я, — узнаешь — содрогнешься.
И встали все, подняв на посошок.
И я хотел подняться, но не мог.
Хотел, хотел — но двери распахнулись,
как в лифте, распахнулись и сошлись,
и то ли вниз куда-то, то ли ввысь,
быстрей, быстрей — и слезы навернулись.
И всех как смыло. Всех до одного.
Глаза поднял — а рядом никого,
ни матери с отцом, ни поминанья,
лишь я один, да жизнь моя при мне,
да острый холодок на самом дне —
сознанье смерти или смерть сознанья.
И прожитому я подвел черту,
жизнь разделив на эту и на ту,
и полужизни опыт подытожил:
та жизнь была беспечна и легка,
легка, беспечна, молода, горька,
а этой жизни я еще не прожил.
Анна Павловская
***
Скоро зима.
Как согреть тебя, папа, не знаю
Где одеяло такое найти, чтобы землю согреть?
Разве костер, или в жертву богам голубиную стаю?
Чтобы прогрелась твоя сиротливая смерть
Папа, ты миф о тебе я когда-то читала,
Будто ты жил и с тобой каждый день по утрам
Пили кофейный нектар, сигаретный струя фимиам
Я, как бессмертная думала: есть лишь Начало
Папа, еще есть легенда, что все мы умрем.
Ляжем с тобою в одну мировую утробу.
Сбросит душа наконец полосатую робу,
Вместе с тобою родные места обойдем.
Вместе с тобою пойдем мы к кофейной реке,
Вместе узнаем своих по табачному дыму
Папа, поверь мне, я выпрошу у херувимов
Удочку, чтобы удобно лежала в руке
Денис Новиков
Памяти Сергея Новикова
Все слова, что я знал, – я уже произнес.
Нечем крыть этот гроб-пуховик.
А душа сколько раз уходила вразнос,
столько раз возвращалась. Привык.
В общем. Царствие, брат, и Небесное, брат.
Причастись необманной любви.
Слышишь, вечную жизнь православный обряд
обещает? – на слове лови.
Слышишь, вечную память пропел-посулил
на три голоса хор в алтаре
тем, кто ночь продержался за свой инсулин
и смертельно устал на заре?
Потерпеть, до поры не накладывать рук,
не смежать лиловеющих век –
и широкие связи откроются вдруг,
на Ваганьковском свой человек.
В твердый цент переводишь свой ломаный грош,
а выходит – бессмысленный труд.
Ведь могильщики тоже не звери, чего ж,
понимают, по курсу берут.
Ты пришел по весне и уходишь весной,
ты в иных повстречаешь краях
и со строчной отца, и Отца с прописной.
Ты навеки застрял в сыновьях.
Вам не скучно втроем, и на гробе твоем,
чтобы в грех не вводить нищету,
обломаю гвоздики – известный прием.
И нечетную розу зачту.
Сергей Шестаков
***
ходишь бормочешь маменька маменька а она в ответ катманду катманду
полно мой маленький моя маленькая я ведь уже одной ногой по колено нигде
нигде
помню омыли меня ключевой водой обернули меня белым облаком
в шестьдесят никаком году
время смерти моей подошло к концу к ледяной черте золотой кутье
подступающей темноте
если там куда я уйду и впрямь темно если это дно чёрное рядно теневой надир
не грусти мой маленький моя маленькая повторяй корея корея и всё пройдёт
посмотрите на малых сих сих двоих что сейчас одно нет прекрасней их
они меня впустят в мир
одного зовут иоаким другую анна и ждать им неполный год…
***
они оборачиваются и видят: осенний сад,
кувшин с молоком, простой деревянный стол,
и двое, которых уже не вернуть назад,
в обнимку бредущие в синий небесный дол,
они оборачиваются и видят: весенний сад,
стеклянные руки смерти, пустой кувшин,
и двое, которых уже не вернуть назад,
бредущие обок, земных не тревожа глин,
они оборачиваются и видят: небесный дол…
Анна Русс
Прощание
Мой любимый давеча
Крепко надрался-нарезался-накачался,
Подрался
И попал под машину, словом,
Безвременно, скоропостижно скончался.
Он уже за две недели до этого
Был какой-то нечеткий,
То перечитывал Чонкина,
То хлопал за чаркой чарку,
Короче, кирял по черному,
Но теперь он уже никогда не полезет в печенки,
Не скажет хочу печенки,
Не отрастит себе челку,
Не передаст мочалку.
И снится мне ночью, будто сидит он в кресле-качалке,
И говорит смотри, что я тут сочинил на мотив армейской кричалки:
«Я попал под иномарку,
Я попал под жигули,
Годы прожиты насмарку,
Гоп-ля-ля, хали-гали,
А я маленький такой,
Отправляюсь на покой,
А я маленький такой,
Я хорошенький такой..»
А я по затылку глажу его,
Как из советских фильмов училка,
И говорю а в целом ты был неплохой мальчонка,
А он говорит хоть ты-то по мне скучала?
И что мне ему сказать —
Что в конечном счете
Так даже лучше,
Что будет теперь, куда относить цветочки,
Что можно теперь безнаказанно о нем рассказывать дочке?
И я отвечаю —
Все это так печально,
Но, в общем-то, было в тебе заложено изначально.
И целую его между носом и подбородком
На прощание,
Крепко и тщательно,
И окончательно
Просыпаюсь,
усердно, как ложкой об ложку,
Предсердиями стуча.
Анна Лукашенок
***
а мой папа спит рядом с другом
кажется это его друг детства
они лежат по соседству
но возле него есть немного места
мама сказала что это для тети томы
первой жены единственной и законной
она родила ему сына он стал мне братом
узнала об этом когда была в классе пятом
а он про меня узнал когда был младше
отказывался смеяться и кушать кашу
он завидовал мне что у меня его папа
я завидовала ему что у него двухкомнатная квартира
с балконом ванной гостиной большущим шкафом
в который вмещалась наверное четверть мира
мы с мамой приехали в гости к отцу в воскресенье
у низкой калитки яблоня покраснела
– папа, спасибо большое за угощенье
в жизни сладких яблок таких не ела
Михаил Левантовский
«Отпроситься»
Маме снится: она выгребает золу из печки,
И мышиные глазки появляются вдруг на свет:
«У меня, — говорят, — золотые в золе колечки,
А чего ты пришла? У тебя-то и зубок нет».
Маме снится: она подскользнулась, упала зимой,
А вокруг никого, вообще никого, стемнело,
Молчаливый автобус, и школьники едут домой,
Все тихонько и бело.
Мама утром проснулась, и так неохота вставать.
«У кого, — говорит она, — мне у кого отпроситься?
Никуда не идти, тут тепло, хорошо и кровать,
Сладко спится».
И заходит к ней Бог, весь какой-то из крепких коряг,
Из цветов и детей и собак, весь добряк и моряк,
Осторожно целует, как будто у мамы помада:
«А уже никуда и не надо».
***
На девятый день он приходит и говорит:
«Ничего там нет. Только жительство есть на вид.
Голова болит – там болид, тут хвосты комет…
Коридор этот пресловутый и яркий свет –
Ну, не знаю, не знаю, по-моему, просто бред.
Кстати, видел я этот самый метеорит.
Молодые смеялись, кто первый напишет твит.
Я грустил, потому что ты нюхала старый плед.
И по Первому был в то утро митрополит.
Иногда я хочу тебя выпить, расплавить, съесть.
Не могу даже рядом сесть.
Я люблю тебя так, как дети и старики».
И не может коснуться ни щек ее, ни руки.
Ни потрогать зад, ни уснуть, ни прикрыть окно.
А потом она просыпается –
и темно.
Валерий Прокошин
***
Возвращается лето на цыпочках мокрой сирени
Наркотический запах шатается возле строений
Пацаны ловят кайф от шальной милицейской сирены
Возвращается из КПЗ хулиган Мишка Лейкин
Возвращается долг – три рубля шестьдесят две копейки
Возвращаются из синагоги соседки-еврейки
Возвращаются все, кто ушел на работу и в баню
В магазин, мастерскую, больницу и к злому Бабаю
Даже пьяный сантехник вернулся – откуда, не знаю
Возвращается мама и гладит голодную кошку
Улыбается мне, долго чистит на кухне картошку
Папы нет третий день… Мы живем без него понарошку
Алексей Григорьев
***
Самолётик вспыхнул и растаял,
К солнцу прочертив несложный путь.
Говорят, душа не умирает –
Это мы проверим как-нибудь.
Лужица вишнёвого варенья,
Поздний свет и жёлтые цветы…
– Кем ты был в последний день Творенья?
– Тем же, вероятно, кем и ты –
Птицей, замолчавшей на закате,
Рыбой, опустившейся в закат…
Это очень мучает, приятель,
Это очень трогает, камрад.
Мир звучит и тянется, как фраза,
Самолётик в небе чертит круг,
Вечность – ни фига не сложный пазл –
Восемь произвольно взятых букв.
Длится жизнь, как реплика простая,
Иногда, как музыка, звуча,
И никак поэзией не станет,
И никак не может замолчать.
Ия Кива
***
не ходи на кладбище, там нет никого живого,
только тот, кого схоронили, очень любили,
морок, морг, колото-резаные, ножевые,
в рамочке черной сидит, на тебя глядит
глазами большими серыми, твоими
на кладбище нет никого, кроме сорок,
но о том ни гу-гу, о том никому, тсс.., молчок,
люди приходят, красят ограды,
кому оно надо, доподлинно неизвестно,
но время и место красить ограды,
и мы никого в живых не оставим
за ними приходят безбожные и травяные,
пьют, песни поют, ничего святого,
жалко их очень, зачем они все такие
работящие, мужики настоящие, а вот тоже плачут,
буду любить тебя всегда, я не могу иначе,
дайте, пожалуйста, смерть, без сдачи
третьи приходят, не издают ни звука,
смотрят перед собой, шевелят губами,
прозвища и имена перебирают,
трутся телами о потускневший мрамор,
смерть – это то, что опять случилось не с нами
месяц проходит, больно, как всему живому,
год проходит, больно, как всему живому,
пять лет проходят, больно, как всему неживому
Всеволод Зельченко
Русский Спун-Ривер
Спун-Ривер – город, вымышленный чикагским поэтом Эдгаром Ли Мастерсом, который написал по эпитафии каждому из его жителей; получились два сборника, “Спун-Риверская антология” (1915) и “Новый Спун-Ривер” (1924). На кладбище моего Спун-Ривера безразмерному верлибру Мастерса предпочитают испытанный традицией элегический дистих – впрочем, попадаются и оригиналы.
1.
В двадцать четыре скрутил веревку – мать и соседи
Отговорили. Прошло. Умер от рака губы.
2.
Водевилист Моргенштерн. Учился в пединституте.
Пьесы: “Доярка и тролль”, “Буря”, “Волшебный комсорг”.
3.
Если дневное светило со смертью моей не затмилось,
Значит, сновидец не я. На подозренье Козлов.
4.
Сам из Уфы. Шоферил. Четыре фиксы. Умолкни,
Память! Пускай говорят страх, пресыщенье, азарт.
5.
Путник, ступай в Дивногорск, отыщи слепую Тамарку,
Мной назовись и скажи: “Вот я и дома, жена”.
6.
Пафлагонийский шпион. Прокололся глупо, пустую
Тару поставив на стол. Был на хорошем счету.
7.
Любимая, замри,
От бедного певца не отворачивай лица.
На бреге рыбари
Поеживаются.
Как мало с той поры,
Когда сырая мгла нас окликала, как могла,
Из каждого угла,
С намеком на дары,
И вот уже не я
Предчувствую тебя, а ты предчувствуешь меня,
За гранью бытия
Заслышав “труляля”.
Сгребая со стола
Закуску и винцо, скирду, тропинку и крыльцо,
Зима приобрела
Неженское лицо.
Теперь твой римский нос,
Артезианский рот, монетный профиль, поворот
И поволоку слез –
Засыплет, заметет.
Покойся, милый прах,
В спасительной сени, где сбились в кучу ночи, дни –
До радостного “ах”,
Печального “взгляни…”
8.
Прокляты будьте, могильщики, галки, дворняги, рыдальцы!
Если раздастся труба – как я услышу трубу?
9.
Путник, скажи старшине: в ауле пусто, чучмеки
Смылись. Привстав на носки, пробую пыльную гроздь.
10.
Инна Яновна Ли,
Стирка и глажка за две рубли.
Найдена мертвой. Ключ в кулаке.
Кто погубил меня, не сказу.
Белые обмылки дрейфуют в тазу,
Словно яхты чиновников в Хуанхэ.
11.
Съехав с ума, вырезал из газет заглавные буквы;
Соединил наугад и прочитал: “Заждались”.
12.
Четырехпалый. Проездом осел в Ложкореченске. Бабам
Врал, что военный моряк. После дознались: Копштейн.
13.
Лопнуло сердце, непрочный сосуд, но зрачки сохранили:
Чистые десять бубён – в прикупе туз и валет.
14.
Миносу скажешь: “Ловчил”; Радаманту: “Трусил”; Эаку:
“Проклял и выгнал детей”. Нынче же будешь в раю.
15.
Дорогая, вытри слезу полой,
Ободрись и порозовей:
Я не стал связистом, не стал урлой,
У меня полный рот червей.
Ты всю жизнь проплелась за мной по пятам,
Но теперь с меня не взыщи –
Я закрыл глаза и проснулся там,
Где кипят кухаркины щи.
Оголтелый угар трудового дня
Восходил, клубясь, к потолку,
И небритый чин, оглядев меня,
Отцедил: “Какого полку?”
(Словно кто-то настырный собрал назло
Все то, от чего меня здесь трясло:
Отставную шушеру, мелкий бздёх,
Виртуозов хлопать дверьми,
Хоровое пенье с семи до трех
И сопенье с трех до семи.)
Но когда обвыкли глаза и смрад
Перестал докучать чутью,
То в оскале кого-то из поварят
Я узнал улыбку твою,
И чем дольше я здесь обретаюсь, тем
Ясней становится мне:
Как порой на воду ложится тень
Субмарины, спящей на дне,
Так и все, что прельстительно в жизни нам
(Поцелуи, закат, кино), –
Только отсвет картин, которые там,
Под землею, узреть дано.
И когда у вас пух летит с тополей
Или солнце в проеме штор,
Это мы гогочем, кричим “Долей” –
Но изнанка узора подчас милей
Глазу, чем сам узор.
16.
Глухонемой недоумок: при нем не стеснялись. Подумать
Жутко: в чертогах теней что он расскажет о нас!
17.
Был хоть куда. На пари нырнул в русалочий омут.
Выплыл, зеленую прядь намертво в пальцах зажав.
18.
Зуб даю, что сбегу: дожидайся, на ночь засовы
Не запирай и стакан не убирай со стола.
19.
Смерть – это та-та та-та, а совсем не та-та та-та-та,
Как тебе мнится, глупец. Прочь от могилы моей!
20.
Дожили: кровный братан угостил беленой. Не доплакав,
Баба пошла за него. Тянет резину сынок.
21.
Памяти Манука Жажояна
Расстегнут путь на все четыре
Меж Ленинградом и Москвой,
А долговязого пижона
Несут с пробитой головой.
Смотри, смотри, чем шутит время,
Как лижет лезвие ножа,
Какие сны в его гареме
Переливаются, дрожа,
Смотри, к каким перипетиям
Ведут, какой блазнят игрой
Две-три страницы средним штилем,
Парижской фабрики покрой!
Ты о бессмертье знал не больше,
Чем пуля знает о войне,
Промыт и растворен в тобой же,
Увы, отравленном вине.
Оторопевший полуночник
Запишет о тебе в дневник:
“Молве он больше не помощник
И славе больше не жених”.
22.
Школьный учитель. Голландия. Галлюцинация. Глобус.
Англия. Ангел. Лгуны. Гол. Гениталии. Мгла.
23.
Хватит реветь. Да, я умер; а ты бы что сделала, если
Пятеро на одного, и у Косого кастет?
24.
Тут схоронили кентавра – но поп разрешил, потому как
Он и в страду, и в покос честно совхозу служил.
25.
Бриться и в осколке стекла
Видеть, как трава подросла
На краю окопа, невысоко;
“Сулико, – мычать, – Мулико…”
В городах, откуда, приссав,
Населенье скрылось в леса,
Обживать чужое рококо
С думой о тебе, Сулико.
Выпить и не вдруг зажевать,
Спичку о каблук зажигать,
В час между лафетом и клико
Вспомнить о тебе, Сулико.
Круто оборвать разговор,
Запереться, дернуть затвор.
Первый выстрел будет в молоко,
Но уже второй, Сулико…
26.
Был почтальоном; потом – отправителем и адресатом;
Слег, попрощался с женой и превратился в письмо.
27.
Люто язвим любопытством, исследовал дебри Борнео;
Этой же страсти подпав, выпустил пулю в висок.
28.
– Что ты там видишь? – Не вижу: глаза отбирает таможня.
Слышу, как с той стороны тычется в скважину ключ.
29.
Если правда, что души в ночи
Возникают на миг из тумана –
Между прочих теней отличи,
Честный путник, Петренко Коляна.
Он прожил, как прошел по воде,
Легкой поступью рябь приминая,
Уважение в женской среде
Как нечаянный дар принимая.
Ты ему подражать не стремись –
Много тропок у Божьих созданий.
Чуть помедли минутку, очнись
И ступай, не стесняясь рыданий.
